Игорь Смолич - История Русской Церкви. 1700–1917 гг. Страница 3

Уже в 1870 г. конфессиональная пестрота населения и его распределение по территории государства расценивались с национально–политической точки зрения как факторы неблагоприятные: «Хотя православные составляют огромное большинство населения империи, тем не менее нельзя признать религиозный состав населения вполне благоприятным в политическом отношении. Так, на западной окраине сосредоточено католическое население, относящееся враждебно не только к православию, но и вообще ко всему русскому. В прибалтийских провинциях и в Финляндии господствуют протестанты. Восточные провинции, начиная от Камы и Волги, населены почти сплошь мусульманами; на Кавказе же религиозный фанатизм мусульман был причиною кровопролитной и продолжительной войны. Сверх того, не следует упускать из виду вредного влияния, оказываемого на православие расколом; хотя раскольники благодаря раздроблению на множество сект, нередко враждебных друг другу, и не представляют ничего целого, тем не менее все они враждебно смотрят на православие» [13].

Процентное распределение населения по вероисповеданиям дает следующую картину:

Мусульмане7,138,710,8310,83Язычники (по официальным подсчетам)0,690,70,50,5 [14]

Эти правительственные данные, особенно в отношении старообрядцев и сект, никоим образом нельзя считать вполне надежными. Согласно отчету обер–прокурора Святейшего Синода за 1912 г., в империи значилось 99 166 662 православных [15]. Но ввиду того что большинство старообрядцев и сектантов официально выдавали себя за православных, из этого числа следует вычесть приблизительно 15 млн [16]

. Тогда окажется, что число православных составляло около половины всего населения. Если к началу синодального периода «господствовавшая» православная Церковь обладала значительным численным перевесом сравнительно с другими исповеданиями, то к концу XIX и началу XX в. можно говорить лишь о количественном равновесии тех и других. Отныне православная Церковь являлась господствовавшей только в силу того правового статуса, который был придан ей законами государства, утратив возможность ссылаться на численность верующих. «Русская Церковь» превратилась в «православную Церковь Российской империи». Теперь Церковь находилась не в стране, практически однородной в конфессиональном отношении, а в многоконфессиональной империи. В этом мы усматриваем большое отличие от допетровского времени.

Эти последствия территориального роста страны в XVIII–XIX вв. изменили положение Церкви в течение синодального периода не только в религиозном, но и в политическом плане. Та внутренняя связь между Церковью и государством, которая имела решающее и притом положительное значение для Московской Руси, стала теперь в известном смысле формальной, декларированной государственными законами, но не более (см. § 5). Ослабление позиций Церкви ощущалось уже во 2–й половине XIX в. Законы о веротерпимости, изданные после 1905 г., утвердившие и расширившие права лиц других вероисповеданий и религий, хотя и не лишали православную Церковь статуса господствовавшей, но тем не менее значительно ослабляли правовую базу, на которой зиждился этот статус.

в) Наряду с названными внешними трудностями, с которыми Русской Церкви пришлось столкнуться в течение синодального периода, нельзя не упомянуть и о внутренних трудностях, связанных прежде всего с пастырским окормлением русского народа. Под влиянием реформ Петра I, затронувших все стороны государственной и общественной жизни, равно как и под влиянием последствий этих реформ, сильно изменился облик русского народа.

