Пётр Загоруйко - Евангелие для цыганского барона Страница 2

Андрей крайне был удивлен такому неожиданному визиту. Но, вдруг, они остановились, как вкопанные, от одного окрика пожилого цыгана:

— Нашты! Кэ мэ! (Нельзя! Ко мне!)

Безоговорочно они вернулись назад, но стояли на некотором расстоянии, не желая получить подзатыльник. Обращаясь к старшему из них, он приказал:

— Жа (иди) в машину!

Приблизившись к Андрею, он также повелительно и бесцеремонно сказал:

— Задержись! Гутар (разговор) будет! Лавэ (деньги) будешь иметь, много лавэ!

Цыган, к которому свита обращалась не иначе, как баро, говорил тоном, не терпящим возражений. Художник-оформитель догадался, что это был цыганский барон. Все говорило об этом: пресмыкание свиты перед ним, его манера приказывать, его необыкновенная холеная наружность, крайнее излишество драгоценностей на пальцах рук, шее; широкий браслет червонного золота, усыпанный бриллиантами, и такой же широкий пояс из золота и платины искуснейшей филигранной работы, роскошная дорогостоящая одежда.

Барон был крайне невысокого роста и необыкновенно тучным. Он напоминал большую бочку, равную в высоте и диаметре. Короткие ноги своей кривизной напоминали подкову. Рот, полный золотых зубов, застывал всякий раз в насмешливом оскале. Ухоженная борода и вычурно закрученные усы, черные как смола, делали его лицо все же интересным. Весь его облик как бы говорил:

— Мне все позволено, мое богатство и власть не знают никаких барьеров на пути к достижению любой моей цели.

Внимательный взгляд Рома (цыгана) окинул всю мастерскую, в которую он вошел почти боком. Минуту помолчав, барон обратился, к уже вошедшей свите, с вопросом:

— Шукир (хорошо) ему живется?

Кто рассмеялся, а кто, сдвинув плечами, испытывающе смотрел на художника, стоявшего еще в молчании, не ожидавшего такого визита незваных гостей.

— Ты лепку в доме Лаварика делал? – спросил цыган.

— Да, – ответил Андрей.

— Будешь после воскресения делать мне в доме все украшение "под ключ", только каждую комнату будешь делать в разных стилях: одну в ренессанс, другую в рококо, третью в барокко и несколько комнат в классике. Вся лепка должна быть в позолоте, сусалку (тончайшие листики золота) я привезу тебе из Москвы. Жить будешь у меня. Кормить буду "до отвала". До сентября все должно быть готово. Успеешь – от меня будут хорошие подарки тебе, жене, детям, не успеешь – на том будь здоров!

Все это барон "выпалил" на одном дыхании, также повелительно, громко, эмоционально.

— Говорят, баптист, ты в Немеции (Германии) был, много красивых домов повидал – вот и покажи на что способен! У меня должен быть самый лучший дом, иначе, какой я баро, сам понимаешь. Быстрым движением Марц, так звали барона, взял кожаную сумку из рук молодого цыгана, извлек большую кипу денег (сколько можно захватить рукой) и с довольным видом, желая прельстить художника, ударил ими по столу.

— Здесь шесть тыщ. Можешь не считать, я человек честный. Это аванс.

Андрей впервые видел "честного" цыгана, еще больше был удивлен тому, что барон даже не спросил его: будет ли он брать этот заказ, имеет ли он время и т.д. Бесцеремонное его отношение показывало, что от такого заказчика надо держаться подальше.

Как бы раскусив мысли художника, барон рукой, только что освободившейся от денег, ударил по руке Голубенко – символический жест, говорящий, что сделка совершена.

— Рано бьешь по рукам, Марц. Ты даже не спросил – могу ли я взяться за эту работу, есть ли у меня желание и возможность, ну а, что до руки – я не цыган и на меня ваши обычаи не распространяются. Деньги ты забери, я работу еще не сделал и не надо меня "покупать". Может быть, после июня я и возьмусь за эту работу, а пока... извини, не могу...

Андрей не ожидал, насколько сильно его отказ ошеломит барона. Марц, никогда ни в чем не знавший отказа, побагровел в долю секунды, готовый испустить гром и молнию. Он был унижен перед свитой и теперь, не желая ретироваться, перешел к методу устрашения.

— Слушай, ты, плешивый, если тебя не будет в моем доме в понедельник, то во вторник по твоей мастерской будет бегать красный петух, а если мусорам пожалуешься – выпустим сироп из макаронин (кровь из жил). Вот так-то! И закрепив цыганской клятвой: "Тэ мэрав тсэ!" (умереть мне) поспешно удалился к машине, каждый шаг испуская ругань, жестикулируя руками и плюя по сторонам.

