Дебипрасад Чаттопадхьяя - Саншха и Hьяяти - анализ иллюзий и реальность Страница 12

Другой альтернативой - фактически единственно возможной в то время было создание соответствующего типа иллюзии для той эпохи с ее энтузиазмом, ее моральной санкцией, с ее торжествующим завершением, с ее универсальной основой для утешения и оправдания". И Будда вызван был этой "душой бессердечного мира".

В "Тхеригатхе" Сунита рассказывает историю одного своего обращения. "Я происходил из скромной семьи, я был беден и нуждался. Работа, которую я выполнял, была грязная, она заключалась в том, что я сметал увядшие цветы. Меня презирали, смотрели на меня сверху вниз, я внушал мало уважения. С покорным лицом я выражал почтение многим. Как-то я увидел великого героя, Будду, с его монахами на пути в главный город Магадхи. Тогда я бросил свой груз и поспешил поклониться и приветствовать его. Из жалости ко мне этот высший среди людей остановился. Тогда я поклонился Господину в ноги, подошел к нему и попросил его, высшего среди всех существ, принять меня в качестве монаха. Тогда проговорил Милостивый с жалостью в голосе: "Подойди сюда, о монах". Это было посвящение, которое я принял" (Oldenberg, В, 157).

В "Тхеригатхе" Мутта, дочь бедного брахмана из кошалов, которая по достижении зрелого возраста была отдана горбуну брахману, воспевала в экзальтации свое собственное освобождение, полученное ею благодаря ее вступлению в буддизм.

О настоящая свобода! О славная свобода, я освобождаюсь от трех горбатых вещей: от ручной мельницы, от ступки, от моего горбатого господина! Ах, но я также свободна от повторного рождения и от смерти, и все, что тянуло меня назад, сметено прочь (Rhys Davids, РЕВ, I, 115).

Шумангаламата также поет о своей свободе.

О женщины, становитесь свободными! Как я свободна, как совершенно свободна от кухонной нудной работы! Мне ненавистна моя кухонная посуда. Мой грубый муж стал меньше значить, чем зонтик, под которым он сидит. Я очищена теперь от всей своей прежней похоти и ненависти. Я пребываю, свободно размышляя, под сенью простершихся ветвей. О, мне хорошо! (там же)

Это только немногие отдельные примеры "вздоха угнетенной твари, души бессердечного мира". Но ранний буддизм в своей основе был именно таким. Он воспитывал чувство равенства и дхамму среди людей, испытывавших жестокие лишения в их действительной жизни. Это вытекает не только из анализа организационных принципов сангх, но также и из самой теоретической основы раннего буддизма.

9. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ОСНОВА

Керн отмечает:

"Когда Будда стал полностью просветленным, он извлек из этого две формулы, которые раскрыл затем всем существам и представил их как основные истины своего учения. Эти формулы - четыре арья сатьи и двенадцатикратная пратитья самутпада" (МIВ, 46).

Четыре арья сатьи обычно именуются как "четыре благородные истины". Они связаны с проблемой страдания. Пратитья самутпада раскрывала цепь причин и следствий для выявления корней зла. "Не трудно видеть, добавляет Керн, - что эти четыре сатьи (истины) не что иное, как четыре основы индийской медицинской науки, прилагаемые к духовному лечению человечества. И далее, пратитья самутпада занимает в отношении четырех истин то же положение, что патология во всей системе медицинской науки" (там же). Керн ссылается на отрывок из "Лалитавистары", показывающий, что эта связь арья сатьи с медицинской наукой была, очевидно, известна самим буддистам.

Будда смотрел на страдания своего века как на недуг. Предлагая средства исцеления, он стремился следовать принципам медицинской науки своего времени. Однако, хотя он провозгласил себя татхагатой, мы не должны ожидать от него указаний на истинные корни социальных болезней, то есть анализа огромных исторических преобразований, которые совершались на его глазах, - почему прогресс производительных сил сопровождался страшными человеческими бедствиями и моральной деградацией. Если подойти к этому вопросу с исторической точки зрения, ему не оставалось ничего другого, как только превратить реальную проблему в идеальную, истолковать объективные явления в субъективном смысле; короче говоря, дать противоположное реальности мироощущение. Результатом было превращение массовых страданий его века в метафизику страдания. Ранний буддизм, таким образом, стал наиболее совершенной иллюзией этой эпохи.

