Велимир - Дар шаманизма - дар волхования Страница 8

По другим представлениям, человека готовят к болезни, и после ее преодоления уже считают шаманом, но учат, передают опыт. Делает это местный шаман, который одновременно дядя или более дальний родственник неофита.

Традиция не может быть ошибочной. Очевидно, в одном случае, необходимые для шаманской практики знания уже содержатся в культуре и мифологии народа, и созревший шаман должен только правильно применить их. Во втором случае, значительный объем знаний оказывается как бы специальным, в общенародной среде он не бытует, поэтому должен быть передан через обучение.

В наше время, шаманскую болезнь принято называть приступом истерии или шизофрении. По внешним признакам ее относят и к эпилептическому припадку, но суть этой болезни все же не во внешних признаках, не в припадке, а в изменении сознания.

Представляется, что оценка шаманской болезни как истерия или шизофрения - есть грубая клиническая оценка. Она напрочь исключает какую либо этнопсихологическую основу болезни. Наша современная медицина залечивает такого человека медикаментами и внушает ему соответствующий комплекс неполноценности. Известно, что чем более активно протекает такой приступ, тем эффективнее его лечение и преодоление самим больным.

Люди с тихой шизофренией лечению почти не поддаются, они обречены быть обузой для родных, общества и самих себя. Вероятно им не хватает именно того волевого импульса, который есть у буйных, у которых приступ протекает активно. Вообще же наше общество не ориентировано на возможность того, что больной может и должен сам преодолеть свое собственное психическое расстройство. Считается, что если человек "сошел с ума", то поправить его может только психушка. И ничего хорошего от этого лечения ждать нельзя, в любом случае человек после лечения будет не лучше, чем был.

Эта же клиническая картина в шаманической культуре рассматривается совершенно иначе. Она понимается как приход духов, которые требуют от человека взять на себя задачу исполнять волю предков.

Поскольку эта обязанность психически тяжела, и выбивает человека из привычного круга жизни, то далеко не каждый берет ее добровольно и с радостью. У тех народов, которые сохранили шаманизм как осознанное явление, нет такого обостренного чувства самоутверждения и стремления к исключительности, какое встречается у нас или на Западе. Там шаман не есть некое исключительное чудо. Там каждый человек немножко шаман, и носитель шаманической культуры. И отношение там к шаману примерно такое же, как у нас к художнику или певцу: поешь, рисуешь, и ладно.

У народов шаманической культуры, каждый, кто испытал приступ шаманской болезни, был психически уже подготовлен к ней. Его сознание полностью отдает отчет в происходящем с ним явлении, а психика с детства имеет необходимый настрой и ориентацию. Поэтому, та же болезнь, за которую в нашем обществе расплачиваются дурдомом, слабоумием и распадом личности, приводит к совершенно иным результатам. Организм психически подготовленного человека оказывается в состоянии не только взять под контроль болезнь, но и перестроить свой разум, свою нервную систему, а за ней и все другие функции организма так, чтобы не только быть психически здоровым, но при этом еще и подняться на новый уровень сознания. На этом новом уровне человек приобретает новые знания и новые возможности, в человеке открывается тот или иной дар.

То, каким будет этот новый уровень сознания - определяется как самим человеком, так и той мифологемой, которая владела его сознанием до болезни. В нашем современном обществе, такой общей религиозной мифологемы нет. Поэтому те цивилизованные люди, которые сумели успешно пережить шаманскую болезнь, ничего не поняли. Зато впоследствии проявили себя в абсолютно различных сферах творческой деятельности. В том числе и в сферах экстрасенсорики, контактерства.

Жизнь успешно пережившего шаманскую болезнь может быть плодотворной и успешной, но он не застрахован от следующего приступа. Как часто это будет происходить - неизвестно. Например, Ван-Гог, во время третьего приступа, покончил самоубийством.

В шаманических культурах такие повторения хорошо известны. Шаман готовится к ним, и встречает их с бубном и пением. Он понимает, что духи требуют от него нового испытания, но если он пережил самое первое и сумел встать на путь, то все последующее уже идет по накатанной колее. Активными психическими действиями шаман не позволяет своей болезни перейти в вялое безнадежное состояние. Чувствуя надвигающийся приступ, шаман берет бубен и уходит камлать. При этом шаман не только исцеляет себя самого, но и решает проблемы своего народа. Люди, его окружающие, знают об этом, поэтому заранее приходят к нему с теми или иными просьбами. В необходимых случаях, шаман сознательно стимулирует то самое состояние, которое он освоил во время болезни, чтобы получить от духов нужное знание.

