Джед МакКенна - Духовная война Страница 14

— И вот, вы сидите здесь и разговариваете со мной, – улыбнулся я. – Не удача ли это?

— Я думаю, мы бы не сидели здесь сейчас и не разговаривали, если бы я была просто нормальной, какой была, если бы не этот проклятый кризис. То есть, мы бы не были… не знаю. Ладно, не важно.

— О чём бы мы с вами говорили, если б ваша жизнь не подверглась разрушению? – спросил я. – О ваших планах на пенсию? О распродаже обуви в «Блумингдейлз»? О войне против террора? – Наверное, нет. Не обращайте внимания.

— Если вы спрашиваете меня, случился бы между нами этот разговор, если бы вы не были в огне, если бы ваша жизнь не горела, то ответ «нет». Наши голоса никогда не перелетели бы через пропасть. Но благодаря тому, что вы в этом кризисе, и благодаря тому, что вы здесь со своей смертью, мы можем поговорить. – Моей смертью? – тихо спросила она.

Я рассмеялся, но мягко.

— Конечно, – сказал я. – Вы думаете, кто на этом снимке? Вы думаете, с кем вы разговаривали в поезде и в ванной? Вы думаете, кто пытается отшлёпать вас и пробудить из комы?

Мы взяли наши бокалы, подошли к бассейну и, развалившись на шезлонгах, стали созерцать игру лунного света на глади озера внизу и горы за ним. Разговор принял более спокойное русло, пока она силилась понять, с кем или чем она говорила.

— Я недавно читала какую-то ньюэйджевскую книгу из библиотеки папы, где говорилось, что сейчас на земле, возможно, живут несколько миллионов просветлённых существ. – Вы тоже так думаете?

Она задумалась.

— Нет, это не то просветление, о котором говорите вы, только так оно имеет смысл. Думаю, в книге говорится о чём-то другом.

— Я тоже. Я бы очень удивился, если когда-либо их было больше тысячи, или больше, чем сейчас. Знаю, что есть другие существа, которых называют просветлёнными или пробуждёнными, но если придерживаться понятия «Реализация Истины», то трудно быть обманутым.

— А те другие состояния?

— Не знаю, это не в моём ведении. В доме Майи много комнат. Все они лишь царства сна внутри царства сна, так какое мне дело? Как я понимаю, обычно они имеют отношение к счастью, доброте, состраданию, красоте, всякой сердечной ерунде, и тому подобное. Это похоже на то, о чём говорится в той книге?

— Сердечной ерунде?

— Конечно – все способы, с помощью которых мы пытаемся повязать красивый бантик на наш страх, чтобы быть счастливыми в темнице, вместо того, чтобы вырваться из неё.

– Вас не привлекает счастье?

– Меня ничто не привлекает.

– Вас привлекает истина.

— Не совсем. Никого не привлекает истина. Когда-то меня привлекало, чтобы не жить ложью, но теперь это позади. Сейчас меня привлекает написать книгу, но и это уже почти позади. Вскоре меня будет привлекать что-то вроде сидения в кресле-качалке на переднем крыльце со своей собакой, и наблюдать, как мир проходит мимо.

Несколько минут мы сидели молча.

— Сначала мы переехали в гостиницу, чтобы Мэгги могла оставаться в своей школе, а я на своей работе, но всё было то же самое. Я чувствовала, ещё очень близко, старая жизнь засасывала меня обратно. Я знала, что если вернусь, всё будет кончено. Я пропаду, мои дети пропадут. Мне было так страшно.

Она посмотрела вдаль.

— И вот теперь, вы здесь, – сказал я, так как, похоже, была моя очередь что-то сказать. В бассейне была какая-то странная штука, которая ночью меняла его цвет, но я узнал, как её отключить, и теперь бассейн оставался холодно синим.

— Ведь ты должен куда-то идти, – сказала она чуть пылко, по-прежнему уставившись в ночь. – Нельзя просто сбежать и жить в коммуне или в монастыре. А я прибежала обратно к папочке, вы это хотите сказать? – Вовсе нет, – сказал я. – Я на вашей стороне, даже если вы сами – нет.

— Я очень устала, – сказала она, – пожалуйста, не говорите загадками.

— Можно просто сбежать и уйти жить в коммуне или в монастыре, или что-нибудь в этом роде, – сказал я, – но вы этого не сделали. Большинство именно так поступают, чтобы избежать кризиса, в котором вы сейчас находитесь. Они изгибаются, как гуттаперчевые мальчики, чтобы не сломаться, как сейчас ломаетесь вы. Они перескакивают в новые или старые системы и идеологии, где можно неограниченно долго сохранять отвлечённость. Они думают, что прорываются к свободе, тогда как лишь прокладывают тоннель из одной тюремной камеры в другую. В тюрьме Майи много камер. – Куда же я могла пойти?

