Генри Верклер - Герменевтика Страница 3

Ортодоксальный взгляд на вдохновение заключается в том, что Бог действовал через личности библейских писателей таким образом, что без нарушения их индивидуального стиля выражения или свободы, то, что они создали, было буквально «богодухновенно» (2 Тим. 3,16; по-гречески theopneustos). Подчеркивается, что само Писание, а не только писатели, было вдохновлено («Все Писание вдохновлено Богом». Новая американская стандартная Библия. NASB). Если бы вдохновлены были только писатели, можно было бы предположить, что их писания загрязнены соприкосновением с их собственными примитивными воззрениями. Однако суть 2 Тим. 3,16 заключается в том, что Бог таким образом руководил библейскими писателями, что их писания несут на себе печать Божественной инспирации.

Основываясь на 2 Тимофею 3,16 и 2 Петра 1,21, ортодоксальные христиане считают, что Библия — это сокровища объективной истины. В противоположность неоортодоксальному взгляду, что Писание становится

Словом Бога, лишь тогда, когда оно приобретает личное экзистенциальное значение, ортодоксальный взгляд заключается в том, что Писание есть и навсегда останется сокровищницей истины, независимо от того, читаем мы его или нет, принимаем мы его лично или нет. Следовательно, для ортодоксальных христиан герменевтическое мастерство имеет огромное значение, так как оно служит для нас средством более точного раскрытия истин, которые, по нашему убеждению, заключены в Писании.

Спорные вопросы современной герменевтики

Перед тем, как перейти к истории и принципам библейской герменевтики, нам следует ознакомиться с некоторыми центральными и спорными вопросами в герменевтике. Точно так, как понимание богодухновенности влияет на подход читателя к экзегетике, так же эти пять вопросов влияют на герменевтику.

Точность толкования

Возможно, самый главный вопрос герменевтики заключается в следующем: можно ли установить единственно верное значение текста? Или существует множество верных значений? Если таких значений несколько, то являются ли некоторые из них более верными, чем другие? В этом случае, какой критерий можно использовать, чтобы отделить более верные толкования от менее верных? Чтобы понять важность поднятых вопросов, рассмотрим «нафтункианскую дилемму».

ТУ 1: Нафтункианская дилемма

Ситуация: Однажды вы написали письмо своему близкому другу. По пути следования оно затерялось, и нашли его только спустя 2 000 лет, в течение которых происходили ядерные войны и другие исторические изменения. И вот наступил день, когда письмо вскрыли. Три поэта постсовременного Нафтункианского общества независимо друг от друга перевели ваше письмо, но, к сожалению, пришли к трем различным выводам. Тунки 1 сказал: «Для меня это значит…» «Я не согласен, — сказал Тунки П. — Для меня это значит…» «Вы оба не правы, — заявил Тунки III. — Мое толкование — правильное!»

Решение: Вы, как беспристрастный наблюдатель созерцаете эту полемику с небесной (мы надеемся) точки зрения. Какой бы вы дали совет Тункианцам для решения их задачи? Мы предполагаем, что вы были хорошим писателем и ясно сформулировали свои мысли. Поэтому:

а. Может ли быть так, что в настоящее время ваше письмо имеет более чем одно верное значение? Если вы отвечаете «да» — переходите к пункту (б); если «нет» — к пункту (в);

б. Если ваше письмо может иметь множество значений, есть ли пределы для числа верных значений? Если пределы есть, то какой критерий могли бы вы предложить для отделения верных значений от неверных?

в. Если у вашего письма только одно верное значение, какой критерий вы используете чтобы определить самое лучшее толкование среди трех тункианцев? Если вы решите, что толкование Тунки II — самое лучшее, как вы докажете это Тунки I и Тунки III?

Если вы не потратили по крайней мере пятнадцать минут, чтобы помочь тункианцам решить их проблему, вернитесь к ней снова и подумайте, как бы вы могли помочь толкователям. Задача, над которой они бьются, возможно, и есть основной вопрос всей герменевтики.