Конечно, несчастные случаи есть и в шаманических культурах. Бывает так, что человек не может или не хочет взять дар духов - не проявляет ритуальной шаманской активности. Тогда активная фаза болезни сменяется вялой и полностью соответствует известным случаям, когда психически больной не излечим. Но в целом, шаманическая культура дает надежду там, где ее не дает наша современная медицина. Наша медицина, и общество в целом, считают, что человек должен пребывать в своем обыденном состоянии, как в единственно нормальном. Любое наше психические отклонение считается медициной опасностью, или чем-то нежелательным. Шаманические культуры признают множественность психических состояний человека, в которых обыденное состояние с его обыденными ценностями и способностями не является единственным.

По-видимому, наша техническая цивилизация сгноила наших лучших шаманов в психбольницах, так и не дав им раскрыть себя. Известно, что чем тяжелее протекает шаманская болезнь, тем сильнее становится шаман, который сумел ее преодолеть. А еще до рождения промышленной цивилизации, всех тех, кто проявлял какие либо исключительные способности по контакту с миром третьей реальности, подавляла или обрабатывала в духе смирения церковь. Поэтому, сегодня так трудно вновь протягивать оборванные нити культуры.

17. Автор этих строк, испытал приступ шаманской болезни осенью 1985 года. Мне придется дать его описание, поскольку взглядом на болезнь снаружи полны все книги по шаманизму. Взглядом же изнутри ни одна книга порадовать не может. А личный опыт здесь оказывается важнее всего. И раз уж здесь говорится о шаманизме изнутри, то придется рассказывать такие веши, о которых в <цивилизованном> обществе предпочитают молчать. По этой причине, ханжи и сплетники обязаны пропустить этот текст, и могут начать чтение с цифры 19.

Все началось с потребности ходить по лесу, чтобы сбросить прилив сил, который почему-то приходил в ноги. Во время прогулок возникала потребность активно работать руками. Приходилось залезать на деревья, на деревьях кусать ветки зубами а потом удивляться самому себе. Появлялось частое дыхание, дрожь в теле, как от выброса адреналина, когда необходимы стремительные действия. Так повторялось несколько дней, и прогулки помогали снять эти явления. Все это было странно и вызывало беспокойство.

Любой человек, воспитанный в традициях шаманической культуры понял бы, что имеет дело с предвестниками болезни. Он бы хорошо знал, как ее встречать и к чему готовиться. Но в то время я лишь начал сознательно знакомиться с языческой традицией, и никакого представления о культуре шаманизма не имел.

Тогда же, слезая с очередного дерева, вспомнилось, что полтора месяца назад, на Кавказе, в селении Булунгу, что к северу от перевала Твибер, меня поцарапала собака. Тогда не придал этому никакого значения, а теперь возникла очевидная мысль, что собака была бешенная!

Обратился к справочникам. Выяснилось, что лечиться поздно. Если действительно это бешенство, то скоро конец.

Все это время я по вечерам работал над картиной "Разорение Новгорода Иваном Грозным". И через три-четыре дня после первых признаков болезни, почувствовал, что картина оживает. На картине, человек в воде, который смотрел на готового его убить опричника, вдруг посмотрел мне в глаза, и я почувствовал весь тот ужас, который он переживает. Удар от этого взгляда был столь неожиданным и сильным, что невольно пришлось отшатнуться. Огни горящего на картине города вдруг заплясали хищным алым цветом. Картина начала давить с такой силой, что пришлось бежать от нее. Всякий случайный взгляд в ее сторону приводил к буквально физическому давлению. Прикрыл глаза. Вслепую, не глядя вперед, удалось подойти к картине, снять с мольберта и развернуть лицом к стене.

Это была победа, но как оказалось, временная. Мир стал другим. Каким-то отрешенным и контрастным. В нем поселилось какое-то тревожное томление, какое бывает перед кабинетом стоматолога или, наверное, перед казнью.  Руки не слушались, были как чужие, и, наконец, стало ясно, что я управляю чужими руками. Управляю хорошо, но это доставляет хлопоты, это было не уютно. Приходилось задавать движение каждого пальца. Ранее они двигались автоматически, теперь их стало как-то много.