— Есть большой выбор для того, кто достиг этого кризиса – Майя расставила предохранительные сети, чтобы ловить прыгунов. Вы могли бы назвать себя вновь рождённой христианкой. Нынче люди бросаются к милости Христа, если их сливки в кофе недостаточно взбиты, или чтобы сделать на пару ударов меньше в гольфе. Вы могли бы оставаться в прежней жизни и пойти по пути Иисуса, сейчас это довольно распространено. Либо вы могли бы пойти к психиатру, рассказать ему всё и залечить свой жизненный путь.

Сейчас можно оставаться на лекарствах с колыбели до могилы, я думаю.

Она посмотрела на меня сердито.

— Либо вы могли бы скупить полки нью-эйдж или самопомощи в вашем местном книжном магазине и примерять на себя одну терапию, или методику, или идеологию за другой, пока безмятежно протекают ваши годы. Вы могли бы пойти в буддизм и тянуть там время – он для того и предназначен. Или вы могли бы улететь в Индию или Японию и заняться самопоглощённым духовным исследованием, чтобы обнаружить своё внутреннее что бы там ни было. Есть множество мест, куда люди могут отправиться, когда хотят спрятаться от ответов, но, мне кажется, скорее всего, вы выбрали бы психиатра или Иисуса.

— Я могу представить себя делающей все эти вещи. Я определённо ощущаю соблазн. Думаю, на этом бы всё и закончилось.

— У Майи есть сила принимать приятную форму.

— Я думала, у Сатаны. – Вы так думали?

— Но я думала, что люди пытаются найти ответы, – проворчала она.

— Все ответы находятся в ясной видимости, трудность в том, чтобы не находить их. Вот что люди стараются делать. Вот для чего предназначены религия и духовность – помочь нам не замечать того, что совершенно очевидно.

— Оставаться во сне, вы имеете в виду. Оставаться в царстве сна.

— Человечество абсолютно пристрастилось ко сну. Больше чем к пище, сексу или выживанию – к иллюзии. Как можно разбить такую привычку?

— Как?

— Так, как это делаете вы – взорвать. Разрушить всё. Уничтожить себя.

Отлично.

— В сущности, то, что вы сделали – ушли в место не требующее многого, где можно сделать шаг назад от своей жизни, посмотреть на неё объективно и перегруппироваться – это лучшее из возможного. Может показаться, что это побег домой к папочке, но в действительности вы бежите в кризис, а не от него. Это война, если вы ещё не заметили, и вы не дезертируете. Знаю, это может выглядеть иначе, но вы должны гордиться тем, как вы себя ведёте до сих пор. Я говорю об этом в масштабе всего человечества, кстати. Вы – хороший солдат.

— Спасибо, – сказала она. – Наверно.

Рай, спасение, сострадание, осознанность, внутреннее спокойствие, мир на земле, доброе отношение к людям – всё это безопасные духовные цели, без забот и хлопот. Они нетребовательны, обтекаемы, благоприятны для жизни и невесомы для бумажника. Ни один из этих терминов не значит в реальности ничего, поэтому никого нельзя слишком обвинять в успехе или неудаче. Они не предполагают фанатизма – никто не взорвёт автобус во имя сострадания – поэтому не обретают дурной славы. В них мы можем почувствовать себя действительными участниками: присоединиться к группе, выполнять практику, купить пару книг, подписаться на рассылку, потусоваться с единомышленниками, приобрести аксессуары. Они не конфликтуют с нашими текущими условиями и могут быть легко интегрированы в наши деловые жизни. Чутьчуть медитации утром или вечером, часок в церкви в какое-нибудь воскресенье, накормить голодного ребёнка, время от времени что-нибудь почитать или обсудить, и наш духовный зуд адекватно почёсан. Никому не больно, никто не делает ничего безумного – и конечно, никто не выключается из великого муравейника и не пускается в одинокие странствования. Порой какой-нибудь очень рьяный молодой человек может исчезнуть в монастыре дзен, но, как правило, через несколько лет он появляется снова, ничуть не измотанный, и может написать книгу о своих переживаниях, чтобы время, проведённое внутри, не пропало совсем уж даром.

— Знаете, – продолжала Лиза, – я прочитала ваши книги. Я знаю, из чего вы исходите, и мне очень жаль, что я таком скверном настроении, но… – Правда?

— Правда что?

— Вам правда жаль, что вы в таком настроении?

Она громко выдохнула.

— Не знаю. Нет, наверное, нет.

— Мне тоже. Со мной нормально быть в том настроении, которое есть. У вас есть достаточно причин для беспокойства и без подавления своего эмоционального состояния. Вы в полузатраханном положении, зачем же притворяться, что это не так?