Роберт Пински - Жизнь Давида

Жизнь Давида

Благодарности

Памяти Милфорда Саймона Пински

Чрезвычайно помогли мне своими предложениями и поддержкой мои друзья Фрэнк Байдарт, Альфред Корн, Дэвид Ферри, Луиза Глюк, Стивен Грин- блат, Роберт Хасс, Гейл Мазур, Майкл Мазур, Эллен Пински, Николь Пински, Том Слей, Харри Томас, К.К. Вильямс.

Когда я обращался с просьбами к профессору Джеймсу Кугелу, с которым я знаком заочно, он всегда оперативно оказывал мне помощь.

В Джонатане Розене я нашел исключительного редактора — это писатель, чьи суждения и знания ставили под сомнение все, сделанное мною. Придуманные им формулировки нашли свое место в моих фразах, а его критическое воображение повлияло на каждую главу этой книги.

Среди книг, послуживших мне опорой, я особенно благодарен двум — объемным «Легендам евреев» Луиса Гинзберга и изящным «Легендам и сказкам о библейских царях Давиде и Соломоне» Хаима Бялика. Я также почерпнул многое из книг Роберта Алтера «История Давида» и Эверетта Фокса «Дай нам царя: Самуил, Саул и Давид». Авторитетный труд Ролана де Во «Ранняя история Израиля» помог мне отобразить жизнь евреев библейской эпохи. Я полагался также на классическое издание 1882 года книги рабби Самсона Рафаэля Гирша «Псалмы: перевод и комментарии», которую с немецкого на английский перевела Гертруда Гиршлер. Я благодарю этих авторов, а также бесчисленных их предшественников за удачу, сопутствовавшую мне в усилиях поддерживать свое воображение на должном уровне.

I. Давид

Тысячи великих сюжетов связаны с ним — Давид и Голиаф, Давид и Вирсавия, Давид и Саул, Давид и Ионафан, Давид и Авессалом… Рассказы о битвах, о любовных историях, о странном и тягостном недоверии между поколениями, о верности и предательстве, политике, инцесте. Давид и Амнон, Давид и Аэндорская волшебница, Давид и Авигея (Абигайль). Великая история любви и вечной ненависти между мужчиной и женщиной — Давид и Мелхола (Михаль). Давид и обреченные военачальники Авенир (Авнер) и Иоав. Давид и хромой сын Саула Мемфивосфей. Давид и Ависага (Авишаг). И — Давид и Соломон.

Он хитер, как Одиссей, порывист и бесшабашен, как Алый Первоцвет[1]. Подобно Гамлету, он притворяется сумасшедшим. Как Жанна д'Арк, он, горячий и непорочный, пришел ниоткуда, чтобы разгневать косных старцев. Как афинский негодяй Алкивиад, он на время переходит на сторону противника. Как Робин Гуд, он собирает в пустыне банду бродяг и разбойников. Как Лира, его свергает и предает собственное дитя. Как Тристан или Сирано, он владеет лирой не хуже, чем мечом: он поэт и воин, но как поэт он превосходит всех героев, а как воин он — недостижимая вершина для всех поэтов.

«Он должен был существовать на самом деле, и большинство из того, что о нем рассказывают, должно быть правдой», — написал английский аристократ Дафф Купер[2], потому что ни один народ не смог бы специально выдумать столь порочного национального героя. Давид — избранный грешник: на протяжении своей жизни он побывал и славным парнем, и седеющим развратником. Его разврат усугубляется (или в зависимости от точки зрения кажется простительным или даже мистическим) наличием у Давида почти дюжины жен и наложниц, на что указывает пророк Нафан (Натан). Впрочем, прелюбодей Ланселот благодаря своим порокам кажется куда более доблестным рыцарем, нежели избранный Богом Галахад.

Мы любим наших героев вне всякой логики, интуитивно — не рассудком, а почти первобытным чутьем; в этой любви мы пренебрегаем мнением священников и законников, хотя уважение к ним еще живо; нас привлекает такой герой, на которого мы похожи в своей частной жизни.

Герой — это тот, кто совершает подвиги и страдает на благо общества, но, кроме того, это и тот, о ком говорят в народе. «Невоспетый герой» — это оксюморон. Подвиги и страдания обретают эпитет «героические» лишь в том случае, если мы рассказываем о них. Персонажу, который олицетворяет действие, требуется некто, воспевающий его и рассказывающий о нем истории. Восхваление героя всегда связано с актером, который мечтает о славе: Давид-воин соединяет в себе оба эти образа. Он самый многоликий и переменчивый из всех героев.

