Дмитрий Володихин - Петр и Феврония: Совершенные супруги Страница 3

Перед смертью чудовище отомстило: оно забрызгало победителя своей ядовитой кровью…

Петр возрадовался победе, спасению чести семейной, освобождению брата с женой от тяжкой напасти. Но недолго длилась его радость.

На коже его, там, куда попали капли змеевой крови, появились струпья, скоро превратившиеся в страшные язвы. «И пытался он у многих врачей во владениях своих найти исцеление, но ни один не вылечил его». Неведомая хворь мучила его, доводя до отчаяния. Петр готов был ухватиться за любую соломинку, но, кажется, весь арсенал лекарских приемов, какой доступен был в славном городе Муроме с окрестностями, исчерпался без пользы. Тогда Петр велел отвезти его в обширную и богатую Рязанскую землю, лежавшую по соседству с Муромской. Там, как ему казалось, отыщется больше искусных врачей.

Его ожидало трудное путешествие: болезнь не давала Петру ехать на коне, его положили на повозку. Не только боль, но и стыд заставляли страдать его: человек княжеского звания, воин и глава воинов, он не мог теперь передвигаться в седле, позорно утратив ратную силу…

Как только Петра доставили на Рязанщину, он разослал приближенных на поиски врачей.

Один из княжеских отроков забрел в село, расположенное к северо-западу от Рязани[2], в мещёрских лесах, и называемое Ласково[3]. «Пришел он к воротам одного дома, — рассказывает „Повесть…“, — и никого не увидел. И зашел в дом, но никто не вышел ему навстречу. Тогда вошел он в горницу и увидел удивительное зрелище: за ткацким станком сидела в одиночестве девушка и ткала холст, а перед нею скакал заяц».

Девушка сердито сказала: «Плохо, когда дом без ушей, а горница без очей!» Княжий слуга же, не поняв этих слов, спросил: «Где хозяин этого дома?» На это она ответила: «Отец и мать мои пошли взаймы плакать, брат же мой пошел сквозь ноги смерти в глаза глядеть».

Отрок изумился, услыхав такую околесицу и увидав прирученного зайца. Находясь в чужом краю, «при исполнении служебных обязанностей», он вежливо сообщил, что не понял ни слова, и попросил о разъяснении.

Девушка, как видно недовольная появлением незваного гостя, с холодком объяснила ему все хитросплетения своей речи: «Чего тут не понять?! Пришел ты в дом этот, и в горницу мою вошел, и застал меня в неприбранном виде. Если бы был в нашем доме пес, то учуял бы, что ты к дому подходишь, и стал бы лаять на тебя: это уши дома. А если бы был в горнице моей ребенок, то, увидя, что идешь в горницу, сказал бы мне об этом: это очи дома. А то, что я сказала тебе про отца и мать и про брата, что отец мой и мать пошли взаймы плакать — это пошли они на похороны и там оплакивают покойника. А когда за ними смерть придет, то другие их будут оплакивать: это — плач взаймы. Про брата же тебе так сказала потому, что отец мой и брат — древолазы[4], в лесу по деревьям мед собирают. И сегодня брат мой пошел бортничать, и когда он полезет вверх на дерево, то будет смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться с высоты. Если кто сорвется, тот ведь с жизнью расстанется. Поэтому я и сказала, что он пошел сквозь ноги смерти в глаза глядеть».

Отрок вновь удивился, но на этот раз не затейливым речам девушки и не странному зайцу в доме, а мудрости своей собеседницы. Как знать, не сыщет ли ее прихотливый ум средство, спасительное для его господина? А может быть, остроумная девица хотя бы припомнит знатока хворей, способного излечить Петра?

Тут уж сам отрок повел себя мудро. Прежде всего он похвалил девушку за ум и попросил назвать ее имя. Та ответила: «Зовут меня Феврония». Тогда княжий слуга завел с нею непростой разговор, подходя к сути издалека.

Он назвался и сообщил, что господин его изъязвлен кровью летучего змея; в своей Муромской земле многие приступали к нему с лечением, но никто не преуспел; ныне он ищет лекаря на Рязанщине, ибо она славится врачами; однако здесь у Петра с его свитой появилось затруднение. Тяжко вздыхая о бедах несчастного Петра, отрок поведал Февронии: «Мы не знаем ни имен лекарей местных, ни где они живут, поэтому и расспрашиваем о них». На это девушка ответила: «Если бы кто-нибудь потребовал твоего князя себе, тот мог бы вылечить его». В ответе звучит здравый смысл: определить хворь и найти способ излечения можно лишь после того, как врач увидит больного. Отрок прежде вспылил, полагая, что честь Петра задета: «Что это ты говоришь — кто может требовать моего князя себе!» Но, задумавшись, решил подойти к делу без гнева, со смирением. В конце концов, у едва живого Петра не оставалось выбора! Приходилось использовать любую возможность. Если врач не желал ехать к больному, что ж, больной, куда деваться, отправится к врачу…

Размышляя подобным образом, отрок заговорил иначе: «Если кто вылечит его, того князь богато наградит. Но назови мне имя врача того, кто он и где дом его». Феврония ответила: «Приведи князя твоего сюда. Если будет он чистосердечным и смиренным в словах своих, то будет здоров!»

