Боль утраты - Льюис Клайв Стейплз Страница 2

Записывая все свои мысли (нет, лишь одну сотую), мне верится, что я как-то отвлекаюсь. Так бы я оправдывался перед Х. Но скорее всего она нашла бы слабое звено в моей защите.

Дело не только в мальчиках. Странный продукт моей утраты это то, что я полностью осознаю, что у всех, кого бы я ни встретил, я вызываю смущение. На работе, в клубе, на улице я встречаю знакомых, которые подходя ко мне, на ходу пытаются быстро сообразить, надо ли заговаривать со мной об «этом». Я ненавижу, когда они заводят разговор об «этом» и не переношу, когда они избегают этой темы . Некоторые просто стараются увильнуть. Р. избегает меня уже целую неделю.

Больше всего мне нравятся хорошо воспитанные юноши, почти мальчики, которые подходят ко мне, как входят на прием к зубному врачу, жутко краснеют, стараются побыстрее отделаться, а потом , когда самое неприятное позади, быстро и по возможности соблюдая приличия, исчезают в дверях бара. Может быть, людей, потерявших близких , следует изолировать и помещать в специальные заведения типа лепрозория?

В некоторых я вызываю кое-что похуже смущения . Для них я тень самой смерти . Когда бы я ни сталкивался со счастливой жeнатой парой, я знаю, о чем они думают, глядя на меня: «Один из нас когда-нибудь будет на его месте».

Сначала я опасался посещать наши любимые места, где мы с ней были счастливы когда-то — наш любимый паб, парк. Однажды я решился сразу, как посылают в полет пилота после того, как он побывал в аварии. К моему удивлению, никакой разницы . Ее отсутствие в этих местах ощутимо не более чем повсюду. Оно не имеет привязанности к определенному месту . Думаю, если тебе вдруг запретят употреблять в пищу соль, ты не будешь замечать ее нехватку в одном блюде больше чем в другом . Весь процесс еды будет другим, каждый день, любая пища. Это так просто. Весь жизненный процесс изменился. Ее отсутствие — как небо, распростершееся надо всем .

Хотя нет, это не совсем так. Есть одно место, где ее особенно не хватает , и этого места мне не избежать, ибо это я сам, мое тело. Когда-то оно было значительно, так как оно было телом возлюбленного Х. Теперь же мое тело — опустелый дом. Однако зачем обманывать себя? Я знаю, наступит время, и мое тело обретет былую важность для меня, и я даже забуду , что с ним было что-то неладно.

Рак, рак и рак. Моя мать, отец, жена. Кто следующий, думаю я . Тем не менее, Х., умирая от рака и зная это, призналась, что она больше не чувствует прежнего ужаса. Когда это стало реальностью, сама идея и имя болезни до какой-то степени утратили силу . И какое-то время я почти понимал ее. Это очень важно . Мы никогда не переживаем просто Рак, Войну или Несчастье ( также и счастье ). Мы живем одним часом, одной минутой. Взлеты и падения. Лучшие времена омрачены множеством мелких несчастий, и наоборот, самые тяжелые скрашиваются хорошими счастливыми минутами. .Мы никогда не осознаем до конца воздействия того или иного события в нашей жизни, мы даем ему название, которое в корне неверно. Сама жизнь — взлеты и падения, остальное — чистая идея.

Сейчас даже не верится, что мы бывали счастливы и веселы тогда, когда не оставалось никакой надежды. Как долго, содержательно и насыщенно проговорили мы в последнюю ночь!

Хотя нет, мы были не совсем вместе. Есть граница, за которой это уже не твоя «плоть». Невозможно до конца разделить слабость, страх и боль другого существа. То, что переживает другой, конечно, ужасно. Может быть, вам так же плохо, как близкому вам человеку, но я бы не стал особенно доверять тому, кто настаивает на этом. Все-таки разница есть. Ибо, говоря о страхе, я имею в виду животный страх, смертный ужас, охватывающий весь организм перед концом, удушье — ощущения крысы в мышеловке . Этот ужас нельзя разделить ни с кем. Сознание сострадает, тело сострадает меньше. Уж по крайней мере, телесная близость знакома любой любящей паре. Весь любовный опыт тренирует два тела переживать не идентичные, но дополняющие друг друга, взаимосвязанные, даже если и противоположные чувства .