Его мир — это реальность многочисленных племен. Названия еврейских и нееврейских племен в истории Давида смешиваются чаще, чем хотелось бы святоше: ефремляне, амаликитяне, сыны Вениаминовы, маахитяне, хародитяне, галаадитяне, сыны Завулоновы, кармилитяне, фересяне, аммонитяне. У сидонян премудрый Соломон в старости перенял поклонение языческой богине любви, плодородия и красоты Астарте (Ашторет), которую вавилоняне называли Иштар. Приверженцы Астарты, происходившие из древнееврейских племен, оставили ее маленькое каменное изображение, хранящееся вместе с куда более поздними шестиконечными звездами и семисвечниками в Еврейском музее Лос-Анжелеса; это изображение, несомненно, связано с Вирсавией, матерью Соломона. Эхо имени Астарты или Иштар слышится в имени еврейской героини Эстер, которая в переплетении легенд стала супругой царя Артаксеркса (Ахашвероша), то есть персидского царя Ксеркса I.

Кровавый клубок племен сплетался и расплетался, создавались хрупкие союзы; указания на места, где происходили события, неточны — у каждой местности есть несчетное количество вариантов границ, у каждого племени свой язык. Обманчивое ощущение привычности для английского уха таких географических названий, как Силом (Шило), Галаад, Газа, Вифиль (Бейт-Эль), уравновешивается другими, менее адаптированными — пустыня Зиф, Азот (Ашдод), Дагона, Елам, Номва, Кирьят-Иеарим, Шалиша, Циклаг.

Пролетевшая быстро, как во сне, в условиях, далеких от нас, как чужие планеты из научной фантастики, жизнь Давида с ее временными победами и долгой славой представляет собой серьезную драму личности, согласно пророку Самуилу вознагражденной за благочестие и наказанной за пороки. Эта драма показывает нам, куда могут привести человека разрушительные амбиции, любовь и предательство, вулканические страсти и чрезмерные желания. Прекрасный мальчик следовал избранной дорогой, не переставая поражаться увиденному, и в конце концов оказался на вершине в роли главного героя, а потом стал страдающим стариком.

Эта в общем-то светская история жизненного пути царя Давида была написана, вероятно, во времена Соломона (X в. до н. э.) — то есть спустя одно-два поколения после описываемых событий — автором, которого историки назвали «ранним источником». «Поздний источник» скомпилировал и отредактировал прочитанное сотни лет спустя и добавил то, что я называю «пластом божественного наказания и награды», в том числе странное и красноречивое воззвание Самуила к народу, в котором говорится о природе монархии («Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами». — I Цар. 8, 11[3]). Ранний источник фактически излагает всю Вторую книгу Царств, рассказывает о правлении Давида и судьбе народа Израилева; поздний источник описывает в Первой книге Царств жизнь Самуила и добавляет повествование о каре Господней Саулу, перед чем фигурирует рассказ о порочности и идолопоклонстве сыновей пророка Илии.

Ранний источник представляет собой главным образом нарратив о национальном герое. Поздний источник — преимущественно религиозно-моральный нарратив. Более поздняя редактура и интерполяции, вставленные автором Второзакония (или коллективом авторов Второзакония), подчеркнули принцип повиновения Богу. Некоторые исследователи видят в этих текстах просауловских или продавидовских авторов. Но старые нарративы, необычные узлы, столкновения и противостояния, даже повествовательные противоречия не порождают бессвязности. Скорее, наоборот, для текстов, которые формировались веками, путаница и непоследовательность соперничающих голосов делают их при внимательном прочтении еще глубже. Поздний источник пытается увести рассказ от проблем монархии к богословским материям, и благодаря этому повествование о жизни Давида развивается еще стремительнее, а судьба его кажется более загадочной. Рассказ о Давиде строится на противопоставлении Самуилу (и судьбе Саула в интерпретации Самуила), и на этом фоне история Давида кажется еще более интригующей, бурной и славной.

Из-за того что на первый план в этой истории выступает соперничество между мужчинами вообще и между отцами и сыновьями в частности, она на первый взгляд кажется совершенно мужской, следующей главным образом военной традиции, однако женщины в ней играют важные роли. Мелхола, Авигея, Вирсавия принимают решения, определяющие развитие событий. Матри- линейные связи, преграды на пути потомков по мужской линии показывают, что все истории, а на самом деле и все люди ведут свое происхождение от многочисленных и неизвестных истоков и своим появлением на свет обязаны запутанному клубку забытых корней. О моавитянах (а следовательно, и о Давиде) говорится, что они происходят из той пещеры, где дочери Лота напоили своего отца и обманом возлегли с ним, — как будто это фривольная история из Овидия или эскимосский антропогонический миф. Ефрафянин Давид принадлежит к племенной группе, названной по праматери, — Ефрафа была женой Халева, правнука прародителя колена Иуды. Истории девицы Ависаги, праматери Руфи, жен Вирсавии и Мелхолы указывают на мифологию, историю и психологические императивы, противоречащие маскулинной племенной системе и находящиеся вне более поздней теологии.