Иеромонах Иоанн - Быть священником вчера и сегодня (сборник) Страница 10

Примеры пастырской молитвы мы находим прежде всего в Священном Писании. Сам Пастыреначальник Христос так молился о Своих учениках:

Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои… Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их (Ин. 17; 9, 20). Вослед за Своим Учителем и Господом молились о новопросвещенной пастве, первых христианах, святые Апостолы. Апостол Павел пишет: Непрестанно благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах моих (Еф. 1, 16). Преемство в молитвенном предстательстве о своих чадах приняли и сохранили для будущих поколений пастырей преподобные отцы IV—V веков. Они считали молитву первым и самым действенным средством помощи ближнему. «Лучше с благоговением молиться о ближнем, нежели обличать его во всяком согрешении», – говорит преподобный Марк Подвижник[112].

Священнику необходимо иметь личный опыт молитвы. В идеале он должен исполнить новозаветную заповедь о непрестанной молитве. «Постоянно молись во всяком деле, чтобы ничего не делать без помощи Божией», – пишет преподобный Марк Подвижник. Потому что, продолжает святой отец, «нет ничего сильнее молитвы по действию, и нет ничего полезнее ее для богоугождения»[113].

Душа, легко воспаряющая к Богу в молитве, получив дар священства, обретает молитвенное дерзновение за людей. «Хорошо словами доставлять пользу вопрошающим, но лучше содействовать им молитвою и добродетелью. Ибо сими приносящий себя Богу, помогая себе, помогает и ближнему», – наставляет преподобный Марк Подвижник[114].

Молитвенное предстательство есть наивысшее проявление любви к Богу и людям, и оно требует от священника наибольших усилий. Дерзновение в молитве о ближних – это великий дар благодати Божией, который приобретается не всуе, но многими подвижническими трудами. «Господь не всякому дарует Божественную, духовную благодать, а только тем, которые в труде, в самоизнурении, с пролитием пота просят ее ночь и день. Посему паче всего воспримем на себя молитвенное служение Богу»[115], – читаем у преподобного Нила Синайского.

Значительная часть творений древних подвижников IV—V веков посвящена умной молитве. Основатели монашества и их ближайшие последователи, удаляясь в безлюдные места, на своем опыте познали необходимость непрестанного умного делания для очищения внутреннего человека. «Напрягайся непрестанно изливать молитвы со слезами, чтобы сжалился над тобою Бог и совлек с тебя ветхого человека»[116], – учит преподобный Антоний Великий.

Умной молитвой можно заниматься не только в пустыне или в монастыре, но и в миру. Для этого необходимо прежде всего так наладить свою жизнь, чтобы пребывать в постоянном внимании к своей душе, помня, что Бог находится на всяком месте владычества Своего и ждет от нас плодов покаяния – сокрушения сердечного и смирения: Даждь ми, сыне, твое сердце (Притч. 23, 26). Святые подвижники опытно испытали, что кратчайший путь к этому – умная молитва. «Нерассеянно молящийся ум утесняет сердце. Сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 17)», – пишет преподобный Марк Подвижник[117].

Подвиг умного делания был свойственен первым христианам, пребывавшим в благодатном единстве со Христом. Собственно молитвой преимущественно считалась непрестанно творимая молитва Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Такая молитва – необходимое условие благодатной христианской жизни и средство ко внутреннему, сердечному единению с Господом. «Если желаешь быть храмом Божиим, то приноси Богу непрестанную жертву – непрерывную молитву», – учит преподобный Нил Синайский[118].

Чтобы стяжать умную молитву, нужно прежде всего последовать заповеди Спасителя: Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне (Мф. 6, 6). Комната, по толкованию Святых Отцов, есть сердце, двери – чувства. Войдя умом в сердце, душа более не блуждает в помышлениях и мечтаниях, но посредством сокровенной молитвы соединяется с Богом. Внутренней молитве древние подвижники учили прежде всего своим примером. Так, преподобный Антоний Великий, о котором «все знали, как долго он маливался… иногда так углублялся в молитву, что простаивал в ней целую ночь, и когда восходящее солнце пересекало эту его пламенную в восхищении ума молитву, мы слыхали, как он говорил: “Зачем мешаешь ты мне, солнце? Ты для того будто и восходишь, чтобы отвлекать меня от Божественного умного света”»[119].

