Бремя страстей - Ткачев Андрей Страница 25

Пронзены! Пронзены — неощутимо — болтовней, чужой и своей, радиацией, радиоволнами, звуками вездесущей попсы и бесовскими прилогами. И еще мы защищены Ангельскими крылами, поэтому и живы до сих пор, что защищены. Как хорошо, что всего этого не видно! Все это вместе было бы непереносимым для простого человека зрелищем.

Нужно хорошо думать. Этим мы помогаем жить человеку, находящемуся рядом. Воду грязную пить нельзя, а грязно мыслить можно? Фрукты немытые есть нельзя, а мысли немытые разве есть, то есть иметь, можно? Необходимо решать экологические проблемы, а экологией мысли разве не надо заниматься? Представьте: человек зашел в метро, сел возле другого человека и включил дозиметр. Он его включил, а дозиметр молчит. Значит, у другого нет ни одной заразной мысли. Потом этот другой включил свой дозиметр — и у него молчит. Значит, у них в голове чисто. Если у людей чистые мысли, тогда можно с пола есть и из крана пить. Ты и я сидим рядком. Ты и я включили дозиметры. Они молчат. Мы поглядели друг на друга и улыбнулись понимающей улыбкой.

Спасительное молчание

Одно слово «Вперед!» — и войска сшибаются в атаке, после которой многим придется подняться только на Страшный Суд. Одно слово женщины: «Да!» — и мужчина берет ее под руку, чтобы идти к алтарю: для них начинается новая жизнь, от которой затем родятся новые люди. Несколько слов Иисуса Навина: «Стой, солнце, над Гаваоном!» — и совершается нечто непонятное ни физику, ни лирику: законы природы меняют свой ход, чтоб Израиль смог отомстить. Одно слово, два слова — и жизнь, как река, меняет направление своего течения. Слово не просто сопровождает человеческую жизнь, слово рождает реальность и управляет ею. Это касается не всех слов, а тех, о которых сказано: «Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди, и составители их — от единого пастыря» (Еккл. 12, 11). Но сколько вообще говорит человек, сколько слов он произносит за день, за жизнь?

Вопрос непраздный, поскольку качество и количество всегда находятся в некоторых противоречивых отношениях. Чем больше ворох конвейерного ширпотреба, тем тяжелее найти в нем нечто уникальное, ценное. Чем хуже мы относимся к словам, тем тяжелее в нужное время сказать одно нужное слово, чтобы было оно — как игла и как вбитый гвоздь. Итак, сколько говорит человек? И если мы получим приблизительный ответ, из-за спины первого вопроса выглянет второй: о чем так много (мало) говорит человек?

Ученые разных кафедр, оказывается, давно интересуются этим вопросом. Например, вопрос этот исследовали психологи из Университета Аризоны. И не только они. Тем же вопросом интересовались дотошные японцы и еще много кто. Исследования опровергли, как всегда бывает, ряд ложных стереотипов. Например, оказалось, что мужчины болтливы почти так же, как и женщины. Стыдно, но факт. Вестимо, показатели болтливости варьируются в зависимости от того, кого исследовали: горожанина или селянина, образованного человека или простого рабочего, представителя «горячих» народов (итальянцев, например) или «холодных» (финнов). Дело во многом зависит и от профессии. Болтунами оказались менеджеры по продажам (оно и понятно), парикмахеры (это уже занятно), офисные начальники и журналисты. Зато в молчуны попали продавцы, что несколько удивительно. И еще удивительно то, что сельские люди говорливее горожан. Но все-таки: сколько?

Слово не просто сопровождает человеческую жизнь, слово рождает реальность и управляет ею. Это касается не всех слов, а тех, о которых сказано: «Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря» (Еккл. 12,11).

