Избранник Божией Матери. Преподобный Иосиф Оптинский: житие и наставления - В. Н. Карагодин Страница 12

Свято-Казанская Шамординская обитель

Старец уехал. Лето проходило, батюшка о. Амвросий несколько раз собирался возвращаться в Оптину. Но незримая рука всякий раз удерживала его, и наступившая осень прекратила дальнейшие попытки уехать из Шамордина. Предчувствие о. Иосифа сбылось: старец больше не вернулся в свою скитскую хибарку.

Сильно скучал первое время о. Иосиф без старца, словно остался он круглым сиротой. Но по своей неизменной покорности воли Божией, он примирился с таким положением вещей. К старцу он ездил один раз в месяц, и батюшка Амвросий всегда отечески заботился, чтобы за ним послан был возок. Помещение старца было смежное с настоятельским корпусом, и о. Иосиф, приходя к старцу, не считал себя здесь дома и никогда не входил к старцу, пока не доложит о нём келейник. Приходилось ему и подолгу дожидаться, так как он по смирению своему всем уступал. Даже другие монахи, приезжавшие в Шамордино к старцу, свободнее и смелее были, нежели о. Иосиф, и гораздо больше общались со старцем. Батюшка Амвросий видел и ценил самоотверженную любовь о. Иосифа, и порой сам приглашал его к себе в келию на духовную беседу.

Последнее время своей жизни старец Амвросий был нередко очень озабочен и изнурен всеми делами и заботами о неустроенной обители; и часто продолжительные деловые разговоры доводили старца до полного изнеможения, после чего он совсем отказался от пищи и не мог спать. Не раз окружающие слыхали слова старца: «Только после о. Иосифа я могу обедать и спать в своё время». Этим старец хотел выразить, что только один о. Иосиф ничем его не расстраивает. Даже о своей скорби о разлуке с аввою о. Иосиф никогда не говорил старцу, чтобы ничем его не растревожить. Узнали об этом случайно. Одна духовная дочь батюшки о. Иосифа, видя его очень грустным и печальным, сказала старцу: «Батюшка, как тяжело смотреть на отца Иосифа, на то, как он скорбит без вас». На это старец ей ответил, глубоко вздохнув: «А он мне об этом ничего не говорит».

Между тем в Оптиной, с отъездом старца Амвросия, монахи, привыкшие к старческому окормлению, стали ходить к о. Иосифу, и многие начали у него исповедоваться. Сам настоятель, по преклонности своих лет, затруднялся зимой каждый раз ездить к старцу в Шамордино; а потому выбрал своим духовником о. Иосифа и относился к нему с большим уважением. Он сам приходил к нему в скит каждую субботу и после исповеди долго оставался ещё у него для беседы. Трогательно было видеть, как маститый, убеленный сединами настоятель шел к своему постриженнику каяться перед ним в своих вольных и невольных прегрешениях, смиренно стоя пред святыми иконами на коленях.

Когда насупил Рождественский пост, то батюшка Амвросий, ослабевший силами, стал посылать своих шамординских духовных детей в Оптину исповедоваться у о. Иосифа. Сначала это тяжело было для сестёр, привыкших поверять свои душевные тайны только одному старцу, и скрепя сердце ездили они к своему новому духовнику. Иногда случалось, что старец исповедовал сестру сам, а затем посылал её в Оптину к о. Иосифу только прочесть исповедную книжку. В этих действиях старца был скрыт глубокий смысл. Главным образом, посылая своих духовных чад к о. Иосифу, старец этим самым показывал, что он их передаёт ни кому другому, как только о. Иосифу. Это имело очень важное значение в будущем, когда старец скончался и когда возникал вопрос о его преемнике.

Одна монахиня рассказывает о себе: «Батюшка Амвросий за год до своей кончины благословил мне исповедоваться у батюшки Иосифа, но я не хотела идти к нему, а батюшка Амвросий говорит мне: «Ну, а если я умру, к кому же ты пойдёшь?» Я заплакала и говорю: «Не знаю; кроме вас ни к кому не могу». На это батюшка говорит: «Ну, а я тебя передаю о. Иосифу; к нему относись и ему пиши всё, как и мне, и сейчас иди исповедоваться». Я нехотя пошла; батюшка Иосиф был в нижней хибарке; я получила благословение и говорю, что батюшка Амвросий меня послал к нему исповедоваться, но мне не хочется. Батюшка посмотрел на меня и говорит: «Хочешь — не хочешь, а если Батюшка послал — готовься», и с этими словами ушел от меня. Немного погодя батюшка пришел и началась исповедь. Как легко, как радостно стало на душе»! Окончивши исповедь, я опять пошла к батюшке Амвросию. Вскоре он меня взял; моей радости не было конца, а батюшка, тоже радостный, встретил меня словами: «Ну что же, исповедалась?» Я сказала: «Да», а он говорит: «Всё говорила о. Иосифу, во всём каялась?» Я ответила: «Всё», и батюшка сказал: «Ну, теперь говори мне, кайся». Я снова начала каяться, а батюшка, внимательно слушая, смотрит куда-то через мою голову и улыбается. Я не могла понять, что это значит. Потом оглянулась и что же… смотрю, батюшка Иосиф стоит сзади меня и улыбается. Тут батюшка Амвросий, улыбнувшись, говорит мне: «Ну, теперь иди; помози Господи». Ушла я, а какая отрада была на сердце! Этого и передать нельзя, тот только может понять, кто сам это испытал. Батюшка Иосиф принял меня грешную и был для меня отцом и наставником, утехой и отрадой моей жизни».

Незадолго до кончины старца прошел слух, что батюшку о. Иосифа хотят удалить из церкви и поместить в братской келии, в скиту. Многих это очень встревожило, и ему стали говорить: «Что же вы не съездите к батюшке? Дождётесь, пока вас выведут». Но о. Иосиф со свойственным ему спокойствием возразил: «Вот когда велят выходить, тогда и съезжу к батюшке; ведь без его благословения всё равно отсюда не могу уйти; а жить мне и в скиту будет хорошо за его молитвы». Так его смирение никогда не боялось никаких притеснений; смиренному везде хорошо, и он на всё с радостью бывает готов. Однако старца Амвросия этот слух встревожил, и он посылал разузнать; после этого всё смолкло.

В сентябре 1891 г. старец заболел. Болезнь сначала сочли за пустячную, и никто особенно не испугался. Но батюшка о. Иосиф в Оптиной, в бодрственном состоянии, слышал трижды повторенные слова: «Старец умрёт». По обычному своему смирению он никому об этом не сказал и, боясь доверяться подобным откровениям, не придавал этому значения и даже не поехал в Шамордино.

Но 8 октября старцу стало так плохо, что послали за о.