Ирина Монахова - Бог и человек - путь навстречу Страница 21

Эта невыявляемость происходит для христианского мира от недопознания, недоузнавания, недопонимания им христианства - то есть данного ему пути не столько к некоему уровню информированности, просвещенности в качестве увлекательного приложения к жизни, а к изменению ее самой.

А информированность в этом вопросе, которая, на первый взгляд, действительно может показаться неким необязательным приложением к "основной" жизни, на самом деле оказывается как бы ловушкой, где в качестве съедобной приманки используется как раз необязательность, поверхностность, увлекательность неполного познания христианской идеи. Ее верхний слой действительно кажется простым, спокойным, радостным и дающим утешение почему бы не приобщиться.

Приобщившись и приняв в основном слова о христианстве (этот верхний слой), а не само его, но считая уже себя христианами, сразу оказываемся как бы в другом мире. На том же месте, но в другом мире, где существует другой закон над жизнью. Потому что слова, воспринимаемые как необязательное дополнение к жизни, - воспринятые, оказываются ее законом, действующим независимо от того, признали его и вообще узнали о его существовании или продолжают считать его всего лишь словами, необязательными для исполнения. Просто словесная информация оказывается чем-то совсем другим и бесконечно б*льшим, но только узнав ее полностью, до конца, можно понять - чем именно.

Это тоже своего рода тайна - как слова становятся законом, причем таким, который всегда исполняется. И от этой тайны начинает веять холодом, как при удалении от нагретой солнцем поверхности вглубь.

x x x

Первый шаг вглубь: ни повторять, ни уговаривать никого не собираются, однажды все сказано - и на этом словесная (лирическая) часть закончена. Дальше - можно догадаться, что будет дальше, по всему, по нам самим. "Если бы я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем" (Иоан.15: 22).

Впрочем, в этой ловушке нас не оставляют на произвол судьбы. Нас вообще никогда не оставляют, просто мы сами то замечаем, то не замечаем этого. Нам все время пытаются объяснить, втолковать все одно и то же: изредка по-хорошему - на словах, чаще же по-плохому - во всей остальной жизни.

Но мы не очень спешим идти навстречу этим попыткам, и, как много лет назад, когда христианство впервые принималось христианским (теперь) миром, так и сейчас, при многолетнем опыте приобщения к христианству, уровень этого приобщения всегда был довольно поверхностным и таким он постоянно воспроизводится из поколения в поколение до сих пор.

Правда, если говорить не о личностях, а о народах, то этот уровень неизбежно будет похож на "среднюю температуру по больнице" - у кого-то он максимально глубок, у кого-то он максимально поверхностен. Но как бы он ни был глубок у некоторых, отдельно взятых, это не делает погоды. Ведь каждый человек, без исключения, является объектом неравнодушия и внимания свыше, каждый потенциально способен, при желании, идти к Богу, а не в обратную сторону.

Так вот огромное численное преимущество тех, кто остановился на самом поверхностном уровне, не говоря уже о тех, кто вовсе идет в обратном направлении, по сравнению с теми, кто имеет представление о христианской идее полное, создает некую самостоятельную величину, самостоятельно ценную.

И эта величина, какая она была и есть, производит безнадежное впечатление. Как будто кому-то дали задание пройти километр, а он за много лет прошел пять метров и каким-то чудесным образом не понимает, что положение его безнадежно, что если идти с такой скоростью, то или он сам не доживет до конца пути, или дорога зарастет непроходимыми зарослями, или еще что-то случится.

x x x

Христианская идея действительно такова, что можно узнать только самый поверхностный ее слой и при этом быть уверенным, что знаешь и понимаешь все до конца и не беспокоиться о незнании остального ее содержания.

Это странное и таинственное свойство книги, кажущейся просто одной из всех существующих книг - Нового Завета, а вернее, в основном, Евангелия. Ее предельная простота, элементарность, которая притягивает многих, всяких и разных, и все кому не лень могут, только услышав или прочитав несколько фраз из Евангелия, уже считать себя христианами и быть уверенными, что это так и есть на самом деле. И ее бесконечная сложность и трудность постижения ее, что делает ее неизвестной и непрочитанной для многих из тех, кто ее читал.

