Николай Арсеньев - Единый поток жизни Страница 16

Вся основа его веры и его духовной жизни выражена Терстеегеном в знаменитом его гимне Fur Dich sei qanz mein Herz und Leben (Тебе да будут посвящены все сердце и вся жизнь моя). Он поклоняется "Могуществу Божественной Любви, раскрывшейся в Иисусе". Вместо того, чтобы думать о себе самом, он предпочитает "мыслью погружаться в море Любви Божественной". Пусть сладостное имя Иисуса будет запечатлено в глубинах его души, во всей жизни его! Он жаждет жизнью своей в простоте и смирении свидетельствовать о Господе своем.

Вспоминаются, читая некоторые из этих мистических гимнов, изумительные молитвы перед Причастием св. Димитрия Ростовского: "Вниди, Свете мой, и просвети тьму мою! Вниди, Животе мой, и воскреси мертвость мою! ... Вниди, Царю мой, сяди на престоле сердца моего и царствуй в нем. Ты бо еси Царь мой и Господь"; и еще: "Величие души моея, радование духа моего, сладосте сердца моего, сладчайший Иисусе! Буди со мною везде и неразлучно выну, и меня всесильною Твоею десницею удержи с Тобою и в Тебе!"

Жизнь Терстеегена - тихая, но очень деятельная при этом, соответствовала основным тонам его религиозного песнотворчества. Предание себя, воли своей, своих каждодневных занятий, своих чувств, всей жизни своей в руки Божий, не только в смысле "работы во славу Божию", но в смысле подчинения себя и воли своей воле Божией, в смирении и трезвенности, — этому Терстееген учит и примером жизни своей и своей миссионерской деятельностью.

Терстеоген был подлинным христианским мистиком, смиренным и трезвенным. У него часто встречаются тона смиренного и послушного предания себя в руки Небесного Отца. Вдохновляющий центр его религиозной жизни — общение его с Господом Иисусом, покоренность его, захваченность его любовью Господа Иисуса. Он издал собрание мистических писаний Западного христианства (желая познакомить с ними протестантский мир, который в лице своих "правоверных" теоретиков отвергал мистический опыт), и этому сборнику он предпосылает следующее "Обращение к Госиоду Иисусу Христу" (Zuschrift dem Herrn Jesu Christo). "C преклоненной душой (mit gebücktem Geiste) и с детским дерзновением (kindlicher Zuversicht) приношу я Тебе в этой книге то, что всецело Тебе принадлежит (was ganz Dein ist)" — эти примеры и свидетельству святых Твоих, которые все, что они суть, суть только через Тебя (alles was sind, allein dutch Dich sind), и во славу Твоего преизбыточествующего милосердия (Deiner überschwänglichen Mildigkeit). Ты соединился с ними, Ты жил в них — поэтому и только поэтому они жили в святости. Восхваляя их, я только восхваляю Твои дары. Все подвиги, все добродетели, все познания, вся благодать, все чудеса, которые мы видим у них — только дары Твоей благодати"...[36]

"Всецело жить для Бога", пишет он в другом месте; вот — истинный секрет внутренней или мистической жизни. Он часто говорит о внутреннем молчании, о внутренней "отрешенности" (Abgeschiedenheit)[37], и это сближает его с "исихастами" Православного Востока. Это - не инертный квиетизм, а молчаливая напряженность, трезвенность духа и молитвенная сосредоточенность на Господе Иисусе, стремление жить в Нем, для Него, и проповедовать и свидетельствовать о Нем и о новой жизни, открывающейся нам в Нем. Отсюда и его глубокое и искреннее почитание всех истинных служителей Христовых, к какой бы части христианского мира они ни принадлежали.

7

Нет возможности и не имеет смысла даже пытаться перечислить все духовные сокровища, данные Православной Церкви в святых и праведниках ее. Сияние их облика очень велико, оно прошло через многие столетия и всевозможные перемены и народные катастрофы; оно доныне живо во многих сердцах. Они - наставники наши, ведущие нас к Богу в трезвении, горении духовном, смирении и активности, в собранности внутренней, в мудрости духовной, соединенной с истинной евангельской простотой сердца, в тишине кроткого духа, в смиренной любви. Из бесчисленного сонма прославленных святых Православной Церкви остановлюсь на одном, сравнительно близком нам по времени, о котором имеется такое умилительное и вместе с тем такое живое в его житейских подробностях жизнеописание, на св. Тихоне Задонском, по запискам его келейника Чеботарева. Поражают простота, человечность, так сказать, психологическая "досягаемость" этого образа св. Тихона и, вместе с тем, подлинность его и свет духовный излучаемый им здесь, и напряженная молитва и помощь ближнему, активная до самозабвения, и ласковость и глубокая простота духа и смирение и внутреннее стояние перед Богом. Вот, что пишет Чеботарев:

