А Бежицын - Соль, потерявшая силу Страница 20

Особенно силен в нашем патриотизме антисемитизм. Это неудивительно, ибо он тесно связан с православием, которое передало ему все свои пороки. Ненависть к евреям проникла очень глубоко, куда глубже, чем иногда пытаются изобразить. Об этом хорошо свидетельствует народный пересказ библейского повествования о встрече Христа с самарянкой (его приводит Е.Н. Трубецкой):

- Как я дам тебе пить, когда ты - еврей?

- Какой я еврей? Я чистокровный русский!

А сейчас по всей стране жгут синагоги, призывают к погромам (и уже почти устраивают их), оскверняют еврейские кладбища, переиздают Нилуса, труды которого продают почти исключительно в православных храмах. Но и тут не без чудес: в России, оказывается, можно быть стопроцентным антисемитом с фамилией "Шафаревич", хотя, говорят знающие люди, она куда красноречивее, чем фамилия "Рабинович", почему-то считающаяся у нас самой еврейской.

Чтобы стать патриотом, ничего не надо делать, никуда не надо стремиться, никаких высот не брать. Зачем их брать, если единое на потребу обругать Запад и евреев? (Многие уравняли то и другое.) Ругаешь - и довольно. А вот у тех, для кого патриотизм не просто лай, но и продуктивная деятельность, у тех, кто с Западом и евреями может говорить на равных патриотизм нечто иное, как у покойного Святослава Федорова, у которого и Запад действительно мог поучиться. Но таких у нас мало, эти люди, как правило, от ругани с Западом отказываются как раз потому, что умеют делать дело не хуже европейцев (или евреев). А это наших третьесортных патриотов только раздражает, ибо отвлекает от главной задачи: на чем свет стоит крыть всех инаких, прежде всего тех же евреев.

Такие сомнительные патриоты есть везде, но только у нас именно они вышли на первый план и оттеснили всех прочих. Похоже, все попытки наполнить наш патриотизм положительным содержанием кончаются ничем, хотя еще В.С. Соловьев писал: "Теперь настала пора возвратить патриотизму его истинный смысл, - понять его не как ненависть к инородцам и иноверцам, а как деятельную любовь к своему страдающему народу" /90/. "Деятельной любви" сейчас практически не осталось, в поношении всего иного дошли до полного свинства и неучастие в этом свинстве считают отсутствием патриотизма, что не всех устраивает. А участие роднит всех ругающих - в первую очередь большинство православных и околоправославных с коммунистами. Мало того: РПЦ даже с аятоллами идет на сотрудничество - ради противостояния все тому же проклятому Западу. Ибо для нее главное не вера, а ненависть к нему.

Это отталкивает тех, кто действительно хочет послужить отечеству, но не согласен лаем лаять на всех иных - в этом главная опасность и главный вред третьесортного патриотизма (он же, по В.С. Соловьеву, "зоологический"). Он не признает никакого иного патриотизма, кроме третьесортного, - и людей сортом повыше. Это тоже было отмечено давно, еще А.М Жемчужников один из создателей образа Козьмы Пруткова, и потому вроде бы человек веселый, написал такие тоскливые строки:

Вы все, в ком так любовь к отчеству сильна,

Любовь, которая все лучшее в нем губит,

И хочется сказать, что в наши времена

Тот честный человек, кто родину не любит.

Таков результат патриотических упражнений наших третьесортных хранителей отечественных традиций. В.В. Розанов писал о них: "Боже, да почему же эта национальная партия, когда она отсекает голову этой России, охраняет ее экскременты, вонючие отбросы, а что в ней молодо и растет, что чисто сердцем, в чем сконцентрирован весь идеализм страны, - все это порубает, ненавидит, истребляет? Не скорее ли эта партия страшно антинациональная? Может ли быть назван садоводом, хозяином сада, оберегателем его человек, который бережет только старые пни в нем, а молодые деревца вырывает с корнем и вообще органически ненавидит?" /91/.

Ненавидят наши третьесортные православные патриоты многое и многих даже до сего дня. Современный автор имеет все основания сказать: "Когда встречаешься с такими православными, которые последними словами ругают... все другие христианские исповедания, а также православных, не разделяющих их ненависти к евреям, католикам и протестантам, то поражаешься человеческой способности даже из религии самой чистой и возвышенной любви ко всем людям создать идеологию исключительного монопольного права на обладание истиной и лютой ненависти ко всем, думающим иначе" /92/.

