Дмитрий Мережковский - Лютер Страница 13

«Муки страха у меня были такие… что кажется, если бы они еще только немного продлились, душа моя уничтожилась бы».[152] «Страх осуждения нападал на него иногда с такою силой, что он близок был к смерти», – вспоминает, вероятно, по его же собственным признаниям, ближайший друг его и ученик, Меланхтон.[153] «Столько раз диавол нападал на меня и душил почти до смерти…» «Я провел более ста ночей в бане холодного пота»,[154] – вспоминает сам Лютер.

«Что ты так печален, сын мой», – спросил его однажды за трапезой, видя, что он ничего не ест, приехавший в Эрфурт из Зальцбурга Штаупиц.

«Ох, куда мне деваться? Куда мне деваться? (Ach! wo soil ich hin?)» – простонал Лютер в смертной тоске и, закрыв лицо руками, убежал из трапезной.[155]

Бывали минуты, когда он чувствовал себя на краю гибели. Точно какие-то черные волны набегали, подымали его и уносили в кромешную тьму, где уже и страха не было, а было только желание конца. «Похули Бога и умри», – как говорит Иову жена (Иов, 2:9).

Лютер погибал, но не погиб – спасся. Чем? Этого он не умеет сказать и когда хочет вспомнить, то не может.

«Гром небесный поверг тебя на землю точно так же, как некогда Павла на пути в Дамаск», – говорит один из его друзей о Соттергеймской грозе,[156] но кажется, это вернее можно бы сказать о том, что его спасло и что он сам вспомнил через много лет, сравнивая с «молнией».[157]

Было у него три внезапных, все решающих, религиозных опыта – три, человека повергающих на землю и душу его испепеляющих, «молнии»: первая – та, в Соттергеймской грозе – от Отца: «Страшно впасть в руки Бога живого»; вторая – от Сына: «Когда я смотрел на крест… то видел молнию»; третья – от Духа: «Люди ничего не могли бы знать об Отце… если бы Дух Его не открыл».[158] Лютер не знает или не умеет сказать, что его спасло, но знает и говорит, Кто спас, или, вернее, Кто начал спасать: не Отец и не Сын, а Дух. Прошлый, внешний, в последний век человечества во времени, в истории, путь спасения – от Отца через Сына к Духу, а будущий, внутренний, одним из первых Лютером пройденный путь – обратный: от Духа через Сына к Отцу.

Где, когда и как спасся, он почти не говорит, может быть, потому, что самое святое в человеке, тайное – для него самого непонятно, невидимо и почти невыразимо в словах. Только редкие и глухие намеки на это уцелели в воспоминаниях Лютера и в исторических свидетельствах о нем.

Весной 1512 года брат Мартин переведен был из Эрфурта в Виттенберг, где назначен младшим настоятелем в обители Августинова братства и где продолжал готовиться к докторской степени (видная, внешняя жизнь его все еще шла своим чередом, помимо внутренней); изучал Павла, больше всего – послание к Римлянам. «Я все горел желанием понять, что значат слова ап. Павла: «В Нем[159] открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет» (Римлянам, 1:17).[160]

Летом 1512 года брат Мартин несколько дней не выходит из кельи своей в «Черной Башне» Виттенбергской обители. Сидя на кирпичном полу перед узкой монашьей койкой – четырьмя сосновыми досками, покрытыми жестким войлоком, закрыв глаза и крепко, до боли прижимая лоб к острому краю доски, все думал, думал, думал, что значат эти два слова: «Праведность Божия, dikaiosyne Theou»? Чувствовал сердцем, но разумом пытал ее так же бесконечно, безнадежно, зная, что не поймет, как узник царапает стену тюрьмы обломками ножа, зная, что ее не пробьет.

Слишком легко было понять, что «праведность Божия в Евангелии» значит: «Правосудие Отца в Сыне».

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей… соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую (Матфей, 25:31–33).

Тех, стоящих от Него по правую сторону, кто, еще не родившись и даже не будучи создан, никакого добра не сделал, предопределен был, еще до создания мира, к вечному спасению, будет очень мало, потому что «много званых – мало избранных», а этих, стоящих по левую сторону, предопределенных тоже еще до создания мира к вечной погибели, будет очень много: вдесятеро больше, чем тех.

«Тогда скажет… тем, которые по правую сторону Его: „Приидите благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира…“ Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: „Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу“ (Матфей, 25:34, 41).