"Волга", как бы поддерживая настроение хозяина, с ревом рванулась от ворот, а из окон второй, пустившейся вдогонку, высунулись цыганята, показывая язык и рога (торчащие пальцы, приставленные к голове).

Некоторое время Андрей стоял, как ошпаренный. Такого визита он не ожидал.

— И надо же было задержаться мне! – досадовал он сам на себя.

Будучи верующим, художник знал, что самый лучший способ погасить плохое настроение есть молитва. Закрыв дверь изнутри, он встал на колени и сказал Господу без всякого вступления: "Откуда мне это и зачем все это, Боже? Я не понимаю. Сам того не желая, я приобрел врагов. Подскажи, что я должен делать".

Обычно Андрей практиковал молитву по принципу "Вопрос - ответ" и теперь он ждал, что Сам Господь Своим словом даст ему ответ. Прошло несколько минут абсолютной тишины, и дух его воспринял только одно – "любите врагов ваших... " "...благотворите ненавидящим вас!" Он получил рецепт горького лекарства, но знал, что Врач не ошибался, хотя натура падшего Адама в нем пыталась противиться.

Голубенко поднялся с молитвы, замкнул дверь и только теперь увидел состояние своего велосипеда, оставленного во дворе в момент приезда визитеров. Камеры его были спущены, провод, идущий к фаре оборванный, а на седло некто высморкал обильно, не по возрасту, зеленую слизь. Понять было нетрудно – это месть цыганчат, оставшихся во дворе и слышавших громкий разговор и клятву барона.

Глава 2

После утреннего воскресного собрания Голубенко пришел к выводу, что необходимо перестроить свои планы и все же, как это ни странно, ехать к барону.

Не страх к тому толкал его, и не жажда получить хороший заработок, и даже не желание умиротворить отношения. Причина тому была только одна – как руководитель общины, много раз проповедовавший пастве о высоком долге любви ко всем человекам, он должен был сам выдержать новый экзамен Бога – своей любви.

Андрей искренне желал любви на деле, а не на словах и теперь ему предоставлялся случай увидеть, способен ли он проявить такую особую любовь. Проповедник знал, что без Бога ему не справиться с этой задачей, т.к. только Бог есть любовь и исполняющийся Им, силен проявить эту совокупность совершенства, а потому пришлось несколько раз молиться, чтобы Сам Спаситель помог разрешить эту задачу, даровав необходимую силу.

На следующий день, собрав нужный инструмент, закупив необходимые материалы, уложив формы для отливки из гипса в ящики, Голубенко пошел к коллегам, чтобы двоих, троих пригласить на эту работу.

Спустя два часа, Андрей, Дицкий Эдуард и Артистов Юрий выехали в город М. Эти двое не были новичками, напротив, уже несколько раз бывали на подобных заказах, а потому с радостью приняли приглашение Голубенко.

Нанятый грузовичок подкатил ко двору, известному в городе. Художники-оформители хотели было заносить багаж, но теперь поняли, что войти было непросто – по двору бегало несколько волкодавов, поднявши лай и сосредоточив внимание всех обитателей большого здания на людей, подносящих ящики к калитке. В одну минуту из разных строений высыпалось человек пятнадцать. Один из них длинным кнутом выстрелил по воздуху и собаки вмиг спрятались по большим решетчатым вольерам. Детвора наперебой делилась своими впечатлениями, создавая неугомонный крик. Из флигеля, словно мяч, выкатился барон, казавшийся еще меньшим на фоне большого двора. Он, очевидно, все же не ожидал сегодня гостей, поскольку был удивлен приездом Андрея, но тем менее принял радушно, как ничего и не бывало.

— Здоров, морэ (друг). А-а-а, вижу много у тебя заячьей крови, коль петуха испугался, – рассмеялся главный Рома. То ж я пошутковал.

Андрей не стал опровергать его мысли, зная, что тот все равно его не поймет.

— Заходите, располагайтесь! Но сегодня работать не будете. Этот калинько (черненький) – именинник, – указал он на малыша, голышом стоящего у его ног и ухватившегося за его красные шаровары.

— Сичас будэ (сейчас будет) баран, будэ шашлык, будэ плов, цыганский плов – пальчики оближешь!

По его команде зашевелились несколько женщин, накрывая стол. В самом углу двора кипел большой котел, стоящий на костре и испускал необычайный аромат. За углом флигеля несколько молодых цыган бросали ножи в мишень, постигая это проклятое ремесло.