Валентин Свенцицкий - Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам кавказских гор Страница 15

Мост, о котором беспокоился о. Иван, оказался цел. Только с одного края залит водой. Полукруглым карнизом обвивает он скалу, и когда мы идем по нему, чувствуем, как вздрагивает он от ударов реки. За шумом волн все время слышится глухое, отрывистое «ухонье» — это напором воды тащит по дну камни.

За мостом пещера. Здесь всегда на пути отдыхают пустынники. Громадная глыба камней со всех сторон плотно сжата лесом, а перед самым входом несутся белые волны Брамбы. В пещере очень уютная «обстановка». Камни для сиденья, «стол», немного сбоку место, выжженое костром. Воткнута палка с крючком на конце — вешать чайник.

— Надо, как следует, отдохнуть, — говорит о. Иван, — дорога на наши горы неприступная.

— Да я и по этим местам вижу, что у вас совсем не то, что у о. Никифора… А почему о. Трифиллий сюда не перейдет? Здесь уж, наверное, поселенцев никаких нет?

— Поселенцев нет, конечно, а охотники да пастухи заходят. Вообще не знаю, есть ли на Кавказских горах такое место, где бы совсем от людей можно было скрыться. Хотя сказывали мне, что один лесничий напечатал, что будто бы где-то в лесу, на горах, старца нашел, который двадцать лет живет и никого, кроме одного ученика своего, не видит. Да едва ли! А то больше так случается, если и найдут место совсем безмолвное, куда даже охотники не заходят, там и пустынникам жить нельзя… Сказывали мне два наши брата. Нашли они раз такое место. Шли, шли все в глубь гор. Несколько снежных перевалов прошли и дошли, наконец, до места, которое очень им понравилось. Громадное озеро в горах и вечный снег кругом. Поселились. Кое-как кельи поставили. Снизу деревья на себе таскали. Принесли припасы. Между прочим и сети — рыбу ловить. Рыбы оказалось видимо-невидимо. Форель и усачи, по несколько фунтов… Все бы, кажется, хорошо, — а долго прожить не могли. Садить ничего нельзя: всюду снег. Одной рыбой питаться не под силу оказалось, вроде отвращения какого-то к рыбе явилось. За припасами ходить далеко — так и ушли…

— А на эти горы никто, кроме охотников, не заходит?

— У подножья турки дранку дерут… А лет пятнадцать тому назад купец Максимов думал лес разрабатывать — да отказался — большие убытки понес. Слишком крутой склон: как начали валить деревья — они и пораскололись. На бревна, значит, не годятся. Обратили внимание в самом начале, как в лес вошли — сплошь полусгнившие деревья лежат? — Это с тех пор осталось. Заходили к нам турки на вершину. Уж очень хотелось им на дранку пихту нашу взять. Еще бы! Пихта в два-три обхвата. Прямая, как мачта. Да нет: ни с чем ушли! Разработать, конечно, можно и на месте. Ну, а готовую дранку вьюком надо вести. А там не то что лошади — человеку другому не пройти… Больше кому же к нам ходить? Охотники иной раз, пониже в лесу, бьют медведей, жиранов, куниц очень много. А без надобности на такие горы не пойдешь: места пустынные, неприступные…

— Ох, о. Иван, уж взойду ли я на гору-то!

— Ничего, взойдете… В одном месте, правда, трудновато. Приходится по веткам подтягиваться… Я помогу… ничего.

После пещеры мы идем еще версты две вдоль реки и потом круто поворачиваем в гору.

Узкая тропа зигзагами опоясывает гору и сначала идти даже легче, чем по горе о. Никифора.

Лес все такой же: темный, глухой, заросший кустами. Все чаще и чаще попадается ель, пихта. Местами мы всходим на выступы, с которых открывается вид то на одну, то на другую сторону гор. И тогда яркая, залитая солнцем, зелень слепит глаза, и в утреннем горном воздухе самые дальние вершины придвигаются вплоть.

Подъем на гору разделяется как бы на две половины очень большой, совершенно ровной поляной. Площадь этой поляны около сорока десятин. Сейчас она заросла кустарником, цепкой ожиной и какой-то высокой густой травой, но зимой, — по словам о. Ивана, — когда открывается простор и виден лес кругом поляны и вершины гор- это одно из самых красивых мест дороги.

Спускаемся вниз к ручью. Лиственный лес кончается. Кустарника почти нет. Травы мало. Лежат упавшие, старые деревья, и ровными рядами высокие, высокие пихты стоят над ними, сплетаясь вверху густой хвоей. Идти легко. На всем лежит мягкая тень. И прозрачный воздух пропитан запахом теплой смолы.

Нам надо спуститься в глубокий овраг. Перейти ручей — и там уж начнется самый трудный подъем.

В овраге опять холодная сырость, кусты и высокая трава. Снизу неожиданно доносятся чьи-то голоса. За травой и кустами не видно, кто говорит, но слышно, что несколько человек.