Молящемуся постоянно, в сокрушении сердца, со вниманием и страхом Божиим Сам Бог со временем дарует сердечную теплоту, мир и любовь. Молитва становится для него потребностью души, как пища и питие для тела. Однако действие такой благодатной молитвы остается для нас непостижимой тайной, как непостижим и недоступен Сам Бог, ею призываемый.

Умная молитва требует от подвижника многих усилий и трудов. Святые Отцы призывают день и ночь трудиться в делании Иисусовой молитвы. «Должно всегда молиться день и ночь, – поучает преподобный Нил Синайский, – потому что Господь дарует Божественную благодать не просто кому бы то ни было, но тем, которые просят неотступно, не щадя труда, усилия и пота»[120].

Дерзновение пастыря в предстательстве пред Богом о своих пасомых, которые в таковом крайне нуждаются, возрастает, по мере того как он стремится к очищению своего сердца и стяжанию непрестанной, немечтательной молитвы. Источником благодатных средств для нравственного совершенствования и спасения верующих являются Таинства Церкви, совершаемые действием Святого Духа посредством молитвы иерея. Произнося слова церковных молитв, священник должен глубоко переживать их, сознавая, что он предстоит перед Престолом Божиим, ходатайствуя пред Ним за молящихся в храме и вместе с ними принося духовные жертвы. «Ради слез, проливаемых иереями паствы Твоей, пощади искупленную Тобою Церковь Твою»[121], – восклицает преподобный Ефрем Сирин. Своим дерзновенным предстательством иерей может не только подвигнуть пасомых к покаянию, но и умолить Бога вернуть погибающую душу в стадо Божие.

Домашняя церковь

Святая Церковь предъявляет строгие требования к брачной жизни пастыря. Его дом – это малый храм, где он, как глава семейства, предстоит Богу в молитве, обновляется и укрепляется духовно, является образцом в добродетельной жизни для домочадцев. Согласно Священному Писанию, …епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен… честен, страннолюбив… хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью; ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? (1 Тим. 3, 4–5). Естественно, что те же требования предъявлялись и к пресвитерам – соучастникам ответственности и благодати епископов (для которых впоследствии было принято безбрачие).

Церковь не обязывает священнослужителя вступать в брак, но требует, чтобы, избирая супружескую жизнь, он проводил ее достойно высокого звания пастыря. Прежде всего брак священнослужителя должен отвечать идеалу установленного Церковью единобрачия[122]. На пастырское служение должны быть поставляемы только лица нравственно непорочные, которые могут и другим помочь бороться со страстями.

Следует отметить, что Святым Отцам Востока всегда был чужд манихейский взгляд на брак как на что-то изначально богопротивное и непозволительное. Они подчеркивают, что Господь благословил два пути в Царствие Небесное: целомудренный брак и девство. «Ведь Господь, – говорит преподобная Синклитикия, – сотворив Вселенную, в ней создал два образа существования: тем, кто живет целомудренно, Он даровал брак для деторождения; тем же, кто живет в чистоте, Он заповедал девство, чтобы они были равноангельными. Женатым говорит возделывать землю (Быт. 3, 23), а монахам: Не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6, 34); тем Он дал закон, нам же, монахиням и монахам, явил Свои заповеди через благодать»[123].

Учению Святых Отцов Церкви чужда и противоположная крайность во взгляде на брак: понимание его как средства утоления похоти. В творениях древних подвижников часто встречается мысль о том, что Богом установленное супружество необходимо для продолжения человеческого рода. Так, преподобный Нил Синайский пишет: «Родились у меня, друзья, два сына: один – тот, которого я здесь сижу и оплакиваю, и другой, оставшийся с матерью. И после того я прекратил супружеское общение, сочтя, что их будет достаточно для продолжения рода или для заботы о нашей старости. Ибо я рассуждал, что всякое разумное существо должно не предаваться наслаждениям до пресыщения и не злоупотреблять разрешением закона для поругания природы, но, послужив замыслу Творца, Который устроил брак не для утоления страсти, но для приумножения рода, скоро остановиться, чтобы, когда позже увянет сила и вожделения угаснут в естественном спокойствии старости, не приписывать себе подвиг целомудрия, достигнутый принуждением возраста, а не сознательным рвением»[124].