Уже говорилось, что такой патриотизм-национализм бытует не только у нас. Кое-где он даже торжествовал - например, в Германии в первой половине ХХ века. Что и привело ее к катастрофе. Но Германия все же уцелела, хотя, говорят, ценой утраты идентичности, по меньшей мере, ее существенного ее изменения. России же, если в ней восторжествует такой вот третьесортный патриотизм-национализм (а пока он явно берет верх), уцелеть скорее всего не удастся. Об этом тоже предупреждал В.С. Соловьев: "Доведенный до крайнего напряжения, национализм губит впавший в него народ, делая его врагом человечества, которое всегда окажется сильнее отдельного народа" /93/.

Единственное чего желают отечеству, - статуса великой державы. Но он ко многому обязывает и даром не обходится, России же обходится дороже, чем всем прочим странам, это еще Достоевскому было ясно: "Положим, мы и есть великая держава, - писал он в "Дневнике...", - но я только хочу сказать, что нам это слишком дорого стоит - гораздо дороже, чем другим великим державам, а это предурной признак". (Он же там же: "...ныне воюют не столько оружием, сколько умом, и согласитесь, что это последнее обстоятельство для нас особенно невыгодно".) Сейчас, кажется, только у А.И. Солженицына хватает трезвости и честности открыто сказать: "Н е т у н а с с и л на Империю! - и не надо, и свались она с наших плеч... Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке ее" /94/.

Еще одна особенность нашего патриотизма-национализма состоит в том, что он носит почти исключительно военный характер. Собственно, мирного патриотизма у нас вроде и нет: быть патриотом у нас - значит прежде всего быть солдатом, что неверно: патриотизм вовсе не удел только военных. Особенно в наше время, когда даже оборона России - это не столько люди в форме, сколько академик Сахаров. Наши генералы - тоже патриоты третьего сорта, да и как генералы они далеко не первосортны.

А наш патриотизм в годы войны, который ставят в пример, также не без изъянов: да, было подлинное стремление защитить родину, но были и заградотряды, стрелявшие по своим, чего, кажется, никто кроме нас не делал. И голодных, разутых-раздетых, плохо вооруженных, а то и вовсе невооруженных гнали без всякой надобности на убой, пехоту впереди танков, тоже только у нас. И числом ненужно погибших мы гордимся как величайшим достижением, и лишь немногие полагают, что надо было под трибунал отдавать наших полководцев. Большинство же обожает своих палачей и мясников, а самых кровавых из них требует причислить к лику святых. И не исключено, что РПЦ придется пойти на это - служение околоправославию даром не обходится. Оно уже канонизирует адмиралов, и скоро, надо думать, появится много икон с изображениями святых в погонах и эполетах, и различаться они будут, скорее всего, по воинским званиям. Идиотизм происходящего мало кого смущает.

"Военный патриотизм" отнюдь не оборонителен - он наступателен по своей природе и ищет, где бы сапоги помыть. При резко сократившихся возможностях военные амбиции остались прежними. Они вполне логически вытекают из религиозного оправдания нашего патриотизма. Еще Иван Ильин писал: "...чувство и воля националиста, вместо того, чтобы идти в глубину своего духовного достояния, уходит в отвращение и презрение ко всему иноземному. Суждение "мое национальное бытие оправдано перед лицом Божиим", превращается, вопреки всем законам жизни и логики, в нелепое утверждение: "национальное бытие других народов не имеет перед моим лицом никаких оправданий"... Эта ошибка, впрочем, имеет совсем не логическую природу, а психологическую и духовную: тут и наивная исключительность примитивной натуры, и этнически врожденное самодовольство, и жадность и похоть власти, и отсутствие юмора, и узость провинциального горизонта, и конечно, неодухотворенность национального инстинкта. Народы с таким национализмом очень легко впадают в манию величия и в своеобразное завоевательное буйство..." /95/. Согласимся: писатель, которого наши нынешние патриоты избрали своим идеологом, дает очень точную характеристику своим последователям, страдающим - среди прочего - и завоевательным буйством.

Но им же поражено и большинство россиян, ничего об Ильине не знающих. Поставь их сейчас перед выбором: компьютеры в каждой школе или восстановление военной базы в Камрани, в ответе можно не сомневаться: большинство предпочтет никому ненужную базу в далеком Вьетнаме, а с компьютерами "потерпим до лучших времен". Которые, однако, без компьютеров никогда не настанут. И все же люди мечтают прежде всего о великой - в военном отношении! - родине, а не о процветающей и счастливой.