"Ночи он имел привычку провождать без сна, а ложился на рассвете. Упражнением его были в ночное время молитвы с поклонами, но при том не хладные молитвы были, но самые горячие, от сокрушенного сердца происходили, так что иногда и гласно вопиял он: "Господи, помилуй! Господи, пощади!", и присовокуплял еще: "Кормилец, помилуй!". Сам же главою ударял о пол. Все же сие происходило в нем от великого внутреннего жара И любви к Богу. Но также в самую полночь выходил в переднюю келию, пел тихо и умиленно псалмы святые. Замечательно, когда он был в мрачных мыслях, тогда пел псалом: "Благо мне, яко смирил мя еси", и прочая. Когда же в ведренных мыслях, пел псалмы: "Хвалите Господа с небес", и прочие утешительные псалмы, и всегда со умиленными слезами и сердечным воздыханием... В толшевском монастыре в полунощное время один около церкви обхаживал и перед всеми дверьми с коленопреклонением молился и горячо слезы проливал, чего я зрителем бывал".

Так и молитвенную жизнь великого Оптинского старца Макария (1788-1860) изображает нам его биограф, один из учеников его по Оптину:

"По временам старец приходил в состояние духовного восторга, особенно при размышлении и беседе о неизреченных судьбах Промысла Божия, Его великой и присносущной силе и Божестве; тогда запевал он одну из своих любимых церковных песен, как, например: "Покрываяй водами превыспренная своя, полагаяй морю предел песок" (ирмос на Рождество Богородицы), или песнь, в которой с такой глубокой силой и вместе краткостью выражено таинство Святой Троицы: "Придите, людие, Триипостасному Божеству поклонимся", и прочая. В Великий Четверг сам певал посреди церкви песню: "Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный..." , и как певал! Казалось, что слово "вижду" имело в устах его прямое значение и что пение выражало лишь то, что на самом деле видели его душевные очи. Старческий голос дрожал от волнения чувств, слезы катились но бледным ланитам, и сердца слушающих проникались умилением..." [38]

Подвиг любви св. Тихона Задонского с трогательной простотой описан тем же Чеботаревым; его сила сострадания, его ласковость к людям, его активная щедрая и продуманная помощь, которая многих пострадавших от тяжких бедствий (пожара, неурожая и т. п.), ставила опять на ноги, его смиренная любовь.

"Он с охотой внимал Гласу вопиющих к нему: питал сирот и беззащитных, милосерд был к нищете и убожеству; словом, он все раздавал, как-то деньги, кои из казны получал, и что привозили к нему старшины донских казаков; также из городов Воронежа и Острогожска благородные и купцы богатые присылали немалое количество денег, но он не только деньги, но и самое белье раздавал, а оставалось лишь то, что на себе имел, и хлеб, который посылали благожелательные господа помещики, но и того еще недоставало: он покупал и раздавал. И одежду, и обувь получали от него бедные и неимущие, для чего покупал он шубы, кафтаны, холст, а иным хижины покупал, иным скотину, как-то: лошадей, коров, и оными снабдевал их. Мало сего, даже и деньги занимал. Когда все раздаст, скажет мне: "Пойди, пожалуй, в Елец и займи денег у такого-то купца; я отдам ему, когда из казны получу, а теперь у меня нет ничего; вот приходит бедная собратия ко мне, и отходит без утешения; жалко мне и смотреть на них". Иногда и то бывало, что приходящему бедному и откажет, но только расспросит, откудова и какой человек; на другой день приходил в сожаление, призовет меня и скажет: "Вчера отказал я такому-то бедному; возьми деньги, пожалуй, отнеси ему — так, может быть, и утешим его". И всем бедным, приходящим к нему, весьма удобный был приступ. Смиренномудрие в нем было удивительное: из приходящих поселян стариков сажал при себе и с ними ласково и много разговаривал о их сельской жизни и, снабдя их нужным, отпускал их радостными. Также близ монастыря живущих экономических бедных крестьян, а паче вдов и сирот, он на своем коште содержал, и за них подушные и прочие казенные подати платил, хлебом кормил и одеждами одевал их; словом, во всех нуждах помогал им. Знаменательно было: в который день приходящих бедных более бывало у него и когда больше раздаст денег и прочего, в тот вечер он веселее и радостнее был; а в который день мало или никого не было, в тот день прискорбен был... Также и прохожие, на работу идущие крестьяне в случае, если иной из них дорогой заболеет, у него спокойное пристанище обретали. Он сам успакаивал их, даже свою подушку и колпак приносил им, и пищу понежней приказывал готовить для них, чаем раза по два и по три на день сам поил их, по часу и более сидел подле них и ободрял их приятными и благоразумными разговорами. Некоторые из них умирали: он христианское и сосстрадательное попечение имел о них, чтобы больного напутствовать святыми Тайнами, при таких случаях сам присутствовал и при погребении бывал. А которые выздоравливали, отходили в путь с награждением, куда кому следовало".[39]