Викентий Лиринский - Сочинения Страница 13

Часть II

XXIX. А [ [36]] когда так; то пора уже сказанное в этих двух памятных записках повторить в конце настоящей второй. Выше мы сказали, что у православных всегда был и теперь существует обычай доказывать истинную Веру следующими двумя способами: во–первых, авторитетом Божественного Канона, а во–вторых — Преданием кафолической Церкви, — не потому, будто одного Канона недостаточно на все, но потому, что многие, толкуя божественные слова самопроизвольно, выдумывают различные мнения и заблуждения, почему и необходимо направлять разумение небесного Писания по одному правилу (regula) церковного понимания, в тех только, главным образом вопросах, на которых зиждутся основания всего кафолического учения. Сказали мы также, что в самой опять Церкви должно смотреть на согласие всеобщности и вместе древности, дабы или не отторгнуться нам от целости единства на сторону раскола или не низринуться с древней религии в новизны еретические. Сказали мы также, что в самой древности церковной сильно и ревностно должно примечать две некоторые вещи, — чего непременно должен держаться всякий, кто не хочет быть еретиком: во–первых, смотреть, решено ли в древности то или другое всеми священниками кафолической Церкви авторитетом Вселенского Собора, а во–вторых, если возникнет какой новый вопрос там, где нельзя найти такого решения, то обратиться к мыслям тех только святых отцов, которые, пребывая, каждый в свое время и в своем месте, в единстве общения и веры, остались заслужившими одобрение учителями, и если окажется, что они содержали то или другое единомысленно и единодушно, то без всякого сомнения почитать истинно–церковным и кафолическим. Дабы не подумали, что мы рассуждаем по мечтанию своему, а не на основании авторитета церковного, мы представили в пример святой собор, бывший около трех лет назад в Азии, в Ефесе, в консульство Васса и Антиоха, где при рассуждении об утверждении правил (regula) веры, чтобы не вкралась там какая–нибудь непотребная новизна наподобие вероломства, все сошедшиеся туда священники, числом около двухсот, признали совершенно кафолическим, самым верным и наилучшим делом — предложить суждения святых отцов, известных тем, что одни из них были и остались мучениками, другие исповедниками, все же — кафолическими пастырям, чтобы, на основании их согласия и решения, правильно и торжественно подтвердить исповедание древнего учения и осудить богохульства непотребной новизны, а когда поступлено будет так, то праведно и достойно признать нечестивого Нестория противником кафолической старины, а блаженного Кирилла согласным со святосвященной древностью. А чтобы ничего не доставало к достоверности сказанного, мы объявили [ [37]] как имена, так и число (хотя порядок забыли) тех отцов, сообразно со стройным и согласным верованием которых и изъяснены изречения из святого Закона и укреплены правила божественного учения. Отцов этих, для укрепления памяти, не излишне перечислить и здесь.

XXX. Итак, вот те мужи, писания которых или как судей или как свидетелей читаны были на соборе том: святой Петр, епископ Александрийский, превосходнейший учитель и блаженнейший мученик; святой Афанасий, предстоятель, Александрийский же, вернейший учитель и отличнейший исповедник; святой Феофил, епископ — опять — Александрийский, знаменитый верой, жизнью, познаниями, которому преемствовал досточтимый Кирилл, ныне украшающий Церковь Александрийскую. А чтобы учение то не сочли за учение одного государства и области, к мужам сим приобщены были и светила Каппадокийские: святой Григорий, епископ и исповедник из Назианза, святой Василий, епископ Кесарии Каппадокийской и исповедник, другой также святой Григорий, епископ Нисский, по достоинству веры, жизни, непорочности и мудрости вполне достойный брата Василия. А дабы видно было, что так мыслили всегда не одна только Греция или Восток, но и западный и латинский мир, читаны были там и некоторые послания к некоторым святого Феликса мученика и святого Юлия, епископов города Рима. А чтобы были свидетельства об определении том не только первой особы во вселенной, но и товарищей его, употребили там с юга — блаженнейшего Киприана, епископа Карфагенского и мученика, с севера — святого Амвросия, епископа Медиоланского. Вот те, в священном числе Десятословия [ [38]], приведенные в Ефесе учителя, советодавцы, свидетели и судии, держась учения которых, следуя совету которых, веря в свидетельства которых, повинуясь суду которых, блаженный собор тот спокойно, без предубеждения и беспристрастно возвестил о правилах (regula) Веры! Он мог бы привести и гораздо большее число предков; но в этом не было надобности, с одной стороны — потому, что во время порученного ему дела не следовало заниматься множеством свидетелей, а с другой — потому, что никто не сомневался, что и те десятеро мыслили действительно то же самое, что и все прочие товарищи их [ [39]].