Мы оба знали это. Я испытывал свои собственные , а не ее страдания, у нее были свои, а не мои. Конец ее страданий означал лишь «совершеннолетие» моих. Мы пошли дальше каждый своей дорогой. Эта леденящая душу правда, это ужасное правило уличного движения («Вам, мадам, направо, а вы, сэр, следуйте налево») — лишь начало разлуки, которая есть сама смерть. Эта разлука ожидает всех. Я думал, почему именно нам с ней так фатально не повезло, нас разлучили. Но, полагаю, все любящие думают так про себя, оказавшись в такой же ситуации.

Однажды она сказала мне: «Если мы даже умрем в один день и в один час, лежа рядом, все равно это будет та же разлука, которой ты так боишься». Разумеется, она не знала больше, чем я. Но она была ближе к смерти, и ей было легче попасть в цель. Она часто цитировала: «Один ты пришел в этот мир и один уйдешь». И она говорила, что она это чувствовала.. И было бы совершенно невероятно, если бы было иначе . Нас свело время, пространство и плоть, мы общались друг с другом, как по телефонным проводам, стоит перерезать один проводок — и связь прервана. Так или иначе, должен же когда-нибудь прерваться наш разговор? Если только не предположить, что этот вид связи заменяется совсем другим, но достигающим той же цели. Спрашивается, зачем же было разрушать старый способ ?

Бог — не клоун, который вытаскивает из-под носа. тарелку супа, чтобы тут же подсунуть другую тарелку того же супа. Даже природа не устраивает такие фокусы, она никогда не повторяет дважды одну мелодию.

Очень трудно выносить тех, которые говорят : «Смерти нет» или «Смерть не имеет значения». Смерть есть и она имеет значение, и ее последствия неизбежны и непоправимы . С таким же успехом можно сказать : Рождение не имеет значения .

Я гляжу на ночное небо. Ни в чем я так не уверен, как в том, что никогда, ни в каком времени и пространстве я больше не увижу ее лица, не услышу ее голос, не коснусь ее. Она умерла. Она мертва. Неужели так сложно это понять?

У меня не осталось ни одной ее хорошей фотографии. Когда я пытаюсь вспомнить ее лицо, мне не удается его увидеть отчетливо в моем воображении. А вот лицо абсолютно незнакомого человека, мелькнувшее в утренней толпе, я вижу с безошибочной точностью, стоит мне закрыть глаза. Несомненно на это есть простое объяснение. Мы видим лица тех, кто нам ближе и дороже всех, в разных ситуациях, под разными углами, в разном освещении, с разными выражениями, мы видим их, когда они гуляют, спят, плачут, едят, говорят, задумываются — и все эти разнообразные выражения смешиваются в нашей памяти и сливаются в неясное расплывчатое пятно. Но голос ее я слышу так яственно. Иногда, вспоминая ее голос, я могу разрыдаться как малое дитя.

2

Впервые за это время я решился перечитать свои записи. Мне стало неприятно. Читая эти записи, можно подумать, что ее смерть не имеет значения сама по себе, а важно лишь то, как она повлияла на меня. Сама Х. как бы выпала из поля зрения. Как я мог забыть, с какой горечью она восклицала : «Как много еще осталось всего, ради чего так хочется жить!»

Счастье пришло к ней довольно поздно. Она могла прожить еще 1000 лет и никогда бы не заскучала. Ее вкус ко всем удовольствиям чувства, разума и духа никогда не притуплялся. Она наслаждалась всеми радостями жизни, как никто другой, кого я знал. Она была как голодный, перед которым поставили изобильную еду и сразу же отобрали. Рок, судьба (или как это называется) обожает дарить огромные возможности, чтобы затем обмануть ожидания. Бетховен оглох…Как ни посмотри, все это смахивает на злую шутку, фокус злобного кретина.

Я должен думать больше о Х. и меньше осебе. Звучит неплохо. Но тут есть загвоздка. Я думаю о ней постоянно. Я вспоминаю, как она выглядела, как она разговаривала, как она двигалась. Но все эти факты и детали отбирает и сортирует мой разум. Меньше месяца прошло после ее смерти, и я уже чувствую, что начался медленный процесс превращения живой Х. в придуманную мною женщину. И это несомненный факт. Я больше не буду ничего выдумывать (по крайней мере, надеюсь). Но что, если мои записи все равно будут все больше и больше сосредотачиваться на моей персоне ? Нет больше самой реальности, которая меня могла во-время одернуть, как это делала, всегда неожиданно, живая Х, будучи самой собой, а не мной.