Александр Матяш - Дао Блаженств Страница 29

М: Мне кажется, что дети настолько маленькие, что у них еще нет этой маски.

А: Есть.

М: Или, по крайней мере, эта маска возникает настолько редко, что они еще не могут за нее держаться.

А: С маской все не так просто, Рита. Маска не есть нечто сознательное, это – кармический груз. Даша говорит, что по внешнему виду и поведению детей видно: у кого полегче, у кого потяжелее. Говорят, что даже в роддоме сразу видно, что будет за человек.

Вернемся к основному руслу нашего рассуждения и попытаемся продолжить. В христианстве есть идея внутреннего совершенствования – через покаяние, через духовную практику мы все время идем к Богу. Но получается, что очень важно также осознание того, от чего именно мы уходим, с чем мы стремимся расстаться. В буддизме мы расстаемся с иллюзорной привязанностью, никчемной и ничтожной, а в христианстве мы уходим от очень серьезного груза первородного греха, существующего в каждом из нас.

М: Да. Нам сразу навязывается чувство вины. И очень сильное.

А: Да. Почему чувства вины у людей восточных культур намного меньше? Нам, западным людям, оно навязывается религией. Эти установки глубоко бессознательны, они не контролируются сознанием и очень глубоко в нас сидят. Вы думаете, занятия буддистскими практиками смогут перенастроить восприятие человека с христианской архитектоники сознания на буддистскую? Ничего подобного! Я могу откровенно вам признаться, что сколько бы я ни занимался буддизмом и вообще Востоком, но если мне снится кошмарный сон, в котором меня пытаются одолеть бесы или демоны, я не призываю Бодхисаттву. Я начинаю во сне молиться. Я взываю к Иисусу Христу. И Он меня там, во сне, спасает, вся эта бесовская сила уходит. Ни к кому другому: ни к богине Таре, ни к Авалокитешваре – я ни разу не обратился во сне. А вот к Господу Богу – «Отче наш» или «Господи Иисусе Христе» – это из меня поднимается без всяких раздумий. Хотя казалось бы – откуда? – ведь какой-то интерес к христианству я почувствовал только в сознательном возрасте.

Продолжим? Но сначала я хочу попросить вас внимательно посмотреть на икону с изображением Иоанна Крестителя (см. рис 5).

Рис. 5. Иоанн Креститель

Вы хорошо знаете, каким образом в христианстве происходит очищение от грехов.

М: Через покаяние.

А: Да, через покаяние. Но покаянию предшествует весьма важное и очень непростое душевное усилие: в этих грехах сначала надо признаться самому себе. А для этого надо научиться их созерцать. Созерцать свою греховную природу, свои греховные помыслы, мысли, мыслишки, чувства – в самых тонких нюансах, что весьма непросто, так как большая часть всего этого погружена в недра бессознательных пластов нашей психики и изолирована от сознания. Подлинное очищение происходит через очень глубокий контакт со своим бессознательным. Увеличение чувствительности человеческой природы происходит тогда, когда мы набираемся смелости и мужества увидеть в себе все то, что мы обычно предпочитаем не видеть, не замечать: гримасы и уловки нашего эго, связанные с гордыней и лукавством, обидами, претензиями к ближним и так далее. Любое расширение сознания – а значит и его очищение – происходит через все большее и большее погружение в свою греховную природу, которую мы сами от себя скрываем. Попробуйте понять, вчувствоваться и ощутить, глядя на отрубленную голову Иоанна Предтечи, насколько глубока должна быть эта медитация. Попробуйте почувствовать, что происходит во время этого процесса.

А происходят поистине удивительные вещи. Мы все больше и больше смотрим на то, чего мы предпочитаем в себе не замечать, точнее – чего наше эго не хочет замечать в себе, но при этом душа наша погружается в глубочайшую медитацию акта самосознания. Точка, из которой мы способны все это увидеть, находится в самой глубине нашей души. И оттуда мы имеем возможность созерцать все наши греховные замыслы и чувства, всю ту нечистоту, которая составляет костяк нашего эго и которая сильна и крепка только до тех пор, пока мы ее не видим, пока не отдаем себе отчета в ее существовании. Предпочитаем не отдавать себе отчета, если быть до конца искренними. В этой точке и православные, и буддисты сходятся – редкое согласие между ними. И для того, чтобы увидеть во все более тонких, глубоких и одновременно неприглядных нюансах все чрево, всю утробу нашего ненасытного эго, мы должны подниматься все выше и выше, развивая в себе те тонкость, глубину и проницательность, которые позволят нам оторвать наконец-таки нашу душу от всего плотского, суетного, сиюминутного – преходящего. Как проникновенно поется в Божественной Литургии: «Всякое ныне житейское отложи попечение». Хотя бы на время службы, где мирское время останавливается и начинает отсчитываться время сакральное.

