Рафаил Нойка - КУЛЬТУРА ДУХА Страница 10

Еще одна подробность духовничества - тайна исповеди. Известно, что священники должны хранить тайну исповеди. Но не думайте, что это только для того, чтобы оградить от боли и стыда душу, открывающуюся нам, или чтобы приободрить приходящих исповедовать всё без опасений. Не только это. Это намного более высокое делание. В тайну духовничества, особенно исповеди, не может проникнуть дьявол. Но дьявол, который не только само зло, но и лукавство, знает, как повернуть ход дел, чтобы угадать. Но чем дольше не дадим ему возможности что-то угадать, тем дольше будет передышка для укрепления души, прибегнувшей к нам. В Царской России был закон о том, что свидетельство священника на суде не имело никакого значения. И, хотя со времён Петра Первого Церковь претерпела много гонений, это был действительно правильный закон, потому что этим закон хотел защитить тайну духовничества, чтобы отцы не имели права свидетельствовать ни доброе, ни злое.

Но это касается не только священника, потому что вопрос не только в защите тайны, не в профессиональной этике, как у врачей, но опять-таки - это делание в Духе. Если ученик не хранит тайны, то она тоже практически аннулирована. Потому что, если ученик начинает в подробностях передавать другим слово духовника, случаются две вещи. Например, ты как духовник можешь наградить одного пряником, а другого кнутом за один и тот же грех, по своей духовной мудрости зная, что будет спасительно одному и другому. Необходимо, чтобы духовник мог даровать жизнь. Он должен обладать свободой дать одному кнут, а другому пряник, зная, через что каждый спасётся. А если каждый начнёт рассказывать - произойдёт смущение. У Аввы Пимена есть подобный пример, хотя он был очень мудр, чтобы смущаться. Его духовник посоветовал ему: «Оставь помыслу войти и борись с ним в сердце своём». А другому ученику этот же духовник сказал: «Отринь помысел сразу, как увидишь его приближение, и не допускай его в сердце». Молодой Пимен пришёл после этого к духовнику и спросил: «Отчего мне говоришь так, а другому иначе»? Духовник ответил: «Пимен, сын мой, ты просил говорить тебе, как своей собственной душе, я сказал тебе, как я поступаю».

И отец Софроний пояснял: «Он увидел в молодом Пимене много дара Божьего». Продолжу эту историю. Тот, другой ученик, был самым ординарным монахом (хотя в этом выражении есть ошибка - ординарного человека не бывает, каждый - индивидуален). Если бы дозволено было ему впустить помыслы в своё сердце, он бы осквернил себя, и тогда неизвестно, кто бы победил, потому что он не достиг нужного уровня духовности и эти помыслы сильно бы ослабили его душу. Пимен же был от юности настолько исполнен духа, что духовник увидел сразу, что в любом случае дух победил бы в его сердце. И если бы он не допустил помыслам войти и не боролся бы с ними в сердце своём, он бы не познал много из человеческого опыта, который был ему на великую пользу в наставлении других душ. Пимен познал не только дары Духа, но и искушения злых помыслов, с которыми боролся в своём сердце. И он действительно стал Пименом, т.е. пастырем, как ему было пророчествовано: «Пимен, пастырь, о твоём имени будет говорить вся пустыня». Заметьте, несмотря на то, что духом он был велик, духовник подготовил его, вооружив ещё и человеческим оружием.

Вернусь к теме. Одному было сказано «чёрное», а другому - «белое». Необходимо, чтобы духовник обладал этой свободой. Если вы уверены, что ученик хранит тайну, можете делать с ним, что хотите (что хотите не в смысле полной анархии), ведь вы хотите спасения. Если же знаете, что ученик не сохранит тайны, ваши руки будут связаны в духовном делании. Но не только это. Тайна эта много больше, это тайна духа. Когда ученик теряет слова духовника, растрачивает их по миру, наш враг скорее узнает, что случилось, где слабое место, куда следует ударить. Вспомните историю в раю. Позвольте мне немного перефразировать, чтобы приблизить этот диалог к нашей реальности. После того, как Господь заповедал Адаму вкушать от любых плодов рая, кроме как от древа познания, потому что в тот день он умрёт (см. Быт. 2:16-17), - сказал так не потому, что запрещает, а потому что раскрывает райские тайны, - приходит змей к Еве, возможно, потому что нашёл её слабее, и начинает расспрашивать её, не говорил ли что ей Господь о древе, вкушать или нет и т.д… То есть тянет её за язык. Так же искуситель поступает и с людьми, и с их мыслями, то есть с нашими врагами видимыми и невидимыми - он тянет нас за язык. И бедная Ева, как наивный ребёнок, говорит ему обо всём. А в молитве мы просим: «Не бо врагом твоим тайну повем…». «А, вот хорошо, теперь я знаю, куда ударить», - возрадовался дьявол, и знаем, что было дальше.