О. Иван приостанавливается и слушает.

— Кто-то из наших братьев, — говорит он. Мы входим в самую заросль. Мимо нас быстро проходит человек в монашеском одеянии, с мешком за спиной. Он торопливо кланяется и, не останавливаясь, идет дальше. Но голоса впереди слышны по-прежнему, только уже совсем близко. Переходим ручей. И видим, в кустах и в траве выше человеческого роста, — о. Вениамина и еще какого-то маленького монаха. Они о чем-то горячо говорят и, увидя нас, умолкают.

— О. Вениамин! Каким образом! — удивляемся мы.

О. Вениамин смущенно улыбается.

— Дождь застал вчера. Пришлось заночевать на полдороге. Всего измочило. Сегодня обсушился и пошел.

В густой зелени, черный, волосатый, с серым горбом за спиной, он так похож был на доброго лесного зверя!

Маленький монах быстро стал прощаться и хотел идти, но о. Иван непривычно резко сказал:

— Подождите, о. Константин!.. Вы идите с о. Вениамином, — обратился он к нам — я догоню вас. Мне надо сумку поправить.

Было ясно, что о. Иван хочет о чем-то поговорить с о. Константином, и мы с о. Вениамином, не задерживаясь, пошли вперед.

В последствии я узнал, что о. Константин особенно заподозревал меня в злых умыслах против пустынников. У него была заготовлена дранка, и он боялся, что я прислан от лесного ведомства отобрать ее. О. Иван потом говорил мне:

— Я задержал его, чтобы побранить и постыдить как следует.

О. Вениамин шел сзади меня, и на каждом крутом подъеме я чувствовал крепкое прикосновение его руки к своему локтю. Сам он, несмотря на мешок за спиной, шел изумительно легко и готов был, по-видимому, на трудных местах нести меня на руках!

О. Иван скоро догнал нас. Мы пошли в таком порядке: о. Иван, я и за мной о. Вениамин. Это было сделано по настоянию о. Ивана. По его плану в трудных местах он должен был тянуть меня за палку, а о. Вениамин подталкивать в спину!

И действительно, если бы я сам на себе не убедился в этом, — никогда не поверил бы не только тому, что я могу взойти на такую гору, но что вообще это возможно для кого бы то ни было.

Местами мы ползли по отвесной круче, цепляясь за каменные выступы, перехватывая одну ветку за другой какого-то ползучего кустарника, с необыкновенно крепкими ветвями. И все круче и круче. И нет этому ни конца, ни краю. Обрывы по сторонам не такие, как у о. Никифора, где упасть не боязно, а скалистые пропасти в несколько десятков сажен…

В двух-трех местах меня «тянут»!

О. Иван взбирается на выступ, укрепляется потверже, протягивает мне конец своей длинной палки и тянет к себе. А о. Вениамин одной рукой подтягивается за ветки, а другой подпирает меня сзади.

Нечего говорить, что проделываем мы все это молча, сосредоточенно. Не обращаешь внимания на сердце, которое до боли колотится в груди, не даешь себе ни минуты отдыха, чтобы перевести дух. Не до того уж. Скорей бы выбраться. Будет же когда-нибудь конец.

Взбираемся на остроконечный выступ. Прямо перед нами, совсем близко, снежные горы, а с боков стеной стоит ровный пихтовый лес, — он увешан длинными нитями светло-зеленого мха, точно нарочно сделанными украшениями.

О. Иван садится на камень. О. Вениамин сбрасывает свой серый горб. Оба они, улыбаясь, смотрят на меня. Я боюсь верить и боюсь спрашивать, что это значит, но о. Иван сам говорит мне:

— Теперь садитесь. Больше крутых подъемов не будет.

Но мне и садиться не хочется. Стоя, глубже дышится. А после такой дороги не надышишься горным воздухом.

О. Никифор, сравнивая свою местность с «Брамбой», сказал мне:

— Здесь у нас, какой воздух! — вот у них, на Брамбе, действительно воздух… питательный!

Теперь я невольно вспоминаю его слова.

Именно «питательный» воздух! С каждым глотком его чувствуешь, как вливается в кровь бодрость и силы восстанавливаются, и, кажется, нет таких препятствий, которых нельзя было бы преодолеть!..

— Куда же теперь пойдем? — спрашивает меня о. Иван.

Я недоумеваю.

— То есть, как куда? К о. Сергию…

— По пути… немного свернуть… келья о. Вениамина…

— Тогда, конечно, зайдем к о. Вениамину.

— Как вам лучше, — говорит о. Иван и почему-то зорко смотрит на меня.

— Я очень хотел бы зайти к вам, о. Вениамин, можно?

— Господи, да конечно… я же так рад буду.

— А по-моему, — неожиданно говорит о. Иван, — лучше сначала идти к о. Сергию. Там отдохнете. Там будете жить. А к о. Вениамину, погулять, можно всегда сходить.