Э. Д. Гирш (E. D. Hirsch) в своей работе «Точность толкования» анализирует философский подход, распространившийся с 20-х годов нашего века, в соответствии с которым «значение текста — это то, что он значит для меня». Несмотря на то, что ранее господствовало убеждение, что текст значит то, что имел в виду автор, Т. С. Элиот и другие пришли к выводу, что «лучшая поэзия — безличностна, объективна и автономна; она живет своей собственной жизнью, совершенно отдельной от жизни ее автора».[10] Исследование Э. Д. Гирша служит прекрасным источником для дальнейшего обсуждения поставленных проблем.

Такое мнение, взлелеянное релятивизмом нашей современной культуры, вскоре повлияло и на области, далекие от поэзии. Изучение того, «что говорит текст», превратилось в изучение того, «что он говорит отдельному критику».[11]

Как убедительно показывает Гирш, такое мнение вызвало целый ряд недоразумений:

«Когда критики умышленно изгнали автора оригинала, они узурпировали его место [как установителя значения], что привело без сомнения к некоторым нынешним теоретическим недоразумениям. Тогда как ранее был только один [установитель значения], сейчас их появилось целое множество, причем каждый их них обладал таким же авторитетом, как и другой. Изгнание автора оригинала как установителя значения стало отвержением единственного неопровержимого нормативного принципа, который позволял верно толковать текст… Ибо, если значение текста не авторское, то такое толкование не может соответствовать единственному значению текста, так как текст не может иметь определенного или поддающегося определению значения».[12]

При изучении Писания экзегету необходимо как можно точнее определить, что Бог имел в виду в определенном отрывке, а не то, что это значит для меня. Если принять точку зрения, согласно которой значение текста — это то, что он означает для меня, то Слово Божие может иметь столько же значений, сколько оно имеет читателей. Также у нас не будет основания сказать, что ортодоксальное толкование отрывка более верно, чем еретическое; действительно, различие между ортодоксальным и еретическим толкованиями не будет более иметь значения.

Сейчас будет полезно провести разграничение между толкованием и применением. Сказать, что текст имеет одно верное толкование (то значение, которое имел в виду автор) совсем не значит, что этот текст имеет только одно возможное применение. Например, повеление в Ефессянам 4,26-27 («Гневаясь не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу») имеет одно значение, но может иметь множество применений в зависимости от того, на кого гневается читатель — на служащего, свою жену или своего ребенка. Точно так же обетование в Римлянам 8,39, что ничто «не может отлучить нас от любви Божией», имеет одно значение, но будет иметь различные применения (в данном случае, по эмоциональной значимости) в зависимости от того, в какой жизненной ситуации находится человек.

Взгляд, которого придерживаются исследователи по вопросу о точности толкования, влияет на их экзегезу. Таким образом, это решающий вопрос для герменевтики.

Двойное авторство и«sensus plenior»

Второй спорный вопрос в герменевтике — это вопрос о «двойном авторстве». Ортодоксальный взгляд на Писание — соавторство; т. е. чтобы произвести богодухновенный текст, человек и Бог работали совместно (в соавторстве). Эта проблема подразумевает следующие важные вопросы: «Какое значение имел в виду автор-человек? Какое значение имел в виду Автор-Бог? Превосходит ли значение Автора-Бога значение автора-человека?"

Вопрос о том, имеет ли Писание высший смысл (называемый также sensus plenior) по сравнению с тем смыслом, который имел в виду автор-человек, обсуждается многие столетия. Дональд А. Хагнер так высказывается по этому поводу: «Принять sensus plenior, значит признать, что есть вероятность большего значения ветхозаветного отрывка, чем то, которое осознавал автор оригинала, и больший смысл, чем тот, который можно определить в результате строгого грамматико-исторического, экзегетического анализа. Такова природа Божественного вдохновения — сами авторы Писания часто не осознавали высшего значения и конечного применения того, что они написали. Этот высший смысл Ветхого Завета может быть увиден только ретроспективно и в свете новозаветного исполнения.[13]

Для обоснования sensus plenior выдвигаются следующие аргументы: (1) 1 Петра 1,10-12 очевидно имеет в виду то, что ветхозаветные пророки иногда возвещали то, чего сами не понимали; (2) Дан. 12,8, очевидно, показывает, что Даниил не понимал значения всех данных ему пророческих видений; и (3) ряд пророчеств не были поняты в момент их возвещения (напр., Дан. 8,27; Ин. 11,49-52).