"Идеология - это прогресс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом. Он создает себе, следовательно, представления о ложных или кажущихся побудительных силах. Так как речь идет о мыслительном процессе, то он и выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления - или из своего собственного, или из мышления своих предшественников. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным; без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден мышлением, и не занимается исследованием никакого другого, более отдаленного и от мышления независимого источника. Такой подход к делу кажется ему само собой разумеющимся, так как для него всякое человеческое действие кажется основанным в последнем счете на мышлении, потому что совершается при посредстве мышления" (К.Маркс, Ф.Энгельс, Избр. произв., т.II, стр. 477-178).

Каждая эпоха имеет свое ложное сознание, которое фактически становится господствующей иллюзией этой эпохи (Thomson, SAGS, II, 342 и далее). Ложное сознание, лежавшее в основе раннего буддизма, стало идеологией - по существу иллюзией - века Будды. И именно с этой точки зрения мы предполагаем рассматривать четыре арья сатьи, равно как и доктрину пратитья самутпады.

Согласно "Махавагге", которая содержит старейшую из доступных нам теперь и, вероятно, вообще старейшую версию о том, что буддистское братство считало историей жизни своего Вождя в ее наиболее важный период (SBE, XIII, 73), Будда, прежде чем выступить с миссией целителя мировых страданий, отошел от реального мира, "сел со скрещенными ногами у подножия древа бодхи (древо познания) и непрерывно в течение семи дней испытывал блаженство освобождения" (там же, 74).

Согласно тексту, Будда, прежде чем выступить проповедником своей доктрины, четыре раза повторял свой подвиг семидневного удаления от реального мира (Oldenberg, В, 114). Очевидно, так он черпал свои идеи из "чистой мысли". "Дхаммачаккапаваттана сутта" подтверждает это.

"О, братья, никто не поведал мне той благородной истины о страдании, но я сам постиг ее, когда отверзлись очи мои, окрепло во мне знание и понимание, возникла мудрость, блеснул мне свет!

И вот, о братья, дабы постиг я благородную истину о страдании, истину никем не возвещенную мне, отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и понимание, открылась мудрость, блеснул мне свет.

И оттого, о братья, постиг я благородную истину о страдании, истину никем не поведанную мне, что отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и понимание, открылась мудрость, блеснул мне свет " (SBE. XI, 150).

И так далее. Текст повторял одно и то же по поводу каждой из четырех благородных истин. Однако остается фактом, что все сказанное об этих арья сатья касалось тирании, страданий и, далее, все эти истины были сформулированы в критический период истории, который в действительности был периодом тирании государственной власти и частной собственности, и тот факт, что окружавшие его люди были погружены в океан страданий, показывает, что действительная побуждающая сила, которая вынудила Будду формулировать все эти истины, не была результатом чистой мысли.

Он видел власть богатства и создаваемую им ненасытную алчность. Он видел, как его большой друг, царь Бимбисара, был умерщвлен голодной смертью принцем Аджатасатту. Он видел трон кошалов, омываемый кровью родственников. Он гордился своим племенным происхождением, но новые явления, возникающие в то время, причиняли ему страдания и устрашали его. Короче говоря, проблема, которую он стремился разрешить, возникла не из его собственных мыслей. Все же он едва ли преувеличивал, когда говорил, что они открыли внутри него "глаза, мудрость, свет". Тем не менее это приложимо только к решению, которое он предложил. Ибо он углубился сам в себя для объяснения страданий и пути, который вел к их прекращению.

Четыре благородные истины, как он сам объяснил в своей знаменитой Бенаресской проповеди, описываются таким образом.

"Вот, о братья, благородная истина о страдании. Рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимым есть страдание, недостижимость желаемого есть страдание; короче, пятикратное влечение (к земному) есть страдание.

Вот, о братья, благородная истина об источнике страдания: это жажда (бытия), которая ведет от рождения к рождению вместе со страстью и желанием, которые находят удовлетворение здесь и там, жажда наслаждений, жажда бытия, жажда власти.