Патрисия Сент-Джон - У истока реки Страница 17

– Как же ты могла сказать такое, Кейт! Неудивительно, что он пришел в ярость и захотел что-нибудь сокрушить. Кроме того, это неправда! В ту самую минуту, когда я увидела его, мокрого и несчастного, после того, как он чуть не утонул, я захотела, чтобы он жил с нами. В нем было что-то такое, от чего у меня сжалось сердце, и я очень обрадовалась, когда он вернулся. Ах, Кейт, зачем ты ему все это сказала!

– Но, мама, – взмолилась Кейт, – его следовало наказать! Вы с папой слишком снисходительны к нему. Мартину вы бы ни за что не позволили лениться, красть еду со стола и обманывать. Так нечестно!

– Мы с ним обо всем этом говорили, а папа наказал его, оставив сегодня дома, но знаешь ли ты, что было с этим мальчиком и почему он пришел к нам? Он сам рассказал нам, а его бабушка дважды писала нам об этом, поэтому мы уверены, что все это правда. Мартин всю свою жизнь был окружен любовью и заботой, и у него нет причин для ненависти. Папа Франциска ушел из семьи, когда он был еще младенцем, а отчим никогда не любил его. Теперь он связался с другой женщиной и собирается развестись с мамой Франциска, которая сейчас в психиатрической лечебнице. На протяжении нескольких лет Франциск едва ли не каждый день был свидетелем ссор, которые вспыхивали между его мамой и отчимом на почве ревности. Он жил среди ненависти и лжи. Сначала у него должны зажить душевные раны, и до тех пор его нельзя наказывать. Мы должны проявить терпение. Лишь когда он почувствует, что в этом доме его любят не меньше, чем остальных детей, мы будем вправе обратить внимание на его недостатки. Он только-только начал привыкать к нам. Что-то произошло с ним вчера. Я точно не знаю, что именно, но, вероятно, то обстоятельство, что он отыскал родник, имело для него большое значение.

– А я все испортила! Ах, мама, прости меня!

– Ну, я думаю, все еще можно поправить. Перво-наперво нужно выяснить, где он сейчас. Не пошел ли он к тому пастуху, с которым встретился вчера у родника? К сожалению, он не успел рассказать, где именно это произошло.

– Франциск уехал на велосипеде не по дороге, что идет вдоль реки, а через мост на ту сторону. Может быть, он вернулся к себе домой?

– Не думаю. Дом заперт, и в нем никого нет. Вряд ли он отправился в пустой дом. Мы подождем, когда вернется на машине папа. Возможно, и Франциск отыщется к этому времени. Он еще не обедал, а ты ведь знаешь, как он любит вкусно поесть!

Но Кейт не разделяла маминых надежд. После обеда она вышла во двор и с грустным видом стала наблюдать за воробьем, который взад и вперед носился над изгородью, а потом подлетел к своему гнезду и уселся на кладку яиц. Воробьиные гнезда такие уютные, подумала Кейт, она обернулась и посмотрела на обветшалую ферму и дом, в котором они выросли, окруженные любовью и заботой. Ей казалось, что у всех детей заботливые и любящие родители. До этого дня она не задумывалась о том, как много в их семье любви и доброты и сколько этой самой доброты есть в ней самой, чтобы делиться ею с окружающими.

«О, Боже, – прошептала она, – пожалуйста, сделай так, чтобы Франциск вернулся. Я тоже виновата в том, что он ушел, и я очень хочу, чтобы он жил с нами».

ГЛАВА XIII РЕКА ЖИЗНИ

Франциск промчался по мосту и свернул на деревенскую улицу. Если бы навстречу ему из-за угла выехала машина, он неминуемо погиб бы под ее колесами. Но на дороге никого не было, за исключением ватаги ребятишек, которые играли возле старой кузницы в тени каштана. Никто его не остановил. За деревней ему пришлось сбавить скорость, потому что начался подъем, и только теперь у него появилось возможность обдумать свое положение.

Куда он направлялся?

Никогда, никогда не вернется он на ферму. Это решено. Там он никому не нужен. «Мы все хотим, чтобы ты отправился туда, откуда пришел». Эти слова сказал Кейт, и если это на самом деле правда, значит, все, во что он верил, было лишь ужасным недоразумением. Наверное, мамы и папы везде одинаковы; они заботятся только о своих собственных детях, а до чужих им нет никакого дела. Именно таким был его отчим. А мама, которая и была его единственной семьей, находится в больнице и, может быть, умрет, и тогда он останется совсем один. «Мама, мамочка», – сглатывая слезы, прошептал он, усаживаясь между торчащими из земли корнями исполинского каштана, чтобы обдумать свой следующий шаг.

