Иоанн Мейендорф - Византия и Московская Русь Страница 3

Когда христианство стало государственной религией Киевской Руси (988 г.), влияние Византии превратилось в главный фактор развития русской культуры. Размеры и характер этого влияния следует оценивать в свете трех элементов, которые определяли жизнь византийского общества: римской политической традиции, греческого литературного наследия и православной христианской веры. «Без этих трех элементов невозможно понять Византию», — писал Г. А. Острогорский. [6]

Конечно, эти три важнейших компонента византийской культуры нельзя было просто «экспортировать». На русской почве они получали иной удельный вес и должны были соперничать с другими влияниями, определявшимися либо местными условиями, либо контактами с другими странами. В любом случае, политические, экономические и военные отношения с Русью, существовавшие до 988 года и столь ярко описанные императором Константином Багрянородным, получили совершенно новый смысл после того, как Русь приняла от Византии ее веру, церковную иерархию, искусство, политическую идеологию и, в переводах, ее литературу.

1. Римская политическая традиция

Идеал и цель, т. е. мысль о создании мировой империи, которая преодолеет беспорядочное противоборство народов и водворит вселенский мир, Византия получила в наследство от древнего Рима. Эта идея «pax romana» смешалась с христианскими чаяниями вселенского Царства Христова. Византийцы, конечно, умели провести необходимое богословское различие: даже христианизированная Римская империя не была еще Царством Божиим. Однако христианский император в определенном смысле предварял Царствие Христа и даже становился как бы наместником Его в управлении настоящим, непреображенным еще, грешным и несовершенным миром; опыт истинного Царства давала евхаристия, церковь, управляемая духовной иерархией. Император же прежде всего обязан был охранять и укреплять ее, ибо только церковь обеспечивала законность имперских притязаний и только через нее император мог осуществить свою функцию распространителя апостольской веры и охранителя христианской истины в жизни общества. Византийская теория об отношениях церкви и государства не могла быть выражена на чисто юридическом языке и свое совершеннейшее воплощение нашла в идеальной концепции «симфонии», созданной императором Юстинианом. Официальные и юридические тексты изобилуют ссылками на идеально–универсальную власть императора и соответствующее ей столь же универсальное распространение церкви.

Символически было очень важно, что в церковном богослужении власть императора «Нового Рима» провозглашалась исключительной. Так, в знаменитой рождественской стихире провиденциальное значение вселенского «pax romana» признавали не только византийцы, но и все славяне:

Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста: и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися, под единем царством мирским гради быша, и во едино владычество Божества языцы вероваша. Написашася людие повелением кесаревым, написахомся вернии именем Божества Тебе вочеловечшагося Бога нашего. Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе. [7]

Недаром имя византийского императора поминалось в церковном богослужении как в Византии, так и в Киевской Руси. В 1397 году патриарх Антоний писал великому князю Московскому Василию: «Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга». [8]

Поэтому нет ничего странного в том, что патриарх Фотий говорит о русских как о «подданных» империи. [9] Даже мусульманским источникам не чуждо представление, что константинопольский император является властителем многих народов, в том числе македонян, греков, болгар, влахов, аланов, русских, иберийцев (т. е. грузин), турок (т. е. венгров). [10]

Эти тексты иногда понимались с позиций западных политических представлений об отношениях сюзерена и вассалов, [11] а те исторические школы, для которых политической реальностью является лишь национальное государство, часто их просто игнорировали. В обоих случаях от исследователя ускользала идея «византийского содружества», возглавляемого императором, а славянские православные народы не отрицали существования «содружества» никогда, даже при том, что подчас болгары или сербы пытались утвердить свою самостоятельность.

Римская (и византийская) политическая идеология в своем первоначальном виде была законченно «имперской»: она подразумевала прямое управление императором всеми своими подданными. Когда Юстиниан отвоевывал Италию или Василий II громил Болгарскую империю и восстанавливал старые римские укрепления на Дунае, они тем самым утверждали имперскую традицию, благо у них были средства для прямого и последовательного навязывания своей власти. Однако, по мере убыли военной мощи империи, такой подход становился все менее реалистическим. Именно тогда союз римского универсализма и универсализма христианской церкви указал на альтернативное решение, которое уже практически осуществлялось в течение V и VI веков в отношениях правителей Константинополя и варварских княжеств Запада. Последние, принимая христианство, признавали, хотя бы номинально, абсолютное главенство императора, с удовольствием получали от него придворные титулы, устраивали свой собственный двор по константинопольскому образцу и подражали художественным вкусам столицы (например, королевство Теодориха в Италии). Это означало не прямую зависимость, а только признание принципа единой и всемирной христианской империи. Практическое значение он получал главным образом в деятельности церкви: римские папы, верные имперской идеологии (вне зависимости от эпизодических столкновений с императорами, особенно с теми, которые впадали в ересь), действовали на западе как представители империи и стояли на страже единства «ойкумены». Многочисленные примеры мы находим в посланиях папы Григория III (590–604 гг.). Папа верен империи, не одобряя при этом конкретных проявлений императорской политики. Так, в письме константинопольскому двору о декрете императора Маврикия, запрещавшем государственным чиновникам постригаться в монахи, он заявляет: «Повинуясь вашим повелениям, я позаботился, чтобы этот закон стал известен во многих странах. Этим посланием я также извещаю моих высокочтимейших государей, что упомянутый закон безусловно не соответствует воле Божией. Тем самым, я выполнил свой долг в обоих отношениях. Повиновался императору и, тем не менее, не скрыл того, что должен был сказать по правде Божьей». [12]

История отношений Византии и западных германских княжеств в эпоху раннего средневековья (отношения эти были резко нарушены императорской коронацией Карла Великого в 800 году) дает почти точный образец связей, объединявших «византийское содружество» в Восточной Европе после обращения славянских народов в христианство. На примере Болгарии мы видим, что драматические события, происшедшие между 865 и 1015 годами, следует понимать в свете той идеологической концепции, с главными чертами которой мы только что познакомились. Царь Борис принял крещение в 865 году и стал крестником императора Михаила III, тем самым признав идеальную систему всемирной империи. Его сын Симеон и западно–болгарский царь Самуил воевали с Византией не ради уничтожения империи, а для того, чтобы самим ее возглавить, как то сделали Каролинги. [13] В X веке византийские императоры смогли оружием предотвратить узурпацию престола болгарами и на время восстановить на Балканах традиционные формы римского военного и административного господства. Только недостаток военной силы, а не идеологические соображения удержали их от такого же обращения с западными каролингскими узурпаторами. Те же военные и географические факторы заставили их установить дипломатические отношения с Западной империей (осложненные религиозным конфликтом с папством, попавшим под германскую опеку), но Византия так никогда и не признала западных имперских притязаний.

Русь географически была недоступна для военного захвата, и ее территория никогда не была частью Римской империи. То, что Русь приняла политическое мировоззрение Византии и культурное первенство Константинополя, было величайшим духовным завоеванием Византии. Это тем более необычно, что процесс этот никогда не был связан с политической зависимостью и, таким образом, осуществлялся почти исключительно церковью. Конечно, некоторые советские историки не торопятся признать историческое значение церкви в России. [14] Они указывают на военные, экономические и политические связи обеих стран и всячески подчеркивают их значение. Неоспоримо, однако, что именно митрополит Киевский, единственный представитель Византийской империи на Руси, обладавший реальной властью, притом, весьма значительной, возглавлял ту единственную административную систему, которая зависела от Византии и в период с 989 по 1448 год охватывала всю территорию Руси. Понятно, что культурные, религиозные и политические последствия этого факта очень значительны.