Мать - Об истинной красоте. Из работ Шри Ауробиндо и Матери Страница 2

Да, эта красота души, проявляющаяся в лице, этот вид достоинства, гармония интегральной реализации. Когда душа становится видимой в физическом, облик приобретает это достоинство, эту красоту, эту царственность, царственность, обусловленную тем, что этот человек является Божественной Обителью. У таких людей даже черты, которые прежде не отличались особой красотой, обретают выражение вечной красоты, самой вечной красоты.

Я видела в этом отношении лица, переходившие от одной крайности к другой в мгновение ока. Допустим, кто-то обладает такой красотой, гармонией, ощущением божественного достоинства в теле, но потом вдруг приходит осознание препятствия, трудности, ощущение допущенной ошибки, утраты достоинства – это сразу влечет за собой внезапное искажение черт, своего рода распад облика! И все же это то же самое лицо. Это подобно вспышке молнии, но изменение устрашает. Это своего рода гримасы мучений и деградации – то, что в религиях называют «муками греха», и они поистине отражаются на вашем лице. Даже черты, которые сами по себе красивы, становятся ужасными. А ведь это те же черты и тот же человек.

Тогда я увидела, как ужасно чувство греха, насколько оно принадлежит миру лжи.

«…В этой здоровой и сбалансированной жизни новая гармония проявится в теле, отражающая гармонию высших планов бытия, и придаст ему совершенные пропорции и идеальную красоту форм».

Это последняя стадия. Если вы сравните человеческое тело в его нынешнем состоянии с более высоким идеалом красоты, очевидно, что очень немногие пройдут этот экзамен. Почти в каждом есть тот или иной дисбаланс в пропорциях: мы настолько привыкаем к нему, что не замечаем его, но если мы посмотрим с точки зрения более высокой красоты, это становится явным; очень немногие тела выдержали бы сравнение с совершенной красотой. Есть тысячи причин этого дисбаланса, но только одно средство от него: привить существу этот инстинкт, это чувство истинной красоты, высшей красоты, которое постепенно будет воздействовать на клетки и сделает тело способным выражать эту красоту. Ведь до сих пор мало кому известно, что тело является бесконечно более пластичным, чем вы полагаете. Вы, должно быть, отмечали (возможно, очень смутно), что те, кто живет во внутреннем покое, во внутренней красоте, свете и совершенной доброжелательности, имеют выражение лица не вполне такое же, как у людей, живущих в скверных мыслях, в низшей части природы. Когда человеческое существо находится в наилучшем своем состоянии, превыше своей низменной животности, в нем отражается что-то, чего ему не достает, когда оно живет на зверином уровне.

Если бы человек попытался изменить свой облик из эгоизма или этого общеизвестного феномена – тщеславия, естественно, ему не удалось бы этого сделать, поскольку в данном случает только нечто более глубинное обладает силой воздействовать на внешность; но если бы человек смог воздерживаться от постоянной недоброй воли и дурных мыслей, он увидел бы, как своего рода гармония начинает постепенно выражаться в его облике и чертах, ибо действительность такова, что внутренние состояния отражаются на теле.

«Гармония и красота разума и души, гармония и красота мыслей и чувств, гармония и красота в каждом внешнем действии и движении, гармония и красота жизни и окружения – таково требование Махалакшми… Туда, где любви и красоты нет или где они противятся проявлению, она не приходит».

Когда окружение, обстоятельства, атмосфера, образ жизни и прежде всего внутреннее состояние оказываются совершенно низкими, вульгарными, грубыми, эгоистичными, отвратительными, любовь противится приходить туда – то есть она всегда проявляется с неохотой и обычно не остается долго. Нужно сотворить обитель красоты, чтобы Красота проявилась в ней. Я не говорю о внешних вещах – о настоящем доме, мебели и т. д., я говорю о внутреннем состоянии, о чем-то внутри, что является прекрасным, благородным, гармоничным, безэгоистичным. Там у Любви появляется шанс прийти и остаться. Но если в то время, как она пытается проявиться, она сразу же смешивается с подобными низкими и уродливыми явлениями, то она не остается, она уходит. Именно об этом говорит Шри Ауробиндо: она «противится проявлению» – можно сказать, что она немедленно сожалеет о том, что проявилась. Люди всегда жалуются, что любовь не остается с ними, но это всецело их вина. Они дают этой любви такую отвратительную жизнь, смешанную с нагромождением ужасов и такой вульгарностью, с такими низменными, такими эгоистичными, такими грязными вещами, что бедная любовь просто не может там оставаться. Если им не удается полностью уничтожить ее, они делают ее совершенно слабой и больной. Так что единственное, что она может сделать, это упорхнуть. Люди всегда жалуются, что любовь непостоянна и преходяща. По правде говоря, они должны быть очень благодарны, что она вообще проявляется в них, несмотря на убожество жилища, которое они ей отводят.

