Дмитрий Мережковский - Тайна трех: Египет и Вавилон Страница 17

Бог в страдании; страдание божественно не только в человеке, но и во всей природе. По незаписанному изречению Господа: «Говорит Иисус: подыми камень, и там найдешь Меня; разруби дерево, и Я там» (Clem. Roman. Agraph., 50)

Ущерб, изнеможенье и на всемТа кроткая улыбка увяданья,Что в существе разумном мы зовемВозвышенной стыдливостью страданья.

В улыбке Озирисовой, «улыбке плачущих», эта стыдливость страдания сливает небесную радость с небесною грустью земли, ибо и в грусти, так же как в радости, «небо с землей соединяется».

Он — в закалываемой жертве, в умирающем семени, в пожинаемом колосе, в убывающем Ниле, в ущербном месяце, — во всяком страдании, но в страдании человеческом особенно.

Озирис — человек, Бог и человек вместе; воистину Бог, и человек воистину. Жил, страдал и умер, как человек, в униженном «рабьем зраке». «Уничижил себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человеку и по виду став, как человек, смирил себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Филип. II, 7–8). О ком это сказано? Об Озирисе? Нет. Озирис только тень Тела незримого. Но в подобии Тела и Тени — сокровеннейшая тайна египетской мудрости.

На краю песчаной Ливийской пустыни, в глубине большой полукруглой равнины Абидосской, около двух километров к северо-западу от Озирисова храма, в узком скалистом ущелии Пэкэр (нынешнем Ум-эль-Гакабе), там, где заходит солнце, найдены гробы древнейших царей Египта, и среди них — «гроб Озириса». Французскому ученому Амэлино (Amélineau), производившему раскопки в Абидосе в 1897–1898 гг., надписи на этих гробах показались столь несомненным историческим свидетельством, что он поверил, что действительно найден им гроб «человека Озириса», лица исторического, третьего фараона первой династии.

Можно сказать, что весь Египет зиждется на вере, что человек Озирис жил, страдал и умер на земле; но как жил, об этом мы почти ничего не узнаем из бесчисленных изображений, а как страдал и умер, — еще меньше. Тут только намеки, как будто нарочно темные и краткие. «Я знаю все, но да хранят уста мои благоговейное молчание», — говорит об этом Геродот (II, 170) и мог бы сказать весь Египет.

На памятной плите-стеле Ихернофрета (Ichernofret), главного казначея царя Узертезена III (Среднее царство), сохранилась единственная надпись об Озирисовых таинствах в Абидосском святилище. Но и в ней почти не говорится о смерти «человека Озириса», о том, как он убит. По-видимому, «страсти Озирисовы», Οσίριδος πάθοι, изображались в театральном действии (вот где, в Египте, а не в Элладе, начало театра), подобно «страстям Господним» в средневековых мистериях; но изображались только для посвященных, толпа их не видела. И в этих «тайнах» если была вообще сцена убийства, то еще более тайная: наступала тишина — и вдруг раздавался вопль, великий плач Изиды над Озирисом.

Как будто весь Египет повернулся спиной к нему, человеку умершему, а лицом к богу воскресшему: не хочет видеть страдания и смерти. Откуда же он знает, что смерть и страдание божественны? Какой свет озарил ему эту тайну? Где источник света — позади или впереди, в начале или в конце мира? Или же и здесь опять конец совпадает с началом в замыкающемся круге вечности?

О конце какого-то первого мира и начале второго повествует древняя сказка Египта, простая, детская, как те, что сказывают старые няни маленьким детям.

Некогда жили боги на земле, вместе с людьми, и великий бог солнца, Ра, обитая в Гелиополе, правил Египтом. Тогда еще земля не отделилась от неба, и люди были, как боги. Но развратились, отпали от Бога и сказали: «Вот состарился Он; обветшал Ветхий деньми: кости у него, как серебро, тело, как золото, волосы, как лапись-лазурь; и дрожат члены Его, и слюна течет изо рта». Так смеялись люди над Богом. И разгневался Он и повелел богине любви, Гатор, истребить род человеческий. Гатор истребила его, но не до конца. Умилосердился Бог, потопил за ночь землю потопом влаги опьяняющей, и когда богиня любви вошла в нее поутру, то увидела лицо свое во влаге, как в зеркале, и развеселилась; отведала влаги, опьянела, и перестала истреблять род человеческий.

Но древний союз неба с землею был нарушен. И сказал Бог: «Устало сердце Мое. Не хочу жить с людьми и истреблять их не хочу до конца». И покинул землю, взошел на небо и отделил землю от неба. И стала земля, стало небо, как ныне стоят и будут стоять до конца времен. Так первый мир кончился и начался второй.