Интересно, что эти многие по-своему правы и они действительно являются христианами в том смысле, что несут всю ответственность за свою и чужую жизнь, за жизнь христианского мира вообще - ответственность, которая предусмотрена для людей христианством, как неким законом. И именно всю, полную ответственность, как если бы познание и понимание христианства, то есть самого закона, было бы тоже - полным, а не в той пропорции, в которой оно известно и понято. И эта ответственность, как легко можно видеть по всему, довольно тяжелая для человека, для христианского мира, и она гораздо больше, чем узнанная и понятая им часть христианства.

Из этого напрашивается такой простой вывод, что именно сам человек должен быть максимально заинтересован в большей, чем сейчас, степени познания и понимания христианства - того закона, по которому он живет и по которому с него взыскивается, независимо от того, знает он его, не знает или знает частично. Ведь это незнание или частичное знание очень дорого ему обходится. Но этой заинтересованности не чувствуется, хотя вопросы, удивление и недоумение по поводу большой разницы между количеством знаний и количеством ответственности возникают.

Вот эти вопросы, обычно вызываемые экстраординарными обстоятельствами, и напоминают время от времени как самому человеку, у которого возникают вопросы, так и окружающим, о существовании этой разницы и о том, что он, видимо, призван, по мере возможностей, преодолевать эту разницу или хотя бы стараться делать это. И тут оказывается, что заниматься этим преодолеванием очень трудно. Труднее, чем нести ответственность за бездействие в этом направлении. Тем более, что часто существует некое распределение ролей, когда одни отличаются наибольшей степенью неведения, а другие за это бывают битыми.

Для того, чтобы между этой причиной и этим следствием установилась как бы обратная связь, да и даже хотя бы прямая связь - уже для этого нужен другой уровень познаний, чем преимущественно существующий. Получается такой замкнутый круг. Особую замкнутость и сомкнутость ему добавляет то, что большая степень познания не способствует обыкновенной живучести ее носителей, и они, даже при всем их желании, иногда просто физически не могут разбавить своим присутствием неведающее или маловедающее большинство и тем самым улучшить общий уровень.

x x x

Впрочем, наверное, этот уровень является оптимальным для реального человека, общества, какое оно есть, и его реальной земной жизни, какая она есть. Не зря же он сохраняется в почти неизменном виде много лет, столетий. И если до сих пор ничто не могло сдвинуть с его места и подвинуть в лучшую сторону, то можно предположить, что он застрял на этом месте безнадежно. И как ни воздействуй на человека, вернее, на человеческое общество, хоть по-хорошему - словом, хоть по-плохому - всем остальным, оно будет стоять на своем, на стихийно установившемся и остановившемся уровне и лучше будет всегда битым, чем сойдет с этого места.

Такой вот союз, альянс между тем миром и этим, между реальной земной жизнью и христианской идеей - союз, который в принципе невозможен. Это иллюзия дружбы между ними, которой не может быть и которая христианской идеей и не предусмотрена.

Кажущаяся дружба эта заключается в попытке примирить непримиримое и соединить несоединимое - чтобы и жизнь земная продолжалась, не прекратилась, и христианская идея чтобы тоже существовала, и все это в одном и том же месте - в человеке, что невозможно в чистом виде. В чистом виде может быть что-то одно - или то, или другое, но не вместе.

Иллюзия мира и дружбы между ними может быть только за счет качества того и другого, за счет ущерба в том и другом. Уменьшить уровень восприятия, или причастности, к христианству до незначительного, безопасного, как лечебная доза яда, для жизни, для земной жизни, уменьшить и уровень самой этой земной жизни до соответствующего уровню восприятия христианства - такие вот взаимные потери с обеих сторон создают иллюзию дружбы.

Иллюзия дружбы, снижение дозы от ядовитой до лекарственной совершенно необходимы. Яд ни для кого быть привлекательным не может, вернее, для большинства. Привлечь многих может если только лекарство, дающее надежду и утешение.

x x x

Вот именно в качестве утешения и приглянулась, видимо, христианская идея многим. Хотя утешения она как раз и не содержит и вообще не подходит для такого прикладного применения. Она вовсе не служит некой приправой или дополнением к земной жизни. Ее настоящая роль скорее похожа на посланника иного мира, причем, враждебного мира. И каждый, кто попадает на ее территорию, оказывается на территории враждебной стороны, и последствия этого могут быть соответствующие.