Внутренний Замок или Обители - Тереза Авильская Страница 33

6. Обратите внимание, сестрицы, на то, как сильно хочет она узреть Господа; порою это так мучает, что желание надо не поощрять, а умерять, конечно — если можешь, ибо бывает, как вы увидите, что это невозможно никоим образом. А тут это достижимо, ибо весь разум свободен сообразоваться с волей Божией и сказать то, что сказал святой Мартин[71]; если же мучение слишком сильно, надо отвлечься чем иным, ибо все это бывает лишь у постигших совершенства, и дьявол может искусить нас — мы возомним, что это мы и есть; так что лучше сохранять опасливость. Что же до меня, я думаю, что наваждение не приносит мира и тишины, свойственных этой печали, а скорее возбуждает какую-либо страсть, вроде той, что сопряжена с мирскими огорчениями. Однако тот, у кого нет опыта (в этом или в ином) ничего не поймет; думая, что это — нечто великое, он будет поощрять такое желание и очень навредит своему здоровью, потому что мучаться будет долго, ну хотя бы — часто.

7. Еще заметьте, что печаль бывает от слабости у тех, которые плачут по малейшему поводу; и они сочтут, что их слезы — печаль о Боге, тогда как это не так. Когда слезы льются без удержу при одном слове или мысли о Господе, может стать очень тяжко, и будешь плакать больше, чем от любви к Богу. Услышав, что слезы — похвальны, они так и плачут, не сдерживаясь, только того и хотят; но все это — бесовские происки, а бес хочет, чтобы они ослабели, не могли молиться, соблюдать свой устав.

8. Наверное, тут вы спросите, как же вам быть? Если я вижу во всем опасность, и допускаю, что даже в таком хорошем деле, как слезы, можно впасть в обольщение, то не ошибаюсь ли я сама? Конечно, могу и ошибаться, но поверьте, я это видела у некоторых, хотя со мной такого и не случалось, ибо я совсем не чувствительна, — напротив, я даже горюю, что у меня столь жесткое сердце, хотя от внутреннего огня оно все-таки плавится, как смола в нагретом котле. Легко узнать, когда слезы текут из этого источника: они укрепляют и умиряют, а не возбуждают и, если душа смиренна, редко наносят вред. Лучше претерпеть ущерб телу, чем душевное обольщение; если же нет смирения, опасайтесь обмана.

9. Не думайте, что достаточно обильных слез и больше ничего не надо. Будем делать и многое другое, помня о добродетелях, ибо они послужат нам лучше всего. А слезы пусть придут, когда Богу угодно; мы не должны о них стараться. Они поливают сушь нашей души, от этого урожай богаче. Чем меньше мы будем обращать на них внимания, тем больше будет плодов, ведь вода эта — с неба; а вот та, которую мы черпаем сами, прилагая усилья — она иная; часто мы копаем до изнеможения, и не находим ни одной лужи, а не то что колодца с живой водой. Вот я и думаю, сестрицы, что самое лучшее для нас — предстоять перед Богом, размышляя о том, как Он милосерден и велик, а мы ничтожны, и предоставляя Ему посылать нам, что захочет — дождь или засуху. Он лучше знает, что нам полезнее. Вот мы и пойдем дальше в спокойствии, а бесу будет куда как труднее обольстить нас.

10. Кроме этих состояний, и печальных, и утешительных, Господь иногда посылает нам радость и особую, странную молитву. Описать ее трудно, но я вот пишу, чтобы, если Господь вам ее даст, вы могли Его прославить, зная, что она и впрямь бывает. Мне кажется, тут Господь оставляет на свободе способности и силы души, чтобы они могли насладиться радостью, не понимая только, что ж их радует. Вроде бы смысла здесь нету, а это так. Радость столь обильна, что душа хотела бы не наслаждаться в одиночестве, но поделиться со всеми, чтобы все с ней славили Господа. Какой бы она пир устроила, чтобы все разделили ее радость! Ей ведь кажется, что она обрела самое себя, как Отец — блудного сына, вот она и хочет пригласить всех на торжество[72]. Еще ей кажется, что хоть теперь она — в безопасности, и я думаю, она права, ибо такую глубокую радость с таким миром и счастьем, с хвалой Господу, бес дать не может.

11. Очень трудно душе умолчать и скрыть от других такой порыв. Наверное, именно это было со святым Франциском, когда он шел по полю, и, встретившись с разбойниками, громко восклицал, что он — герольд Великого Царя. Бывало это и с другими святыми, удалившимися в пустыню, чтобы хвалить Бога, как святой Франциск. Я знала такого брата Петра из Алькантары (я его считаю святым по его жизни), и он тоже так делал, а те, кто его слышал, считали его помешанным. Ох, сестрицы, какое блаженное помешательство! Хоть бы Господь послал его всем нам! И какая же милость Божия к вам, что вы в таком месте, где, если получите этот благодатный дар, скажете о нем, и найдете сочувствие, а не порицание, как было бы в миру; там это очень редко случается, и, конечно, вызывает пересуды.

12. Жалкие наши времена, бедная нынешняя жизнь! Счастливы те, кому удалось от нее удалиться. Иногда я особенно радуюсь, ведь мы — все вместе и сестрицы мои живут столь духовной жизнью, и каждая, как только может, славит Господа, что Он привел ее в монастырь. И сомнений нет, что хвалы эти искренни. Вы бы почаще это делали — ведь когда одна из вас хвалит Господа, вторят и остальные. Когда вы все вместе, можно ли лучше использовать дар речи, как не для славословия Господу? Столько есть поводов для этого!

13. Да удостоит нас Бог часто такой молитвы, ибо она безопасна и преизбыточна; только вот нам самим невозможно снискать ее, она дается свыше. Действие ее может длиться целый день; душа как бы в опьянении, но не настолько, чтобы отрешиться от чувства или уподобиться душевно больному, не совсем потерявшему разум,