Этих вещей следует избегать в тайне духовничества. Направляйте своих учеников по этому пути - тайна должна оставаться тайной, в определённом смысле, потому что изначально исповедь не была тайной. Как поступала Церковь первых веков, когда исповедь была публичной? Но что понимать под словом публично? Ведь те, кто умеют слушать духовно, те, кто в состоянии с болью плакать о согрешившем брате, который грешен, как и я, как и я не может достигнуть Славы Божьей, тот, кто может молиться со слезами и слушает тайну исповеди с молитвой, - в него не может войти враг, как не может войти и в духовника. Такой была община Иерусалима. Да, мы все пали. Сейчас же не то что не можем слушать, а искушаемся, и даже хуже, как в той истории, совсем не шуточной, когда духовник, исповедуя маленького ребёнка, перечисляет ему согрешения. И ребёнок отвечает «Нет, этого я не совершал, но это отличная идея». Т.е. мы смущаемся еще и тем, что находим сами «хорошие» примеры для подражания. Вместо того, чтобы созидать себя в молитве за ближнего как за собственную душу, мы искушаемся, осуждая его, либо повторяем его плохой пример.

Об исповеди еще хочу привести пару важных примеров, которые сам переживал очень сильно. Важный момент в исповеди - сам смысл исповедания. Что такое исповедь? Если простите мне эти дерзкие слова, скажу, что она стала слишком клинической. Исповедь - это не только перечисление содеянного нами, наших мыслей - это лишь для начинающих. Исповедь, как всё, что является духом, превращается в состояние внутреннего существа человека. Адам не исповедовался Богу. Что же случилось с Адамом? Он закрылся перед лицом Бога. Если бы он сказал: «Господи, согрешил, сотворил против Твоей Воли, прости»! Как мы в молитве говорим: «Господи, аз яко человек согреших, ты же яко Бог щедр помилуй мя». Мы знаем, что Бог простит, нам не нужны доказательства, потому что если когда-то мы исповедовались по-настоящему, с болью и осознанием, то мы знакомы с ощущением полёта после этого. Это очень характерно, понаблюдайте за детьми, которые после исповеди бегают, прыгают, буквально летают. И, воистину, душа чувствует, что чем сильнее была тьма, как говорит Апостол Павел, там, где «умножился грех», тем больше радость облегчения души, т.е. приумножается Дар Божий.

Разве так сложно Господу простить грех? Святой Сисой сказал, что уверен в том, что Господь в течение трёх дней может его спасти. И в связи с теми тремя днями святого Сисоя (см. Египетский Патерик об Авве Сисое), отец Софроний добавлял: «Почему три дня? Если душа решила стать совершенной и болезнует о содеянном, почему не может сегодня? Потому что в пустыне старались вести жизнь очень строгую, жёсткую, и, чтобы не умалить уровня этой строгости, святой Сисой сказал: «Я уверен, что в три дня Господь силен спасти». Это слово, которое я не могу попросту сказать любому человеку, но всё же хочется поделиться им с духовными лицами, с моими отцами о Господе, сослужителями и всеми, кто меня слышит. Пусть Благодать трудится в наших сердцах, чтобы каждый из нас понял верное слово спасения. Потому что спасение в итоге не есть что-то иное, не может быть не чем иным, как моей собственной волей, святой волей. Если я не желаю спастись, никто другой не возжелает этого вместо меня. И здесь есть ещё одна тягость для духовника: как может быть духовник хорошим? Во-первых, для начала, ученик должен быть хорошим. Но не усовершенствование такого рода, для которого требуется шестьдесят лет молитв и двадцать лет научения, но понимание, изыскание чего-то духовно особенного, как для духовника, так и для ученика. Но в ученике должно все-таки родиться желание спасения настолько, чтобы этот ученик смог сказать подобное тому, что я слышал от отца Софрония: «Почему кто-то печётся обо мне, что я такой или сякой? Кто может больше радеть о моём спасении, нежели я»? Но это справедливо не для всех…

Посему, пользуясь нашей человеческой премудростью, нашими знаниями психологии и другими, надо пытаться войти в контакт с тем, чьё спасение зависит от нас как от духовников настолько, чтобы вдохновлённая душа возжелала, восхотела от всего сердца спасения. Подобно тому, как мы страстно желаем всего телесного, тем более следует возжелать духовного, чтобы ничто не останавливало нашей погони за духом. Да возымеем страх - страх Божий, страх потерять Бога; Бог с такой нежностью отходит от меня, что даже не замечаю, что в какой-то момент у меня уже нет молитвы, я остыл духом, как Адам и Ева, что я совлёкся Благодати, которой обладал вчера или ранее, после Литургии или после Святого Причастия; и более не имею её. Где я согрешил, где сделал что-то не так, что отошёл от меня мой свет, моя жизнь, мой Бог?