Эту древнюю сказку Египта продолжает, через тысячи лет, Плутарх, эллин II века по Р. X., великий жрец Аполлона Дельфийского, в книге своей «об Изиде и Озирисе». Это единственный, до нас дошедший памятник о «страстях» Озирисовых. Если бы не он, то мы так ничего о них и не знали бы. Узнаем, впрочем, и по книге Плутарха немного: египетский подлинник Озирисова жития относится к ней, по всей вероятности, так же, как Евангелие к апокрифам. Вот сказание Плутарха.

Когда Бог, взойдя на небо, покинул людей, то, пожирая друг друга, как дикие звери, погибали они и погибли бы, если б не пришел Озирис. Он родился простым человеком и, сделавшись царем Египта, отучил людей от звериной жизни, научил их возделывать хлебные злаки, дал им законы и установил почитание богов. Потом обошел всю землю, благовествуя царство свое и завоевывая мир не силой меча, а любовью, песнями, пляской и музыкой. Когда же вернулся в Египет, то брат его Тифон (Сэт), вместе с семьюдесятью двумя заговорщиками, решил его погубить. Тайно снял с него мерку, велел по ней изготовить великолепно украшенный ковчег и пригласил брата на пир. Во время пира, слуги внесли ковчег. Все гости восхищались им, а Тифон, как бы шутя, обещал подарить его тому, кому он придется по росту. Семьдесят два заговорщика ложились в него по очереди, но никому не был он впору. Наконец лег и Озирис. Тогда все бросились к ковчегу, захлопнули крышку, забили гвоздями, залили оловом, отнесли на реку, кинули в воду, и ковчег уплыл в море через Танаисское устье Нила.

Изида, супруга Озирисова, долго искала мертвого тела его, блуждая по всей земле; наконец нашла, с воплем и плачем упала на него, прильнула лицом к лицу Озирисову и целовала его, и орошала слезами. Потом, отправляясь в новые поиски за сыном своим, Гором, скрыла ковчег в Нильских папирусах. Но Тифон, охотясь ночью, в полнолуние, при свете месячном, увидел ковчег и узнал его. Вынул тело, растерзал его на четырнадцать частей и разметал их на все четыре стороны. Изида, сведав о том, опять начала поиски. Собрала все части, соединила их и воскресила мертвого, потому что обладала «лекарством бессмертия», чарой любви воскрешающей.

«Символы эти ведут к богопознанию», — заключает Плутарх, но сам разгадать их не может. Пифагорейцы и орфики ближе, чем он, к египетской мудрости: у них и разгадка главного символа — Сэтова гроба-ковчега.

«Тело есть гроб души, погребенной в веке сем» () — сообщает Платон учение орфиков (Cratyl., с. 400). «Наслаждение (для душ) падать — рождаться., находим отзвук того же учения у Гераклита Эфесского» (Fragm. 771).

Наслаждением плоти рождающей рождаемые души вовлекаются в плоть. Как цвет с райского древа жизни, срывает их сладкая буря зачатия, — и они падают на землю. Падение — наслаждение для них, но и преступление, «первородный грех»: падают, рождаются — умирают.

Так пал Озирис в ковчег Сэтов, в тело-гроб, родился — умер. Но души невольно рождаются, падают, а Озирис — вольно: «он знает день, когда его не будет».

Рождение — «падение», а воскресение — «восстание», ανάστασις, по тому же учению орфиков. Озирис пал, чтобы восстать и восставить павших; умер, чтобы воскреснуть и воскресить мертвых.

Египетский гроб есть деревянная или каменная оболочка мумии, повторяющая с точностью не только облик тела, но и черты лица умершего. Тело узнается по гробу, как душа — по телу; гроб есть мера тела, а тело — мера души. Вот почему и Сэтов гроб-ковчег изготовлен по мере тела Озирисова, мере особой, единственной, личной и различающей. Это и есть «начало различения», principium individuationis — начало мира, по Шопенгауэру.

«Растерзанный» Бог — множественный мир. «Я — одно, ставшее Двумя, Четырьмя, Восемью».

Вот почему растерзывает Сэт Озириса.

Но если Озирис — Бог, то кто же Сэт? Дьявол? Нет.

«Совершенство бытия во мне и небытие во мне. Я — Сэт, небытие среди богов. Остановись же, Гор! Сэт сопричислен к богам», — говорит Озирис Гору, сыну своему и мстителю (Кн. Мертв. VIII, 3). Это значит: Озирис и Сэт — одно. Сэт и Озирис суть две ипостаси Единого Бога. «Он знает день, когда его не будет»: это «не будет» и есть небытие в Боге — Сэт.

По Шеллингу, «три потенции» в Боге изображаются алгебраически так: + А — А ± А. Небытие и бытие, отрицание и утверждение, гнев и любовь — два начала, соединенные в третьем: Сэт и Озирис в Горе. «Я начал быть, как Бог, Единый, но Три Бога были во Мне», — говорит бог Нун в книге «Апофиса». Или, как мы теперь сказали бы: три Ипостаси в Боге Едином — Тайна Трех, Пресвятая Троица.