Это понять умом было слишком легко, но сердцем принять было невозможно. «Праведно-мстительного Бога… я ненавидел, я возмущался и роптал: „Мало Ему, что Он осудил нас на вечную смерть по Закону; Он осуждает нас и по Евангелию…“ Я был вне себя от возмущения… А за возмущением – вечный вопрос: почему Бог, предопределяющий на погибель невинных, не созданных, – отец, а не палач; Бог, а не диавол?»[161]

Думал, думал – стену царапал ножом, пока нож не ломался; тайну мысли пытал, пока мысль не кончалась безумием. Как бы черные волны набегали на него, подымали и уносили в кромешную тьму, где уже и страха не было, а было только желание конца: «Похули Бога и умри!»

«Но Бог наконец сжалился надо мною… Я вдруг понял».[162] Лютер, конечно, ошибается: его спасло не то, что он понял умом, а то, что почувствовал сердцем. Между двумя мигами – тем, когда он погибал, и тем, когда спасся, – произошло с ним нечто подобное тому, что происходит с тем глухонемым бесноватым, о котором, услышав чтение Евангелия в церкви, брат Мартин вдруг, с искаженным от ужаса лицом, закричал: «Я не он! Я не он» – и упал на землю без чувств. Может быть, он так же, как тот бесноватый, услышал: «Дух немый и глухий… выйди из него и впредь не входи в него» (Марк, 9:25).

Может быть, произошло с ним и нечто подобное тому, что с Павлом на пути в Дамаск:

…вдруг осиял меня великий свет с неба. Я упал на землю и услышал голос, говоривший мне: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» (Деяния, 22, 6, 7.)

Этот «великий свет» и есть та молния, о которой Лютер вспоминает: «Когда я смотрел на крест, то видел молнию».[163] Может быть, и в Соттергеймской грозе он был повергнут на землю тою же молнией. Но те обе были молниями ужаса, а эта – радости.

Сердцем вдруг понял он, чего не мог понять умом, – что «праведность Божия» значит «оправдание человека Богом»[164] (justitia, qua nos justos Deus facit – «та правда, которой человека оправдывает Бог»), «праведный верой жив будет, – вспомнил я, и в ту же минуту все мысли мои изменились».[165] «Я наконец прорвался (Da riss ich hindurch!)».[166] «Вдруг я почувствовал, что воскрес, и увидел, что двери рая передо мною широко открылись».[167] «Это слово Павла о „праведности Божией“, некогда столь для меня ненавистное, сделалось вдруг сладчайшим и утешительнейшим».[168]

Только теперь понял он то, что сказал ему однажды духовник на исповеди, когда он каялся ему в страшных мыслях, о гневе Божием: «Ты безумствуешь, сын мой: не Бог гневается на тебя, а ты – на Бога».[169]

Понял и то, что сказал ему старый друг его и учитель, Иоганн Штаупиц: «Знай, что эти искушения тебе нужны; ты ничего без них не сделал бы!»[170] Только теперь понял он, что «тайна Предопределения, для маловерных жестокая… становится для верующих любовной и радостной».[171] «Сердца сокрушенного и смиренного Ты не отвергнешь, Боже», – это пусть помнит тот, кто живет в невыносимой тоске осуждения… Да кинется он к Богу дерзновенно… и будет спасен. In veritatem promittentis Dei audacter ruat… et salvus erit».[172] «Человек всегда грешен, всегда кается, всегда оправдан. Homo semper peccator, semper penitens, semper justus».[173] «Пуще греши, крепче верь и во Христе радуйся. Ресса fortiter, sed fortius fide et gaude in Christo».[174] «Левой ногой во грехе, а правой – в Благодати».[175] «Все христианство заключается в том, чтобы чувствовать… что все наши грехи уже не наши, а Христовы»,[176] ибо «Его, безгрешного, Бог сделал за нас грехом», по слову апостола Павла (2 Коринф., 5:21). «Как бы сам Христос говорит о грешнике: „Я – он, его грехи – Мои, потому что… Я с ним – одна плоть. Ego sum ille peccator… ejus peccata sunt mea, quia conjunct! sumus in unam carnem“.[177] «Научись говорить Христу: „Ты Господь, – мое оправдание, а я – Твой грех; Ты взял Себе мое, а мне дал Свое; Ты взял у меня то, чем ты не был, и дал мне то, чем не был я“. Tu es justitia mea, ego autem peccatum tuum.[178]

«Сам Христос как бы наклоняется к павшему, берет его к Себе на плечи и выносит из ада и Смерти».[179] «Перескочить от своего греха к праведности Господа и быть так уверенным в том, что праведность Его – моя, как в том, что мое тело – мое, – в этом заключается все дело спасения».[180]