Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский Страница 19

32): перед этой сценой мы не чувствуем себя сторонними наблюдателями; ее действие разворачивается где-то рядом, если не в нас самих. Мы слышим смутный гул схватки, сплетение тел, глухую борьбу под трепещущими деревьями, и ее напряжение как будто передается нам… Что в конце концов происходило там, тысячелетия назад, у потока Иавока? Почему Господь вдруг отказался от Своей силы, явив Себя в Вефиле (видение лестницы, уходящей к небу, – Быт. 28), так странно и неожиданно «воплотился» до Воплощения, сошед на землю в роли ночного агрессора? Что за истину захотел Он открыть из мрака? Какое откровение решил передать человеку в этой изматывающей борьбе в полусне?

ДУХОВНЫЙ «ВВЕРХ»

Сон (мне думается, что эта борьба происходила тогда, когда Иаков не вполне владел своим разумом, был, как говорят, «вне себя», но не от какой-либо страсти, а от ошеломляющей близости Божией) обезоруживает нас, обнажает внутренность, по выражению псалмопевца, высвобождая те силы, которые она хранит в себе без нашего ведома.

О каких силах идет речь? Коль скоро мы имеем в виду брожение неведомых энергий в человеке, мы чаще всего вспоминаем о его подсознании с шевелящимся наследием неукрощенного «низа», ставшего законным имением психоанализа. Однако и духовный «верх» нашего я, также живущий по своим, не ведомым нам законам, не в меньшей мере ускользает от контроля разума.

Все знают, что ночь открывает наше сердце для нападений вражеских. Но вместе с тем делает его и более гостеприимным, восприимчивым к присутствию Друга, Который может и не открыться. Сон обнажает борьбу, о которой мы не ведаем, не помним, не желаем знать днем.

БОГОБОРЧЕСТВО КАК БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня, – говорит Иаков. В этой борьбе ни одна из сторон не хочет одержать победу. Бог повреждает состав бедра человека – не для того ли, чтобы он не сумел далеко убежать от Него? – но Иаков вовсе и не собирается убегать, он не хочет отпускать Бога без Его благословения. Ты боролся с Богом, – говорит ему Господь, но разве его борьба велась не ради того, чтобы быть с Богом, получить от Него частицу Его благой силы, которая могла бы наполнить собой нашу немощь (ср. 1 Кор. 12:9)? Богоборчество есть форма нашей тоски или ревности по Богу, причиняющему нам боль, которая становится благодатным даром.

ИСТОЧНИК И РУЧЕЙ

Бога не видел никто…, но Христос пришел и для того, чтобы явить нам, что Бога можно увидеть в основе человека. Там, где берет начало собственно человеческое, то, что согласно Библии, отцам Церкви, давней традиции, Паскалю и многим другим, называют сердцем. «Сердце наше есть как бы некоторый источник, а произносимое слово – ручей, текущий из этого источника» (св. Василий Великий). Но сам источник откуда берет начало? Разве не от Слова, Которым все начало быть? Вглядевшись в ручей, разве не разглядим мы на дне, за мутной поверхностью, Того, Кем мы живем и движемся и существуем (Деян. 17:28)?

Гора «Я»

«…Разоблаченная с утра, сияет Белая гора, как откровенье неземное»

(Ф. И. Тютчев)

ВЫЗОВ СКАЛЫ

Имейте веру Божию, – говорит Иисус. И затем обращается к нам: ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет (Мк. 11:23).

Но с нами не бывает такого. Гора стоит и не думает двигаться. Она наваливается на землю победно и грузно, как очевидное доказательство бессилия наших верований. Слова могут умолять, приказывать, суетиться, срываться в крик, темная же масса камня, жесткая и глухая, ничуть не усомнится в своем праве выситься на облюбованном ею месте. И море разбивается волнами у подножья ее. Среди стольких загадок, оставленных человеку, слышащему Слово Божие или хотя бы старающемуся расслышать, есть и этот холодный темный секрет-вызов скалы, которая и вершка не готова уступить занимаемой ею территории. Перед таким триумфом тоскливой неподвижности мы со скрываемым ли ропотом или явным недоумением спрашиваем себя: может, и вправду вера наша меньше зерна горчичного? И голос ее так слаб, что не то что горе – комару не услышать? И по совести должны признать: да, так оно и есть. Или Господь просто решил посмеяться над нами? Преподать урок смирения на века? И все же, даже и потерпев кораблекрушение в вере, мы пытаемся выплыть, ухватившись за первые попавшиеся под руку вопросы. Не идет ли здесь речь скорее о каком-то иносказании, проливающем свет на неведомую связь, соединяющую то, что пребывает в нас, и все то, что вовне? Разве не Он воздвиг эту гору Словом Своим? И не тем же Словом пробудил и веру? И не обратил ли и ту и другую вершинами к небу?

ЛЕТНЕЕ ЗВУЧАНИЕ МИРА

«Посреди зимы я наконец постиг, что во мне жило непобедимое лето» (А. Камю). Это лето, которое мы носим в себе, о котором не догадываемся посреди зимы нашей жизни – не уголок языческой религии, но отсвет тварности вещей. Господь сотворил человека до времени, значит по-нашему летом, которое мы всегда в себе ищем. Все человеческое искусство, по сути, в этом и состоит – не в ребяческом «самовыражении» некой персоны, но в обретении точного взгляда, настраивании нашего слуха на летнее звучание мира. Здесь оно сродни мастерству взгляда, также наделенного даром видеть то, что открывается, собирать в себе радостное средоточие увиденного.

«…Разоблаченная с утра, сияет Белая гора, как откровенье неземное» (Тютчев). «Разоблаченная» – кем? Кто и какие совлек с нее тяжелые одежды? И что невидимое, недосказанное живет под ними? В хоре великого разнообразия тварей горы разговаривают с нами языком по-своему твердым и ярким, но и отчасти двойственным; одна весть, которую они несут, передается цветами неба над ними, темного, прозрачного или сияющего; иная – непроницаемой плотностью их тел. Кто привык смотреть на вершины под снегом, легко постигает азбуку языка, на котором они разговаривают с людьми. Белизна под лучами иногда читается как письмо, которое только что было написано. А горные вершины, заросшие зеленью, под солнцем покрываются «жаркой охрою», словно на них осталось что-то от цвета неопалимой купины. Ослепительный холод, как и красноватый жар, несут на себе отблеск первоначального замысла, он передает нам свет, соприкасаясь с горами.

ТЯЖЕСТЬ И БЛАГОДАТЬ

И все же горы с их жаркими или ледяными речами утаивают больше, чем говорят. Именно в них острее всего ощущается то смешение тяжести и благодати,