Спиридон Кисляков - Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера Страница 18

Я ходил по гостиницам, раздавал им деньги, других выкупал из этого засасывающего болота, некоторых одевал, кормил и лечил. Скоро меня они узнали, и к моему дому повалили они десятками. Свидетель Бог, я не соблазнялся ими, мне было их очень жаль. До 92-х этих несчастных женщин я выдал с маленьким приданым замуж, лечил человек триста, похоронил несколько десятков, и все это я делал на свой счет. Хотел было для них на свой счет выстроить больницу, для старых больных приют и богадельню, но вот случилась со мной беда. Кто это сделал? Я до сего времени не могу знать. Вы знаете (арестант заплакал), я в десять часов вечера возвращаюсь из театра, и что же? Я на своей кровати увидел одну из этих несчастных женщин, лежащую с выпущенными внутренностями, и я так ужаснулся, что не мог пошевельнуться с места. Я заявил полиции. Полиция ко мне была неравнодушна за мою любовь к этим несчастным женщинам. Многие из содержателей этих домов были страшно рады моему горю.

Меня судили и суд признал меня виновником этого убийства, и я был присужден на двенадцать лет в каторгу. Вы знаете, наш дорогой батюшка, нет более несчастных людей, достойных Божьего и человеческого сострадания к себе, как эти несчастные женщины. Если мне и пришлось из-за них пострадать, то я благодарю моего Господа за то самое, что я из-за них пострадал.

Еще к этой моей радости приложилась новая радость — тетя продала мое имение и все деньги потратила на спасение этих несчастных людей. Милый батюшка, нет более несчастного, нуждающегося в христианской деятельной любви к себе человека, как эти падшие женщины. Я более чем убежден, что они мученицы-страдалицы, и Христос скорее других их простит. Вы знаете сколько дней они иногда живут впроголодь, нет у них ни рубашонки, ни юбчонки, большая часть из них сироты, выброшенные на улицу нищетой, а то и мачехой своей; и вот эти несчастные из-за куска хлеба продают свое тело, продают и свою душу. Если вы их встречаете грубыми, злыми нахалками, страшными циниками, то ведь это от того, что они на мужчин смотрят, как на своих тиранов, кровожадных зверей, терзающих их своими страстями точно, как какие-нибудь хищники! Часто, удовлетворившись, мужчина начинает их всячески бить, издеваться над ними и т. д. Но если бы Вы знали, сколько из них есть кротких, смиренных и покорных своей судьбе, и, как овечка бедная, идет добровольно на зарез и на такой зарез, когда жизнь их сама превращается в тупой нож, и иногда этим тупым ножом жизнь режет их целые десятилетия. Вот, мой милый батюшка, что значит проститутка.

Кончил свой рассказ арестант. Я молчал, молчал и он. Через несколько минут я вздохнул и вскинул свой взор на него и увидел, что лицо его сияло какой-то внутренней радостью. Я поцеловал его и сказал ему: «Милый мой друг, неси свой тяжелый крест до конца, настанет день, и эта девушка перед Праведным Судьей оправдает тебя и не только оправдает, но и наденет на твою светлую голову венец нетления». Арестант поклонился мне, и я вышел от него, нагруженный тяжелым и легким впечатлением от его рассказа.

Когда я начал совершать в тюрьме вечернюю службу, то подходит арестант-церковник ко мне и докладывает мне, что один из арестантов хочет меня после службы видеть; как сказать ему? Я сказал, что я согласен принять его. Кончилась служба, арестант этот остался в церкви один, ждет меня. Я его пригласил в алтарь.

— Вот, батюшка, я вчера Вас слышал и сегодня утром пришел спросить Вас, Вы можете меня допустить до исповеди, я лютеранин и хочу перед Богом во всех своих грехах покаяться, чтобы ни одного греха не было на мне, чтобы я ничего не утаил перед Богом.

— Хорошо, мой друг, ответил я, — только вот эти дня четыре ты походи в церковь, помолись Господу Богу и тогда у меня исповедайся.

— Я хотя и лютеранин, но я верую во Христа и Его почитаю за, Бога.

— Это хорошо, мой друг, вера во Христа есть наша жизнь.

— Я бы просил у Вас, батюшка, говорить с Вами откровенно,

— Пожалуйста, я буду очень рад.

