Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга первая Страница 19

Через поле доносился звук флейты. Она звучала с остановками, но тон был чистым и нежным. Играющий сидел в густой тени большого дерева, а за ним вдалеке возвышались горы. Молчаливые горы, песня и звук флейты, казалось, встречались и исчезали, чтобы начаться снова. Шумные попугаи взлетали, и вновь слышалось звучание флейты и глубокая обладающая силой песнь. Было раннее утро, и солнце поднималось из-за деревьев. Люди, болтая и смеясь, шли из деревень в город. Флейта и песнь привлекали внимание, и несколько прохожих остановились, чтобы послушать. Они сели на дорожку, и красота песни, и прелесть утра пленили их, что не было нарушено свистом отдаленного поезда никоим образом. Напротив, все звуки, казалось, смешались и наполнили землю. Даже громкое карканье вороны не мешало.

Как удивительно нас пленяют звуки слов, и как для нас стали важны сами слова: страна, бог, священник, демократия, революция. Мы живем словами и восхищением от ощущений, которые они дают. И именно эти ощущения стали так важны. От слов получают удовольствие, потому что их звуки повторно пробуждают забытые ощущения. Удовлетворение от них еще больше, когда словами заменяют фактическое, то, что есть. Мы пробуем заполнить нашу внутреннюю пустоту словами, звуком, шумом, деятельностью. Музыка и песнь — счастливое спасение от нас самих, от нашей мелочности и скуки. Слова заполняют наши библиотеки, а как много мы говорим! Мы едва осмеливаемся побыть без книги, быть незанятыми, побыть в уединении. Когда мы один на один с собой, ум взволнован, блуждая повсеместно, беспокоясь, вспоминая, сражаясь. Поэтому уединения нет, ум никогда не молчит.

Очевидно, ум можно заставить успокоиться повторением слова, песни, молитвы. Ум можно излечить, погрузить в сон. Его можно погрузить в сон ненавязчиво или насильно, и в течение этого сна можно увидеть сны. Но ум, который успокаивают с помощью дисциплины, ритуала, повторения, никогда не сможет быть внимательным, чувствительным и свободным. Это принуждение ума, нежное или грубое, — не медитация. Приятно петь и слушать того, кто может сделать это хорошо, но ощущения живут только следующим ощущением, а ощущения приводят к иллюзиям. Большинство из нас любит жить иллюзиями. Есть некоторое удовольствие в обнаружении более интересных и более захватывающих иллюзий, но именно страх потери наших иллюзий заставляет нас отрицать или прятаться от реального, фактического. Не то, чтобы мы неспособны к пониманию фактического, но то, что пугает нас, — это наше неприятие фактического и цепляние за иллюзии. Погружение глубже и глубже в иллюзии, это как красивая клетка, которая держит нас, это не медитация. Без необходимости выбора осознание путей ума, который является «отцом» иллюзии, это начало медитации.

Забавно, как легко мы находим замену реальной вещи и как довольны мы этим. Символ, слово, образ становятся существенными, и вокруг этого символа мы строим крепость самообмана, используя знание, чтобы усилить ее, так что опыт становится помехой для понимания реального. Мы даем названия не только, чтобы общаться, но и чтобы укрепить опыт. Это укрепление опыта есть самосознание. И будучи однажды охваченным этим, просто необходимо дать опыту вчерашнего и ощущениям сегодняшнего исчезнуть, иначе возникает повторение, а повторение акта, ритуала, слова является бессмысленным. В повторении не может быть никакого обновления. Потеря опыта есть созидание.

Идея и факт

Она была замужем в течение множества лет, но детей у нее не было, она была неспособна иметь их и была серьезно встревожена этим фактом. Ее сестры имели детей, а за что она была проклята? По традиции она вышла замуж будучи совсем молодой и познала много страданий, но знала она и тихую радость также. Ее муж был в некотором роде чиновником в большой корпорации или правительственном департаменте. Он также был обеспокоен тем, что у них нет детей, но казалось, что он смирился с этим фактом, и к тому же, добавила она, он был очень занятым человеком. Было ясно, что она оказывала на него влияние, хотя не слишком сильное. Она зависела от него и поэтому не влияла на него. Так как у нее не было детей, она пробовала занять себя своим мужем, но она разочаровалась в нем, поскольку он был слаб, и ей приходилось брать ответственность за все на себя. В офисе, она сказала с улыбкой, его считали яростным спорщиком, тираном, который подавлял всех своим авторитетом. Но дома он был мягким и податливым. Она хотела, чтобы он вписывался в определенные рамки, она «фаршировала» его своей «начинкой», но, конечно, очень осторожно. А он никак не вписывался туда. А больше у нее не было никого, на кого можно было бы положиться и кто бы дал ей любовь.

