Палийский Канон - Мадджхима Никая Страница 3

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые не чисты в образе жизни, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их образа жизни, в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи нечистым в образе жизни я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я чист в образе жизни. Я один из тех благородных, которые, будучи чисты в образе жизни, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе эту чистоту своего образа жизни, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые жадны и горячо страстны до сенсорных утех, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка жадности и горячей страсти до сенсорных утех в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи жадным и горячо страстным до сенсорных утех я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я не жаден до сенсорных утех. Я один из тех благородных, которые, будучи не жадны до сенсорных утех, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе это отсутствие жадности до сенсорных утех, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые недоброжелательны и имеют пагубные установки, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из- за этого недостатка их недоброжелательности и пагубных установок в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи недоброжелательным и с пагубными установками я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я имею доброжелательный ум. Я один из тех благородных, которые, имея доброжелательный ум, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе эту доброжелательность своего ума, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые покорены ленью и сонливостью, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их лени и сонливости в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи ленивым и сонным я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я отстранился от лени и сонливости. Я один из тех благородных, которые, отстранившись от лени и сонливости, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И видя в себе эту отстраненность от лени и сонливости, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые неугомонны и с беспокойным умом, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их неугомонности и беспокойного ума в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи неугомонным и беспокойным я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Мой ум спокоен. Я один из тех благородных, которые, обладая спокойным умом, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе это спокойствие своего ума, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые неуверенны и погрязли в сомнениях, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их неуверенности и сомнений в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи неуверенным и сомневающимся я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я ушел за пределы неуверенности. Я один из тех благородных, которые, выйдя за пределы неуверенности, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе это отсутствие неуверенности, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые превозносят себя и принижают других, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их склонности превозносить себя и принижать других в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы имея склонность превозносить себя и принижать других я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я не превозношу себя и не принижаю других. Я один из тех благородных, которые, не превознося себя и не принижая других, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе отсутствие этой склонности превозносить себя и принижать других, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые склонны паниковать и страшиться, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их склонности к панике и страху в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы имея склонность паниковать и страшиться я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Меня не беспокоят мурашки. Я один из тех благородных, которые, будучи не беспокоемы «гусиной кожей», пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе отсутствие каких-либо мурашек, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые корыстны до прибыли, приношений и славы, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка их корысти к прибыли, приношениям и славе, в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы имея корысть к прибыли, приношениям и славе, я оставался в удаленных лесах или диких обителях. У меня лишь немного желаний. Я один из тех благородных, которые, имея лишь немного желаний, пребывают в уединенных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе это наличие лишь немногих желаний, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые ленивы и недостаточно настойчивы, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этой их лени недостатка настойчивости в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи ленивым и недостаточно настойчивым я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Моя настойчивость неослабна. Я один из тех благородных, которые, имея неослабную настойчивость, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе эту неослабную настойчивость, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые имеют мутную осознанность и не бдительны, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за их мутной осознанности и недостатка их бдительности в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи с мутной осознанностью и недостаточно бдительным я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Моя осознанность установлена. Я один из тех благородных, которые, имея установленную осознанность, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе эту установленную осознанность, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые не сконцентрированы и с блуждающими умами, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этого недостатка в их концентрации и блуждающих умов в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы будучи не сконцентрированным и с блуждающим умом я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я искусен в концентрации. Я один из тех благородных, которые, будучи искусными в концентрации, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе свою искусность в концентрации, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тут мысль посетила меня: «Когда жрецы и отшельники, которые имеют психические расстройства, уходят в удаленные леса или дикие обители, то из-за этих психических расстройств в них вырастают неумелые ужас и страх. Но это не имеет отношения ко мне, чтобы имея психические расстройства я оставался в удаленных лесах или диких обителях. Я искусен в различении. Я один из тех благородных, которые, будучи искусными в различении, пребывают в удаленных лесах или диких обителях». И, наблюдая в себе свою искусность в различении, я обрел даже еще большую неустрашимость перед жизнью в диких местах.

Тогда мысль посетила меня: «Что если я, в назначенные ночи, такие как восьмые, четырнадцатые и пятнадцатые по лунному календарю, буду пребывать в местах, навевающих ужас, заставляющие волосы вставать дыбом — у гробниц, что в парках, в лесах и у подножий деревьев? Возможно мне удастся рассмотреть этот страх и ужас». Так, некоторое время спустя, по обозначенным датам, таким как восьмые, четырнадцатые и пятнадцатые ночи лунного календаря, я оставался в такого рода местах, которые навевают ужас и заставляют волосы вставать дыбом. И пока я пребывал там, иногда дикое животное могло пройти, или птица обронить ветку, или ветер начинал мести опавшие листья. Тогда мысль посещала меня: «Может быть это страх идет?». И я подумал: «Почему я просто продолжаю ожидать страх? Что, если я буду подавлять страх и ужас в любом состояния, когда бы они не пришли?». Таким образом, когда страх и ужас приходили во время того, как я прохаживался вперед и назад, я не останавливался, не садился и не ложился. Я продолжал прохаживаться вперед и назад до тех пор, пока не подавлял тот страх и тот ужас. Когда страх и ужас приходили ко мне в то время, пока я стоял — я не начинал прохаживаться, не садился и не ложился. Я стоял до тех пор, пока не подавлял тот страх и тот ужас. Когда страх и ужас приходили ко мне в то время, пока я сидел — я не ложился, не вставал и не начинал прохаживаться. Я сидел до тех пор, пока не подавлял тот страх и тот ужас. Когда страх и ужас приходили ко мне в то время, пока лежал, то я не садился, не вставал и не прохаживался. Я лежал до тех пор, пока не подавлял тот страх и тот ужас.