— Вы вот сказали, вера во Христа есть жизнь наша; если это перенести на практическую сторону нашей повседневной жизни, то она как раз заговорит обратное; она скажет, что вера во Христа есть смерть, вот почему этой жизнью не живут люди. Если бы мир начал сейчас жить жизнью Христовой, то такая бы жизнь осудила бы нашу настоящую жизнь со всеми ее культурными ценностями на вечную смерть; поэтому в глазах нашей жизни Христос есть носитель смерти, и ничего нет удивительного, что в настоящее время весь мир распинает Христа. Я о других не буду Вам говорить, а скажу Вам о себе. Я был из среднего класса, получил среднее образование, казалось бы жить да прославлять Бога, но я пошел широким путем. Несмотря на то, что я женился, что я имел хорошую супругу, я стал предаваться разврату. Прежде я скрывал от своей жены свои преступления и всячески старался заметать за собой следы, но потом уже больше не мог от нее укрыться, и в конце концов жена моя узнала и не только узнала, но на месте преступления меня застала. Жена моя прежде сердилась на меня, ругала меня, а потом примирилась со мной и моей развратной жизнью. Только она с того дня, как застала меня, больше со мной не жила. Дошел я, батюшка, до того, что все это мне опротивело, и я стал ненавидеть женщин. В один день я встретился с одной своей знакомой, которая мне заявила, что она беременна и беременна от меня. Я струсил. Вот, думаю, навяжется теперь на меня и тогда кричи — караул! После этого ее заявления прошло дня четыре, я встретил ее на берегу реки: гуляли мы с ней должно быть до двух часов ночи. Здесь я имел с ней грех и после этого греха так ее возненавидел, что взял да и столкнул ее с кручи вниз. Утром, слышу, повсеместно идут толки о том, как разбилась одна девушка. Не успел я и чаю напиться, как меня, раба Божия, взяла полиция и посадила в тюрьму. В тюрьме я просидел месяца два, потом меня судили и на восемь лет осудили в каторгу. Вот что значит разврат! Когда я подумал теперь о своей прошлой жизни, то в моих мыслях она мне кажется таким грязным болотом, что, право, даже не верится мне, чтобы я так жил. Мне не верится, чтобы моя жизнь была таким сплошным кошмаром. Неужели по самой природе жизнь наша, а моя, в частности, такая гадкая, противная, что даже стыдно мыслью обернуться в прошлое?

— Но Вы, мой друг, когда-нибудь не замечали ли в себе какой-нибудь контраст в самих Ваших стремлениях? — спросил я.

— Неоднократно, — ответил мне узник.

— Если бы Вы идейной стороне Ваших стремлений, идущих в разрез с обычными стремлениями, дали перевес в Ваших поступках над последними, то наверно жизнь Ваша имела бы какую-нибудь ценность, — сказал я.

— Батюшка, вот как заключили меня в кандалы, да как я обернулся на себя и увидел, что прежняя моя жизнь не только навеки искалечила меня, она оторвала меня от жены, детей и лишила меня свободы но даже совершенно обезличила меня. Тут-то я и возопил к Богу! Тут-то я и понял, что жизнь без Бога есть само сумасшествие, пляска пьяных, кошмар больных, погоня за миражем, игра в жмурки. С того времени я стал горячо молиться, читать Святое Евангелие, и, Вы знаете, с этого дня жизнь моя стала реальнее, ценнее прежней. Если, Бог даст, как окончу свой срок наказания, то решусь чисто практическим путем жить по учению Христа.

Так говорил арестант. Настал день его покаяния. Оно длилось полтора часа. О, как мне было радостно смотреть на него! То место, где он стоял на коленях, было увлажнено горячими слезами. Его рыдания потрясали самое существо. Если бы перед ним лежал его умерший отец и любимый его сын, то он так горячо не плакал бы, как он рыдал, несчастный, во время покаяния! Через два часа после этого он причастился Святых Тайн. На душе у меня было светло за него. Я был рад, что эти узники, закованные в кандалы, идут впереди нас, священнослужителей, свободных мирян, идут ко Христу, идут путем покаяния в сонм Его святых. В Царство Божие и в кандалах можно свободно идти, и никто там не скажет: зачем сюда пришел в кандалах преступник. Никто не скажет там, что ты — арестант, что ты — лишенный всех прав состояния. Царство Божие открыто для всех, но в него можно войти путем покаяния, а не путем социальных и классовых рангов. Когда мне пришлось оставить эту тюрьму, то этот арестант из своего окна со слезами кивал мне головою, прощаясь со мной.

С этим типом я встретился при следующих обстоятельствах. В одной из тюрем Нерчинской каторги произошел среди арестантов бунт. Арестанты разделились между собой на два лагеря, и один против другого восстали свирепо. Тогда мне было предписано экстренно выехать на каторгу в эту тюрьму. Я немедленно выехал.

Тюрьма была оцеплена солдатами. Арестанты, разделившись на две части, стояли во дворе. Когда я вступил в тюрьму и обратился к арестантам, то одна часть арестантов, окружив меня, внимала моей пастырской проповеди. Когда я увидел, что арестанты пришли в умиление, тогда я обратился с призывом к другой партии, враждебной первой, чтобы и она слушала слово Божие и между собою прекратили всякую вражду и помирились бы.