Идея для нас более важна, чем факт. Понятие того, чем кто-то должен был бы быть, имеет больше значения чем, какой он есть. Будущее всегда более очаровывает, чем настоящее. Образ, символ имеет большую ценность, чем фактическое, и на фактическое мы пробуем наложить свою идею, образец. Так мы создаем противоречие между тем, что есть, и тем, что должно быть. Что должно быть— это идея, фикция. Так появляется противоречие между фактическим и иллюзией — не в них, а в нас. Нам больше нравится иллюзия, чем фактическое. Идея более притягательна, более удовлетворяющая, и поэтому мы цепляемся за нее. Таким образом, иллюзия становится реальностью, а фактическое становится неправильным, и мы оказываемся в ловушке этого противоречия между так называемым неправильным и так называемым реальным.

Почему мы цепляемся за идею, преднамеренно или подсознательно, и отбрасываем фактическое? Идея, образ — они самоспроецированные, это форма самопоклонения, самоувековечивания и, следовательно, удовлетворения. Идея дает силу возвышаться, самоутверждаться, руководить, формировать, и в идее, которая самоспроецирована, никогда нет отрицания «я», распада «я». Так образец или идея обогащают «я». И это, как полагают, является любовью. Я люблю своего сына или своего мужа, и я хочу, чтобы он был этим или тем, я хочу, чтобы он был кем-то другим, чем он сейчас является.

Если нам нужно понять то, что есть, нужно отбросить образец или идею. Избавиться от идеи становится трудным только тогда, когда нет никакой необходимости в том, чтобы принять то, что есть. В нас существует противоречие между идеей и тем, что есть, потому что самоспроецированная идея приносит большее удовлетворение, чем то, что есть. Только когда то, что есть, фактическое, предстает перед нашим лицом, образец ломается. Поэтому вопрос не в том, как освободиться от идеи, а в том, как смело встретиться с фактическим. Это возможно только, когда есть понимание процесса удовлетворения через него, понимание движения собственного «я».

Мы все ищем самоудовлетворения, хотя различными способами: через деньги или власть, через детей или мужа, через страну или идею, через служение или принесение в жертву, через доминирование или подчинение. Но является ли это самоудовлетворением? Объект удовлетворения всегда самоспроецирован, выбран по собственному желанию, так что эта тяга к удовлетворению есть форма самоувековечивания. Или сознательно, или подсознательно, мы сами выбираем способы самоудовлетворения, это основывается на желании удовлетворения, которое должно быть постоянным. Так что поиск самоудовлетворения — это поиск постоянства желания. Желание является всегда кратковременным, оно не имеет никакого постоянного местонахождения. Оно может на какое-то время увековечить объект, за который оно цепляется, но у самого желания нет никакого постоянства. Мы инстинктивно знаем об этом, так что мы пытаемся сделать постоянной идею, веру, любой предмет или взаимоотношения. Но, поскольку это также невозможно, возникает необходимость создания переживающего как постоянной сущности, «я» отделенного и отличного от желания, думающего, отделенного и отличного от своих мыслей. Это разделение явно ложное, ведущее к иллюзии.

Поиск постоянства — постоянная мольба самоудовлетворения. Но «я» никогда невозможно удовлетворить, «я» является непостоянным, и то, в чем оно находит удовлетворение, также непостоянно. Продление себя — это распад, в нем нет никакого элемента преобразования, нет дыхания нового. «Я» должно закончиться для того, чтобы возникло новое. «Я» — это идея, образец, пучок воспоминаний, и каждое удовлетворение есть дальнейшее продолжение идеи, опыта. Опыт всегда принимает меры для собственного сохранения, так как переживающий вечно отделяется и дифференцирует себя от опыта. Поэтому всегда должна быть свобода от опыта, от желания испытать. Удовлетворение — это способ скрыть внутреннюю бедность, пустоту, а в удовлетворении присутствуют горе и боль.

Продолжение

Человек, сидящий напротив, начал с представления себя, так как он хотел задать несколько вопросов. Он сказал, что читал практически каждую серьезную книгу о смерти и будущей жизни, прочел книги древних времен, также современные. Он был чоОбщества, посетил много сеансов с участием именитых и уважаемых медиумов и видел много проявлений загробной жизни, которые никоим образом не были фальшивыми. Поскольку он глубоко изучал этот вопрос, несколько раз он и сам видел вещи метафизического характера. Но, конечно, добавил он, они могли бы быть порождены его собственным воображением, хотя, как считал он, они были реальными. Однако, несмотря на то, что он читал необычайно много, говорил со многим людям, которые были хорошо информированы, и видел бесспорные физические проявления тех, кто был мертв, он все еще неудовлетворен тем, что он понял суть вопроса. Он серьезно обсуждал проблему веры и неверия. У него были друзья среди тех, кто твердо верил в жизнь после смерти, а также среди тех, кто отрицал ее полностью и придерживался того, что жизнь заканчивалась после смерти физического тела. Хотя он и приобрел знания и значительный опыт в психологических вопросах, у него в голове оставался элемент сомнения, и, поскольку годы его шли, он хотел познать истину. Смерти он не боялся, но хотел знать правду о ней.