Д: Что такое «попечение»?

А: Хлопоты и заботы, то, о чем пекутся. И вот только тогда, когда сила нашего духа становится достаточной для того, чтобы проникать своим духовным взором всю толщу наших страстей, слабостей, отпадений от своей экзистенциальной сущности, только тогда становится возможной встреча души со своей наивысшей, наичистейшей и сокровеннейшей сутью – то есть, с Христом. Христос Яннарас23 считает, что грех – это просто отпадение от своей экзистенциальной сущности. Грех, как он говорит, – это экзистенциальная неудача.

М: То есть мы не грешники, мы неудачники все.

А: Да. Мы – экзистенциальные неудачники. Он приводит потрясающие примеры для разъяснения этого. Например, любовь: «В основе любой любви, даже плотской, всегда лежит стремление к какому-то соединению, слиянию по большому счету с Богом». Очень интересно. Он первый православный писатель, у которого я встретил описание того, что является, собственно, сутью Тантры.

Д: Так он грек?

А: Да. Живет в Греции. Мирянин-богослов.

«Отношение Бога со Своим народом, с каждым из его членов, представляет собой таинство брака, таинство любви: в этом единственное объяснение (по крайней мере, для церковной экзегезы) того факта, что откровенно эротическая поэма, «Песнь песней», была включена в состав книг Ветхого Завета.

Однако «эротические» отношения Бога с Израилем – всего лишь прообраз того единения Бога с человечеством, которое было достигнуто в лице Христа и в Его Теле – то есть в Церкви. «Тайна сия велика», – пишет апостол Павел в Послании к Ефесянам (Еф.5,32). На эту тайну указывают евангельские притчи образами, связанными с брачной символикой. В Новом Завете Христос называется женихом Церкви и каждой человеческой души. Для Бога каждая человеческая личность – возлюбленная. В частности, в Евангелии от Иоанна «жизнь вечная», даруемая нам Христом, сопровождается предикатом «знать», «познать», что соответствует еврейскому слову, обозначающему брачные отношения между мужчиной и женщиной: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин.17,3).

В святоотеческой традиции Сам Бог, в Своей внутри-троичной сокровенной жизни, определяется как «всеполнота эроса», нерасторжимого эротического единства: «Любовь есть сам эрос, ибо написано, что Бог есть любовь» (Максим Исповедник). Этот эрос проявляется как экстаз; в нем находит выражение эротический Божественный порыв, конституирующий внеположные Богу сущности: «Он, Творец всех вещей… от преизобилия любовной благости изливается из Себя… и таким образом любит и вожделеет. И нисходит с недосягаемой высоты к тому, что пребывает во всем» (Дионисий Ареопагит). Единственный доступный человеку способ описать опыт своей причастности к этому эросу и возникающих при этом отношений с Богом заключается опять-таки в проведении параллели с отношениями между полами: «Твоя любовь зиждется на мне, как любовь женщин» (Ареопагит). Аскетическая литература в поисках модели для выражения Божественной любви к человеку также обращается к любви человеческой, более того – любви плотской, а не к идеалистическим представлениям, порождаемым ностальгическим платонизмом24: «Пусть телесная любовь станет для тебя образом вожделения к Богу» (Иоанн Лествичник). «Как безумно влюбленный вожделеет к своей возлюбленной, не так ли Бог склоняется к душе, жаждущей покаяния?» (Нил Синайский). «Блажен вожделеющий к Богу с той же силой, с какой безумно влюбленный вожделеет к своей возлюбленной» (Лествичник).

Если эрос в привычном для нас понимании выражает прежде всего слепое инстинктивное влечение чувственности вместо того, чтобы освобождать личность от принудительной природной необходимости и превращать жизнь двоих людей во взаимное дарение любви, это происходит потому, что мы знаем эрос в его искаженной форме – форме греха, то есть экзистенциальной неудачи. В результате эрос отклоняется от своего подлинного назначения. Тем не менее даже в состоянии греха и падения он создает возможность физического единения двух личностей и рождения новых человеческих ипостасей. Дело в том, что в нем сохраняется нечто от того любовного влечения, что запечатлено в нашей природе как образ Божий. Благодаря этому влечению возможно соединение не только различных ипостасей, но и разных природ, в результате чего мы становимся «причастниками Божеского естества», «следуя во всем Богу и становясь подобными Ему во всем, кроме тождества по сущности» (Максим Исповедник). Автор Ареопагитик видит «смутное выражение» этого любовного влечения даже в невоздержанном, «который опускается на самое дно жизни, где царствует неразумное вожделение». Наконец, святой Максим Исповедник рассматривает сексуальный инстинкт лишенных разума животных, а также силу влечения, образующую «взаимосвязь» всего тварного мира, как проявление единого эротического стремления, всеобщего возвратного движения к единообразию Божественной жизни.