Мой Армагеддон - Роман Воронов Страница 5

заранее, тщательно и продуманно. Как мы упоминали ранее, рептилоид «договаривается» с энергоинформационным двойником души. «Что это за суть?», – спросите вы. Это Эго души, необходимый элемент идентификации частью целого, себя, как части. Особые страдания души в этом случае смещения связаны с тем, что она предана изнутри, сама собой. Рептилоид, ставший хозяином оболочки (тела), получает дополнительную энергию этих низковибрационных эмоций, этакая, находящаяся под рукой «солнечная батарея». В последующее воплощение пораженная рептилоидом душа привносит чужеродные коды, упрощающие, а нередко и упраздняющие вовсе тело эмоций. Жесткий, расчетливый, не ведающий соленой влаги слез человек, не всегда со смещенной душой, но всегда с искаженной.

За сим можно было бы и закончить трактат о смещениях, но, скорее всего, ненасытный до новостей и истин, как настоящий обжора до яств, украшающих праздничный стол, читатель разочарованно протянет: «И это все?»

Некоторые, очень талантливые вопросы значительно опережают либо время, либо способности разума воспринять ответ. Этот вопрос объединяет оба аспекта.

И все же приоткроем занавес, скрывающий от вас закулисье иного мира. Всего смещений души в четвертом измерении – двенадцать (знакомая цифра?). Пять из шести, происходящих вовне (из оболочки), мы представили, еще одно смещение трудно описываемо словами и еще более сложно воспринимаемо низкоактивированным мозгом. Им зеркально соответствуют шесть смещений внутрь (в оболочку), но описание этих состояний, возможно, удел следующих поколений, способных к левитации в физическом теле и к безусловной любви в измененном сознании.

Калейдоскоп

Когда горячее, юное сердце не просто бьется в груди, а готово выскочить из нее от избытка чувств и желаний, и шаги даются ногам легко и свободно, да столь сильна и упруга поступь, то кажется, вот-вот взлетишь. Иное дело теперь: глухие удары утомленной мышцы соизмеряются с ритмом больных, подагрических коленей, меняющих положение ступней одна относительно другой с великим трудом и такими же великими паузами. Старик, согбенный невеселыми думами, неспешно шаркал по мостовой, часто останавливался, давая отдых дряхлому телу, а мыслям, разбегающимся друг от друга под влиянием отдышки, собраться в одном месте, желательно в той части усыхающего мозга, которая все еще позволяла обмениваться импульсами с органами, входящими в опорно-двигательную систему, и громко сморкался в грязный, ужасного вида, более походивший на ветошь из кузнечной мастерской носовой платок.

Солнце, казалось, вопреки законам движения небесных тел, не собиралось покидать зенита и беспощадно низвергало всю свою радиоактивную мощь на узкие улочки, размазывая по комнатам, подворотням, паркам и прочим тенистым местам жителей города тонким, ленивым слоем. Наш же герой, давно позабывший отсутствие скрипа в суставах, вынужденно стойко сносил, хотя уже и не помнил причину своего выхода на улицу, ультрафиолетовый шторм, орошавший морщинистый лоб крупными каплями пота.

Неподалеку от очередной «остановки», из облупившейся, серой стены дома на кованом крюке торчала вывеска – медная табличка в виде бараньего рога с подтверждающей его догадку (что подслеповатые глаза видят именно рог) надписью «Рог Изобилия». «Из всего изобилия Вселенной мне сейчас нужна только тень», – и двинулся, пусть и кряхтящий, но воодушевленный, к спасительной, как ему виделось, двери.

Помещение, куда он ввалился, взмокший и обессиленный, подобно несчастному, выброшенному на пустынный берег после кораблекрушения, представляло собой овальную комнату без окон (сразу за вожделенной входной дверью, под медяшкой, изображающей Рог изобилия, ступени вели вниз, в цокольную часть здания), со стеллажами, стоящими вдоль изгибающихся стен, что создавало явное неудобство для их строгих, прямых ореховых спин, и одиноким стулом по центру, на котором восседал ребенок, мальчик пяти-шести лет на вид.

Посетитель изумленно озирался по сторонам, старательно пытаясь совместить в своей голове название заведения и абсолютно пустые полки. Это умственное упражнение, спустя некоторое время, забрало все его душевные силы, ноги затряслись, и старик опустился на последнюю ступень, блаженно выдохнув и прикрыв слезящиеся глаза.

Юный хозяин странной комнаты, не проронив ни слова, смотрел на вошедшего без интереса, выжидая, видимо, когда тот сам объявит о причине своего визита. Наконец, отдышавшись, старик выудил из кармана пиджака знакомую нам «ветошь» и, протерев лоб и лицо, обратился к мальчику:

– Взрослые есть или ты один?

– Входя сюда, вы искали тень, причем единственную из всего изобилия Вселенной, и речи о наличии взрослых не было, – спокойно ответил мальчик.

Старик вздрогнул: на обочинах жизненных дорог то и дело валяются бесхозные чудеса, иной раз они заметны, а иногда и не очень. Чем дольше пылишь по своему Пути, тем больше привыкаешь ко всему, с годами горящий взор меркнет, сердце черствеет, улыбка искривляется в гримасу, душевность оборачивается цинизмом, но вот сейчас, и не на обочине, а прямо перед ним сидит ребенок, читающий его мысли, да еще и на приличном расстоянии. Это поражало и … раздражало.

«Наглец», – подумал старик, не сообразив, что это тут же стало достоянием маленького хозяина «Рога Изобилия».

– Обычная реакция человека на правду, – отметил мальчик, не моргнув глазом.

Жизненный опыт, в основе которого наличие старательно скрываемых от окружающих набитых шишек и выпячивание собственных, порой весьма сомнительных успехов до размеров подвига, посыпался ко всем чертям перед способностями этого ребенка.

Старик насупился, не понимая, как себя вести, да и вообще, что здесь делать.

Мальчик сам помог ему:

– Коли ты, путник, набрел на «Рог Изобилия» и получил, как того и хотел, тень, можешь пожелать от щедрот Вселенной что-нибудь еще, но только один раз.

– Да ведь тут пусто… – начал прокручивать в голове старик, но сразу же осекся.

– Не думай, почему так, – подбодрил его маленький хозяин, – думай, что нужно.

«А чего я не видел в жизни? – размышлял старик. – Чего не было у меня? Все видел, и все было. То, чего не узрели глаза мои, не существует для меня, а чего не держала рука моя, но желал разум, осязало сердце. Я лицезрел многих, но еще больше лицезрели меня, ибо, когда шел, смотрел под ноги или на свое отражение, а те, что были вокруг, смотрели на меня. Видимо, мир устроен так, что вещь в себе знает о себе меньше, чем все, что находится вовне, о ней. Вот бы увидеть себя со стороны», – вдруг пришла мысль, захватившая воображение: – «То, чего я никогда не видел в жизни, это я сам, со стороны».

Старик открыл рот, а мальчик, улыбаясь, показал рукой на стеллаж справа. Там, на средней полке, из ниоткуда возник сигарообразный, бронзового отлива предмет, напоминающий морскую подзорную трубу.

– Что это? – старик был явно поражен удивительной материализацией.

– Это Калейдоскоп, – подмигнул мальчик, – то, что вам нужно.

– Я увижу себя со стороны, взглянув