Вплоть до XVIII в. мировосприятие и быт русского народа в полной мере формировались Церковью, и только ею. Семейная, общественная и государственная жизнь подчинялась церковным установлениям. Народное мировосприятие вырабатывалось исключительно на основе учения православной Церкви и оставалось непоколебленным до XVIII столетия. Все государственное законодательство ориентировалось на церковные нормы. Даже повседневная жизнь регулировалась не столько государственными предписаниями, сколько церковными уставами. Представители всех сословий (лучше сказать, всех слоев народа), начиная от царя и бояр и кончая посадскими людьми и крестьянами, в равной мере чувствовали необходимость подчиняться этим правилам. Во всех слоях народа иерархи и духовенство имели дело с людьми, которые не только признавали религиозно–этические требования Церкви, но и стремились посильно выполнять их. Религиозно–нравственные представления царя и беднейшего крестьянина были в общем и целом тождественны. В эти представления укладывалась и структура общественных отношений со всеми ее противоречиями и конфликтами. Даже когда эти противоречия выливались в беспорядки и восстания, как то было, например, в XVII в., обе стороны оставались в рамках традиционного, сформированного Церковью мировоззрения, стараясь согласовывать свои действия с его нормами. Перед изданием нового указа царь советовался не только со своими сановниками, но и с патриархом. При подготовке Уложения 1649 г. царь Алексей Михайлович, так же как все его светские и духовные советники, считал необходимым прежде всего иметь в виду «правила святых апостол и святых отец» и «градские законы греческих царей» (т. е. византийских императоров). Существенные черты византийской традиции сохранялись в Московской Руси вплоть до петровских реформ [17]. Первая глава Уложения посвящена преступлениям против веры и церковного порядка, ибо последний являлся основой государственной и общественной жизни. Случалось, что царь вступал в столкновение с отдельными церковными иерархами или оказывал на них давление [18], но нарушить церковный канон или какое–либо требование церковного устава было и для него в принципе невозможно. Царь чувствовал себя носителем не только государственно–политических, но и религиозно–этических обязательств. Он должен был не просто править государством, но и заботиться о душах вверенных ему Богом подданных. Если, например, указ царя Алексея Михайловича ввиду приближения Великого поста предписывал, чтобы православный люд соблюдал себя в согласии с церковными правилами, то ни сам царь, ни духовенство, ни кто–либо из народа не видели в этом вмешательства в права Церкви. Православный царь должен был печься не только о соблюдении внешнего государственного порядка, но также о внутреннем благочинии своего народа [19].

Да, конечно, общество в Московском государстве было чрезвычайно дифференцированным в своих обязанностях перед государством и царем; однако в отношении к Церкви и ее требованиям оно было единым. В таких условиях пастырская деятельность Церкви была сравнительно простой задачей. К сожалению, эта кажущаяся беспроблемность была чревата тяжкими отрицательными последствиями. Церковная иерархия была склонна совершенно не замечать того факта, что за статикой внешне утвердившихся традиций, воспринимавшихся, так сказать, инстинктивно, таилось множество проблем религиозно–нравственного характера, которые все еще не имели удовлетворительного решения. Это вело к тому, что оказывались в небрежении или вовсе снимались с повестки дня вопросы безотлагательные, такие, как школьный вопрос. Взгляд на традиционные религиозно–этические нормы был оптимистическим, даже с долей гордости, чему найдем немало свидетельств, например, в такой яркой личности XVII в., как протопоп Аввакум. Это обстоятельство сыграло важную роль в истории возникновения старообрядческого движения.

Главной ценностью представлялся литургический характер русского православия, казавшийся незыблемым и вековечным. Этот своеобразный характер сохранился и в синодальное время, когда во многих слоях общества уже давали о себе знать признаки распадения прежних устоев. Здесь же следует искать и причины тех противоречий, которые во 2–й половине XVII в. привели к расколу. Последователи раскола в течение всего синодального периода ревностно сохраняли главнейшие элементы старомосковской традиции. Однако распад церковного единства ни в коем случае не означал, что те, кто остался с Церковью, не пожелав уйти в раскол, были готовы пожертвовать этим литургическим характером своей веры. Напротив, можно утверждать, что наличие раскола как раз укрепило литургический характер и самой Церкви, сделав почти невозможными всякие дальнейшие улучшения (например, в богослужении), хотя они и были очень желательны. И все же в течение двух последующих столетий раскол тяжким бременем тяготел над жизнью Церкви, которая вскоре после его возникновения подверглась новому жестокому потрясению [20].