Пропуская вниманием явных молчунов, которые обходятся в день полутысячей слов, и проходя мимо тех, у кого рот не закрывается (эти выбрасывают изо рта, как из пулемета, до 40 и больше тысяч слов в день), в среднем за день человек произносит 15-16 тысяч слов. Нет сомнений, что цифра эта условна и по отношению к разным людям может серьезно колебаться в одну или другую сторону. Но много это или мало, и с чем сравнить? Любые цифры нужно попытаться овеществить, сделать результат наглядным. Миллиард от миллиона в купюрно-долларовом воплощении отличается так же, как грузовой вагон отличается от чемодана-дипломата. Теперь легко представить абстрактные цифры.

Предположим, что читатель не производил исследований, но поверил общему направлению подсчетов и результатам. Верит он не до последней цифры, но доверяет порядку цифр. Итак, досужие умники, посчитавшие то, что редко кто считает, говорят: «Все, произнесенное человеком за целую жизнь, в случае переноса на бумагу дает (!) тысячу томов по 400 страниц в каждом». Вот, например, лежат две книги для чтения. Это «Записки революционера» П. Кропоткина издания 1906 года (в ней 460 страниц) и «Письма» Флобера 1956 года издания. В ней 490 страниц. Около тысячи книг такого объема наговаривает каждый человек! Восхитительно! Но тут же известным персонажем из табакерки выскакивает другой вопрос: «А что он там наговаривает?» Если весь словесный шум и мусор собрать на бумагу, то получится не переписка Флобера, а нечто такое, от чего бумага покраснеет, как флаг коммунистической партии. Итак, все люди — писатели, только книг этих лучше бы не читать.

Что получится, если соединить попутно идею наговаривания текста и сам написанный текст? Техническая революция подарила диктофон, и можно говорить, не утомляя руку, а потом расшифровать сказанное и переложить слова на бумагу. Так что произнесение слов и их написание недалеки друг от друга. Пишущий, по сути, говорит, а говорящий пишет.

Один режиссер сказал (в виде грустной шутки), что вечной карой для работника искусства может быть вечный (!) просмотр своей халтуры или глупостей, которыми он на земле наполнял воздух и людские сердца. Это вовсе не шутка. Это подлинный ужас — смотреть на себя со стороны и понимать, какими глупостями и гадостями ты занимался всю жизнь. Если кто-то думает, что это касается только актеров и журналистов, он ошибается. Смысл сказанного заключается в том, что все люди, без исключения, — писатели (кстати, и актеры тоже). Вдруг кому-то придется со временем прочесть все им сказанное, а потом превращенное в текст? Вдруг это и будет составной частью нравственных мучений? Можно только искренне пожелать, чтобы в данном случае рукописи сгорели. Ибо если они не сгорят, то сгорят от стыда те, кто их написал.

Культура молчания так же полезна, как культура поста. Болтливый мир должен, ради экологии души, устраивать дни тишины, должен уменьшать общее количество сказанного.

Если принять в виде посыла ход изложенных мыслей, то станет очевидным, почему молчание — один из видов духовной практики. Также станет понятной строгость слов Спасителя: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишъся» (Мф. 12, 36-37). Все это, быть может, поставит некие фильтры в человеческом сознании, и люди станут осторожнее относиться к слову. А если и родит некое глупое сердце соответствующий членораздельный звук, то, может быть, человеческий ум вспомнит, что у языка две преграды: губы и зубы. И человек удержит ненужное, прикусив язык.

Культура молчания так же полезна, как культура поста. Ожиревший мир думает о диетах. Загазованный мир думает об экологическом топливе, а еще додумался устраивать кое-где «день без машин», когда люди ходят пешком или пересаживаются на велосипеды. Болтливый мир тоже должен, ради экологии души, устраивать дни тишины (не путать с днем перед выборами), должен уменьшать общее количество сказанного. Во-первых, это уменьшит общее количество греха. А во-вторых, тот, кто умеет сдерживать язык, если уж заговорит, то заговорит обдуманно. Видимо, таким и был Иисус Навин, сказавший солнцу над Гаваоном: «Стой!»

Что в голове у Каина

Одни связи рождают другие. В мире капиталистической магии, в банковских пробирках и ретортах деньги рождают деньги. Бездна бездну призывает (Пс. 41, 8), и подобное тянется к подобному. Ну а кровь вызывает кровь.