Необходимо, чтобы те, кто занимается творчеством, в великом или в малом, создавая необычайные шедевры искусства и гения или же мелкие обычные вещи для использования в повседневной человеческой жизни, приобрели привычку производить, а нация в целом выработала привычку ожидать прекрасное в предпочтение уродливому, благородное в предпочтение вульгарному, утонченное в предпочтение грубому, гармоничное в предпочтение безвкусному. Нация, которая в повседневной жизни окружена прекрасным, благородным, утонченным и гармоничным, становится такой же, как то, что она привыкла созерцать, и воплощает в себе полноту расширяющегося Духа.

Картинные галереи невозможно создать в каждом доме, но если вся обстановка нашей жизни и убранство наших жилищ образованы вещами, представляющими собой выражение вкуса и красоты, то привычки, мысли и чувства людей неизбежно будут возвышены, облагорожены, гармонизированы, исполнены большей утонченности и достоинства.

Поглощенность универсальной красотой даже только в ее эстетических формах имеет интенсивную силу облагораживания и утончения природы и в высочайшем своем проявлении обладает великой силой очищения.

Мы обычно не замечаем, насколько наше чувство добродетели является чувством прекрасного в поведении, а наше чувство греха – ощущением уродства и порочности в поведении.

Цель существования – не практика добродетели ради нее самой, но Ананда, восторг; и прогресс заключается не в отвержении красоты и восторга, но в восхождении от низшей к высшей, от менее полной к более полной красоте и Ананде.

Таково правильное сознание: не желать и не быть привязанным к обладанию чем-либо ради себя самого, но обретать универсальную красоту и т. д. ради безэгоистичной духовной Ананды.

Постижение красоты

Существует два вида красоты. Есть та универсальная красота, которая видима внутренним оком, слышима внутренним слухом и т. д. – но индивидуальное сознание откликается на одни ее формы, а не другие, согласно своим собственным ментальным, витальным и физическим реакциям. Есть также эстетическая красота, которая зависит от определенного стандарта гармонии, но различные расы или типы индивидуального сознания образуют различные стандарты эстетической гармонии.

Но как с истиной религии, так и с высочайшей и глубочайшей истиной красоты, интеллектуальный рассудок не может постичь ни ее внутренний смысл и реальность, ни даже внутренней истины видимых принципов и процессов, если только ему на помощь не приходит более высокое, не принадлежащее ему прозрение. Как не может он дать метода, процесса или правила, посредством которого можно или должно создавать красоту, точно так же не может он и даровать восприятию красоты то более глубинное прозрение, которого оно требует; он может лишь помочь устранить притупленность и смутность привычных восприятий и концепций низшего ума, не позволяющего ему видеть красоту или придающего ему ложные и грубые эстетические привычки: он делает это, сообщая уму внешнюю идею и композицию элементов той вещи, которую ему необходимо воспринять и постичь. Что необходимо далее – это пробудить определенное видение, прозрение и интуитивный отклик в душе. Разум, который всегда изучает предмет снаружи, не может дать этого внутреннего и более проникновенного контакта; ему нужна помощь более непосредственного прозрения, вздымающегося из самой души, и он вынужден обращаться на каждом шагу к интуитивному разуму, позволяющему заполнить разрыв, порожденный его собственными недостатками.

Мы наблюдаем это в истории развития литературного и художественного критицизма. На самых ранних стадиях постижение красоты является инстинктивным, естественным, врожденным, откликом эстетической чувствительности души, которая не пытается как-то объяснить себя мыслящему уму. Когда рациональный разум берется за эту задачу, он не удовлетворяется тем, чтобы достоверно зафиксировать природу отклика и то, что он ощутил, но пытается проанализировать, сформулировать, что необходимо, чтобы вызвать обоснованное эстетическое наслаждение, он подготавливает грамматику технических приемов, артистический закон и канон созидания, своего рода свод механических правил и описаний процесса создания красоты, фиксированный кодекс или Шастру. Это порождает долгое господство академического критицизма – поверхностного, технического, искусственного, управляемого ложным представлением, что техника, полностью адекватное описание которой может дать только критический интеллект, является самой важной частью творчества и что каждому виду искусства может отвечать исчерпывающая наука, которая расскажет нам, как произведение создано, и раскроет нам весь секрет и процесс его создания. Но приходит время, когда творец красоты восстает и провозглашает хартию собственной свободы, обычно в форме нового закона или принципа созидания, и эта свобода, однажды завоеванная, начинает расширяться и уносит с собой критический интеллект за пределы всех знакомых ему границ. Появляется более развитое восприятие прекрасного, которое начинает искать новые принципы критицизма, искать душу самого творения и объяснять форму во взаимосвязи с душой или изучать самого творца или дух, природу и идеи века, в котором он жил, чтобы таким образом достичь правильного понимания его работы. Интеллект начал видеть, что его высочайшее дело состоит не в том, чтобы утверждать законы для творца прекрасного, но в том, чтобы помогать нам понять его самого и его работу, не только ее форму и элементы, но сам разум, из которого она явилась на свет, а также впечатления, которые ее эффекты порождают в воспринимающем разуме. Здесь критицизм следует своей верной дорогой, но эта дорога ведет к кульминации, когда мы превосходим рациональное понимание и нам открывается более высокая способность восприятия, супрарациональная в своем источнике и природе.