XXXI. После всего этого мы поместили еще мнение блаженного Кирилла [ [40]], находящееся в самих деяниях церковных. Когда прочитано было послание святого Капреола, епископа Карфагенского, о том только заботившегося и умолявшего, чтобы новизна была поражена, а древность защищена, епископ Кирилл высказал следующее определение, которое кстати поместить и здесь. В конце деяний он сказал: «пусть и прочитанное сейчас послание достопочтеннейшего и боголюбезнейшего епископа Карфагенского Капреола, как содержащее в себе ясную мысль, будет внесено в акты веры. Ибо он желает, чтобы древние догматы веры были утверждаемы в прежней своей силе, а новые, нелепо вымышленные и нечестиво проповедуемые, были осуждаемы и отвергаемы» [ [41]]. Все епископы воскликнули: «Таково мнение всех нас; мы все тоже говорим; это общее наше желание». А какое это мнение всех, или какое желание всех, если не то, чтобы издревле преданное было содержимо, а недавно вымышленное отринуто? После сего мы с изумлением поведали, как высоки были смирение и святость собора того, когда такое множество священников, большей частью митрополитов, весьма образованных и ученых, так что все почти могли состязаться о догматах, и притом собравшихся в одно место, что придавало им, по–видимому, смелость отважиться на постановление чего–нибудь от себя, ничего, однако не ввели нового, ничего не предвосхитили, ничего не присвоили себе, но употребили все предосторожности, чтобы не передать потомкам чего–нибудь такого, чего сами не получили от предков, и не только в нынешнее время устроили дело хорошо, но и последующим поколениям представили образец того, чтобы и они чтили догматы священной старины, а вымыслы непотребной новизны осуждали. Нападали мы также на преступное высокоумие Нестория, по которому он хвастался, будто только он один понимает священное Писание, будто не знали его все те, кои до него толковали Божественные глаголы, обладая даром учительства, то есть все священники, все исповедники и мученики, из коих одни изъясняли закон Божий, а другие соглашались с изъясняющими или верили им, и наконец утверждал, что и ныне заблуждается и всегда заблуждалась вся Церковь, которая, как ему казалось, и следовала и будет следовать невежественным и заблуждающимся учителям.

XXXII. Всего этого с избытком достаточно было бы для подавления и погашения всяких непотребных новизн. Но дабы не показалось, что к такой полноте не достает чего–то, мы присовокупили наконец два свидетельства апостольского престола, именно — одно святого папы Сикста, который ныне украшает, достопочтенный, Римскую Церковь, а другое — его предместника блаженной памяти папы Келестина. Свидетельство того и другого признали мы необходимым поместить и здесь. Итак, святой папа Сикст в письме, посланном им по делу Нестория к епископу Антиохийскому [ [42]], говорит: «Если едина, как говорит Апостол, есть вера (Еф.4:5) и она покорила победителей: то будем верить тому, что должно говорить, и говорить то, что должно сохранять» [ [43]]. Что же это такое, чему должно верить и что должно говорить? Он продолжает и говорит: «Нет нужды в новом, потому что ничего нельзя прибавить к старому. Светлая вера и простота предков да не помрачатся никакою примесью нечистоты» [ [44]]. Совершенно по–апостольски поступил он, почтив простоту предков титлом света, а непотребные новизны наименовав примесью нечистоты! Но того же мнения и святой папа Келестин. В письме, посланном к священникам галльским, обличая их потворство, по которому они, презирая древнюю веру молчанием, попускали возникать непотребным новизнам, он говорит: «Справедливо грозит нам суд, если молчанием будем благоприятствовать заблуждению. Посему да исправятся таковые; да не будет во власти их говорить, что хотят». Здесь кто–нибудь усомнится, может быть, кому именно возбраняет он иметь в своей власти говорить, что хочется, — проповедникам ли старины или изобретателям новизны? Ответить на это, разрешить сомнение по сему читателей предоставляем ему самому. Далее он говорит: «если таково положение дела (то есть если справедливо, что вы, как некоторые обвиняют предо мною города ваши и области, действительно заставляете их опасным нерадением своим увлекаться некоторыми новизнами), то новизна, если таково положение дела, да престанет нападать на старину». Значит, блаженный Келестин был того блаженного мнения, чтобы не старина перестала подавлять новизну, но чтобы новизна перестала нападать на старину.