Проф. Знаменский - Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни Страница 3

– Вы были уж у ней, батюшка?

– Был, она велела позвать меня к себе, как только занемогла, с первого дня, и просила, чтоб я от нее не отходил. Я пробыл там четыре дня, но больше не мог выдержать ее разговора: кто ее ни слушал, все были не в силах удержаться от плача.

– Что ж она говорила?

– В первый день, как только впала она в этот сон свой, велела позвать барина с барыней и всех слуг, всю дворню, и сказала при мне, что умрет непременно, но чтобы никто о ней не плакал, потому что отходит она в такое место, где нет ни горя, ни скорбей; а жили бы все по-христиански, в молитвах, в любви, да в добрых и святых делах.

– Это ты, отец Андрей, – промолвила она. – Спасибо, что пришел проведать!

А потом к Тимофею служителю:

– Подойди поближе, Тимофеюшка, ты верный слуга мой, и друг, и брат мой милый! Не плачь, зачем плакать! Зачем все вы плачете? И ты, отец Андрей, плачешь?

Я не мог вымолвить слова, меня душили слёзы, безмерная печаль сжала всю душу мою! Выплакавшись вволю, я оправился и сказал:

– Как же об вас не плакать, когда вы так больны! Все мы вас так любим, барышня, госпожа наша милая! Душа невольно ноет и болит!

– Не называй меня ни госпожей, ни барышней, – говорит, – это земные слова. Там, куда я иду теперь, нет таких слов. Один Бог – Господин всего мира, а мы все – братья и сестры, и я, видишь, говорю тебе «ты».

– И она все так, – спрашиваю, – с закрытыми глазами говорила?

– Пока бывала в том сне, постоянно имела глаза закрытые, но видела всякого, кто к ней приходил, всех узнавала, всякому что-нибудь особенное говорила. Мы даже давали ей книги и запечатанные письма, и она перстами их читала, не глазами, а именно перстами, лучше сказать – духом своим, каким-то особым чутьем. Оттого-то люди в таком сне и зовутся ясновидящими, что они видят и сквозь переплет, что написано в книге, и сквозь каменные стены, что делается на дворе, и за тысячи верст, что где происходит на свете.

Николай. Как так? Стало быть, она знала будущее, что должно случиться?

Онуфрий. Нет, этого она не знала, будущего не предсказывала и ни о чем таком, что еще только должно случиться, кроме смерти своей, не говорила. Когда мы ее спрашивали насчет будущего, – кто сколько лет проживет, например, или что другое, она или молчала, или отвечала коротко: «Бог весть».

Николай. Я не понимаю, как могло быть, чтоб она видела на такую даль, за тысячи верст, где что на свете деется!

Онуфрий. Душа без тела, или, как говорится правильнее, вне тела, совсем иначе видит все и знает, чем как душа в теле, потому что земное тело грубое, тяжеловесное и держит душу как бы в темнице, в плену, в неволе.

Николай. Ну, а ее ж душа была разве не в теле?

Онуфрий. Такова была Божья воля, что, и не совсем еще отделившись от тела, могла она уже вознестись в другой мир.

Николай. Мне просто не верится почему-то, чтобы так могло быть на самом деле!

Онуфрий. Если мне не веришь, поверь святому апостолу Павлу. Он тоже рассказывает, что знал двух подобных людей, одного – «восхищена бывша даже до третьяго небесе», другого – «восхищена бывша в рай и слышавша неизреченные глаголы». Значит, уже во времена апостола Павла в числе обратившихся ко Христу людей было двое таких, что еще при жизни вознеслись духом, один до третьего неба, а другой – гораздо выше, в самый рай, и этот другой слышал там какие-то слова, которых человек и сказать не может, и не в силах.

Николай. Чудеса ты мне говоришь, дедушка! Но продолжай, что еще рассказывал тебе покойный отец Андрей?

Онуфрий. Передам тебе лишь вкратце, потому что рассказывать все отняло бы слишком много времени. Говорил он мне еще, что Анна три дня рассказывала про ад. Явился ей в первый же день болезни, дух, Ангел-путеводитель, который водил ее по тем бедственным местам, что мы называем адом. Рассказывала про тьму и страшные муки, в которых пребывают великие грешники, те, что при жизни здесь, на земле, противились Богу и Его заповедям, но подолгу смотреть на это она не могла, только все повторяла: «Люди, люди, братья! Почитайте образ Божий – душу свою, любите Бога и ближнего, хвалите Бога и крепко держите Его заповеди, чтобы не прийти в это несчастное место! Всякий, кто попадет сюда – будет безмерно и безконечно жалеть о своем неразумии, потому что здесь грешник проклинает час, когда родился; но паче всех мучаются те, что других доводили до греха, наставляли на зло». Когда говорила про те муки, слезы текли у нее из глаз, а люди, слушая ее, плакали, и много было таких, что искренно каялись.