Толстые корни обнимали его, словно большие руки, и когда он посмотрел вверх на листву, то увидел, что распускающиеся почки очень похожи на зажженные свечки. Как рождественская елка, с грустью подумал он, и огромная волна тоски по дому, по маме захлестнула все его существо. Они весело отпраздновали последнее Рождество. Все получили подарки, и целый день никто ни с кем не ссорился, потому что он и его сестренки играли со своими игрушками.

Вдруг ему нестерпимо захотелось вернуться к тем игрушкам и прочим вещам – к игрушечным машинкам и футбольным открыткам. К набору для фокусов и конструктору «Лего». До сих пор он ни разу не вспомнил о них, потому что на ферме у него не было ни одной свободной минуты. Но теперь все кончено. Неожиданно Франциск решил вернуться домой, войти в свою комнату и поиграть со своими игрушками. Может быть даже, в буфете осталось что-нибудь съестное – какая-нибудь банка консервов – он поиграет, подкрепится и потом решит, что делать дальше. Возможно, когда стемнеет, миссис Гленгарри что-нибудь придумает. Она ведь всегда пускает в дом бездомных кошек – может быть, в ее доме найдется место и для одного бездомного мальчика?

Он не думал о том, как попадет в дом. Когда-то давно его запирали дома одного, и он сумел найти выход. Надо взобраться на навес над крыльцом и подняться по водосточной трубе к окну его комнаты – там разболталась задвижка, и его тонкие пальцы смогут пролезть сквозь щель между рамами и открыть окно. Франциск радовался, что еще никому не успел рассказать об этой своей тайне и теперь мог извлечь из этого пользу.

Он сел на велосипед и поехал к дому; безмятежный апрельский пейзаж внушал ему ощущение покоя. Кусты боярышника благоухали на солнце, а берега реки были усыпаны нарциссами, васильками, горчицей и чесноком. Ему казалось, что он вращает педали в такт птичьему пению. Никто не видел, как он въехал в пригород и повернул на свою улицу. Минуту спустя он уже стоял во дворе своего дома и с опаской озирался вокруг.

Сад выглядел заброшенным – весна застала его врасплох. Высокая трава и сорняки поглотили небольшую клумбу, которую своими руками засеяла его мама. Скоро и в доме тоже будет царить запустение, и вдруг Франциску захотелось, чтобы сейчас рядом с ним была Вискер. Когда-нибудь он непременно заберет ее, хотя, возможно, ей не захочется уходить из амбара – ведь там она стала рекордсменом по ловле мышей.

Он прошелся вдоль дома и гаража и, к своему удивлению, увидел, что окно кухни разбито и заколочено досками. Удивительно кто бы мог это сделать? Может быть, Венди разбила, когда играла в мячик, уже после того как он уехал к фермеру.

Кухонное окно напомнило ему о еде. Франциск пробрался к крыльцу, лихо вскарабкался на подоконник, а с него – на навес. Дальше будет сложнее – водосточная труба ходила ходуном, но все же можно попробовать. Ногами надо встать на стыки труб, а затем дотянуться до оконной рамы и спрыгнуть на подоконник спальни. Он сумеет просунуть в щель пальцы, как когда-то, хотя за то время, что он живет на ферме, они слегка потолстели. Раз – и задвижка поддалась, и вот уже он кубарем перемахнул через подоконник и оказался в своей маленькой спальне. Франциск раздвинул шторы, в окно заструился ровный свет. Он обернулся и вдруг замер как вкопанный – по спине побежали холодные мурашки.

Кто-то в пух и прах разнес его комнату. На полу валялись перевернутые вверх дном ящики письменного стола, альбом с марками и открытки с футболистами кто-то разорвал в клочья, оловянные солдатики были почти все сломаны и разбросаны по комнате. Кто бы это ни сделал, потрудился он на славу. От ужаса и отчаяния Франциск вскрикнул и бросился к входной двери. В то мгновение он хотел только одного – прочь из этого ужасного дома, и как можно быстрее.

Куда же ему теперь идти? Игрушки были последним звеном, связывавшим его с домом, и теперь оно сломалось. Ноги сами понесли его к заветному тайнику. Вишневое дерево уже отцвело, но и густая листва скроет его от посторонних глаз, и он сможет посидеть на ветке и выплакать свое горе до последней капли. Он уже схватился было за ветку, но тут во второй раз за этот день в потрясении замер на месте…

С ветки свисала пара маленьких загорелых ног, а сверху на него смотрело настороженное маленькое личико.

– Франциск, – только и смог выдохнуть Рэм. – Ты лезть сюда, и я тебе все рассказывать.

Если бы Франциск увидел Рэма на своем дереве в другое время и при других обстоятельствах, то разозлился бы на него, но сейчас, увидев друга, он несказанно обрадовался. Он взобрался на ветку. Большие карие глаза Рэма светились любовью и любопытством. Лицо Рэма просияло, когда он понял, что Франциск обрадовался ему.