Доверенный посланец князя, почуяв удачу, поскакал к Петру доложить о странной встрече. Князь, как видно страшно истомленный болезнью, не стал думать ни о чести, ни об удобстве и велел сейчас же отвезти его к Февронии.

Петра скоро доставили к дому, где жила девушка.

Не может быть переговоров между человеком княжеского рода и дочерью бортника. Стоя на пороге смерти и одной ногой уже перешагнув его, Петр все же старался вести себя как подобает.

По словам автора «Повести…», он послал «одного из слуг своих, чтобы тот спросил: „Скажи мне, девица, кто хочет меня вылечить? Пусть вылечит и получит богатую награду“. Она же без обиняков ответила: „Я хочу его вылечить, но награды никакой от него не требую. Вот к нему слово мое: если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его“. И вернулся человек тот и передал князю своему, что сказала ему девушка. Князь же Петр с пренебрежением отнесся к словам ее и подумал: „Ну как это можно — князю дочь древолаза взять себе в жены!“ И послал к ней, молвив: „Скажите ей — пусть лечит, как умеет. Если вылечит, возьму ее себе в жены“. Пришли к ней и передали эти слова. Она же, взяв небольшую плошку, зачерпнула ею хлебной закваски, дунула на нее и сказала: „Пусть истопят князю вашему баню, и пусть он помажет этим всё тело свое, где есть струпья и язвы. А один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!“ И принесли князю эту мазь, и велел он истопить баню».

Но тут Петра начала беспокоить мысль: да не подчиняется ли он какой-то пустой причуде? Не выставляет ли себя на посмешище?

Он захотел испытать ум девушки — так ли она мудра, как поведал ему слуга?

Рассказ об этом испытании насыщен иронией. Послал Петр к Февронии с одним из своих слуг небольшой пучок льна, говоря так: «Эта девица хочет стать моей супругой ради мудрости своей. Если она так мудра, пусть из этого льна сделает мне сорочку, и одежду, и платок за то время, пока я в бане буду». Слуга принес Февронии пучок льна и, вручив его, передал княжеский наказ. Она ответила: «Влезь на нашу печь и, сняв поленце, принеси сюда». Слуга, послушав ее, принес поленце. Тогда Феврония, отмерив пядью, сказала: «Отруби вот это от поленца». Он отрубил. «Она говорит ему: „Возьми этот обрубок поленца, пойди и дай своему князю от меня и скажи ему: за то время, пока я очешу этот пучок льна, пусть князь твой смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю остальную снасть, на чем будет ткаться полотно для него“. Слуга принес к своему князю обрубок поленца и передал слова девушки. Князь же говорит: „Пойди, скажи девушке, что невозможно из такой маленькой чурочки за такое малое время смастерить то, чего она просит!“ Слуга пришел и передал ей слова князя. Девушка же на это ответила: „А это разве возможно — взрослому мужчине из одного пучка льна за то малое время, пока он будет в бане мыться, сделать сорочку, и платье, и платок?“ Слуга ушел и передал эти слова князю. Князь же подивился ответу ее».

Князь Петр, отринув сомнения, пошел в баню. Как и наказывала Феврония, он мазью помазал свои язвы, а один струп оставил непомазанным. «И когда вышел из бани, то уже не чувствовал никакой болезни. Наутро же глядит — всё тело его здорово и чисто, только один струп остался, который он не помазал, как наказывала девушка. И дивился он столь быстрому исцелению».

Муром — великий город, правящий там род — не какое-нибудь захудалое семейство, не дворяне провинциальные и даже не князья третьего ряда. Это люди великие, государи, правившие на богатом и видном княжении. Как одному из них взять в жены простую селянку из чащобы? На позор! Христова вера говорит: любой крещеный мужчина может жениться на любой крещеной женщине, коли оба они не больны, не состоят уже в браке с кем-нибудь еще и не приходятся друг другу близкими родственниками. Сословная принадлежность не имеет значения. Но средневековый обычай — как на Руси, так и по всей Европе — не таков. Нельзя аристократу пятнать себя женитьбой на простолюдинке. Социальная пропасть огромна, почти непереходима! И ничего христианского этот разлом не содержит. Но во всяком случае понятно, почему Петр не сдержал данное им слово, а решил откупиться.