Николай. Однако же, все это она говорила во сне?

Онуфрий. Да, во сне. Когда сильно уставала и не могла более выносить того, что видела, сейчас приказывала себя будить.

Николай. Как же будить-то?

Онуфрий. Ты верно думаешь – так будить, как будят спящего? Вовсе не так, потому что можно было шевелить ее, даже сильно уколоть чем-нибудь острым, – она ничего не чувствовала. Чтобы пробудиться, она приказывала приложить стекло себе к сердцу, и после того только открывала глаза и была такая измученная, усталая, что не могла промолвить слова. Когда расспрашивали ее про то, о чем она во сне говорила, она ничего не помнила.

Николай. А про жизнь на небесах тоже говорила?

Онуфрий. Про это я и хочу теперь рассказать тебе как очевидец, потому что я был у нее уже на четвертый день, вместе с отцом Андреем Левицким. Когда мы вошли, она уже лежала во сне с закрытыми глазами, но она сейчас обоих нас узнала и проговорила шепотом наши имена. Мы подошли к ней; она лежала на спине со скрещенными руками – как есть покойница, только чуть-чуть заметно дышала! Потом вдруг заговорила:

– Ах вижу свет, прекрасный свет! О, как тут сладко, как любо! Слышу вдали тихие звуки, – ах, какое дивное пение! Но это не земное пение, не земных голосов, – это такое пение, что и сказать вам не могу, потому что в языке человеческом для этого нет слов!

Вид ее совсем изменился: грудь тихо воздымалась, на лице было написано великое счастье, блаженство. Отец Андрей стал ее расспрашивать:

– А есть теперь при тебе твой путеводитель, Анна.

– Есть, но он уже не такой грустный, как в те дни, когда мы носились по местам темным, среди темных и несчастных духов. Ах, какой он нынче прекрасный, какой ясный! Не могу наглядеться на красоту его, не могу надышаться и насытиться той любовью, что разлита по всему этому небесному воздуху и наполняет собой все!

– А зришь ли, Анна, каких-нибудь блаженных духов?

– Вижу, и сама уже нахожусь между ними.

– _ Видишь ли кого из знакомых? Вижу много знакомых.

– А кого видишь ближе всех?

– Старую бабушку Семеновну из нашего посада, которую мы недавно хоронили, которую никто не хотел проводить по-христиански до могилы, потому что бедна была, не на что было угощенье справить, водки купить, – о, какая мерзость! – она говорит со мной. Она здесь не старая, а прекрасная, дивно прекрасная, преображенная.

– А как ты ее узнала?

– Души здесь все между собой знакомы, потому что видят всё ясно.

– Что ж она тебе говорит?

– Благодарит за то, что я ей рубашку сшила и тело ее проводила до могилы.

– Разве такое доброе дело – проводить покойника до могилы?

– Да, это означает любовь, а любовь выше всего. Примолкла немного, как будто от усталости, потом

опять сильнее начала дышать, и снова заговорила.

– Люди, братья мои! Сколько между вами таких грешников, что не думают никогда о загробной жизни, не ходят в церковь из лености, не молятся, предаются недобрым мыслям, творят злые дела, ни о чем не заботятся кроме тела! А что такое тело наше? Ничтожная оболочка, подобная той, что сбрасывает с себя крылатое насекомое, улетая на вольный воздух. О, как бы мне хотелось рассказать вам все, что здесь вижу, но не могу!

– Почему не можешь, Анна? – спросил отец Андрей. – Расскажи нам все, расскажи! Мы хотим знать, что там будет.

– Невозможно рассказать. У вас на земле нет для того слов, а у меня в груди – силы. Ежели бы всякая капля моей крови превратилась в тысячу языков, да всяким из тех языков я могла бы говорить так, как умел говорить свт. Иоанн Златоуст, поймите, – я все-таки не в силах была бы высказать и одной стотысячной доли того счастья и той красоты, какие здесь вижу. О, просите братьев ваших, соседей, друзей, молите их, увещевайте, – пусть оставят грешную жизнь, пусть каются и начнут вновь жить честно, по-христиански: тогда все будут счастливы, блаженны.

– И в чем же заключается это счастье, Анна? Что составляет это блаженство?

– Любовь, любовь! Святая любовь, что царствует здесь между всеми блаженными духами!

– А еще что?

– Красота и величие, безконечная глубина, и высота, и широта дел Божиих! Это звездное небо вы стараетесь изучать на земле – вычисляете, догадываетесь, и все-таки мало знаете о нем, а здесь все видно и все ясно. А как безконечны эти светила и красота и величие их, так безконечно блаженство – видеть и познавать дела Божий и прославлять Бога!