Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию Страница 30

И Апостолу Фоме, Близнецу «неверующему», Церковь в своих песнопениях уделяет немалое молитвенное внимание, окрашивая его духовный облик оттенком особой любви и почитания, как бы заботливо защищая и ограждая его память от возможных, неосновательных упреков в скептицизме и маловерии, ибо эти упреки безосновательны. В евангельском повествовании святой Апостол встает перед нами как пытливый ученик с желанием разумной, обоснованной веры (Ин. 14, 5), как пылкое и горячее сердце (Ин. 11, 16), поступок весьма сродняющий и приближающий аналитическую, разумную веру его к Петровой пылкой и горячей). Поступок Апостола по Воскресении Христовом все же не содержит скептицизма, а лишь подтверждает жажду разумно обоснованной веры в нем и посему Христос все же не отвергает Апостола, а дает ему возможность исповедания этой веры. Интересно, что отсутствие Фомы среди учеников во время явления Христа по Воскресении десяти апостолам (Ин. 20, 24–29 — пятое явление по Воскресении) снова повторяется по церковному преданию и в день Успения Богоматери, когда святой Фома опять-таки не присутствовал этому событию и получил подтверждение своей вере снова, по прошествии нескольких дней.

Его кажущееся, на первый взгляд, по сравнению с пылкой верой сангвинического Петра, сомнение не есть маловерие, а наоборот, есть лишь тяготение к разумной и зрелой вере. Это отнюдь не скепсис, не рассудочная вера рационализма, не интеллигентское «разумничание», а лишь обоснование разумной и сознательной веры. Вера не может быть неразумной, противной разуму, противной истине, ибо не бывает двух истин: одной — для ума, а другой — для веры, но есть Одна, Единая Истина.

И вот Фома испытует, чтобы не впасть в легковерие и суеверие, но и сам убеждается и всем нам дает разумное, прочное доказательство истины. «Нет веры без знания, нет знания без веры», — говорит святитель Климент Александрийский. Знание основывается на вере; аксиома недоказуема, в нее нужно поверить, чтобы разумно познавать, доказывать на ее основании теоремы, и наоборот — всякая вера должна быть разумной, чтобы не стать легковесной, дешевым суеверием. Апостол любви вещает:

«Возлюбленнии, не всякому духу верьте, но искушайте духи, аще от Бога суть, яко мнозии лжепророцы изыдоша в мир»

(1 Ин. 4. 1; Евр. 11, 3). Церковь не воспрещает, а наоборот поощряет такую разумно обоснованную веру, и именно такая сознательная вера и есть основание богословствования. Церковь и отмечает это особое гносеологическое значение Фоминой веры, ибо Фомино «неверие, веру известную роди». [336]

«Верным неверием твоим верных известил еси, [337] яко Бога и Господа всея твари начен богословити, плоть понесшаго нас ради земных». [338]

«Всех неверие душегубное, неверование твое [339] блаженне, исцеляет; ты бо несумненно гвоздей же и копия язвы испытал еси. [340]

Важно отметить, что Церковь в своем литургическом понимании подмечает, так сказать, гносеологическую близость богословствования Иоанна и Фомы. Иоанн возлегает на перси Божественного Логоса, Фома осязает Его ребра, Иоанн оттуда почерпает глубокое смотрение богословия, Фома же сподобляется учить нас тайне Воскресения Христова. [341] Осязая ребро Спасителя, и, о чудо, не опаляясь, он почерпает «неизследомую богословия пучину», [342] «почерпает Божий разум» от Самой воплощенной Божией Премудрости.

Прикосновение к ребру «рукою любопытной» [343] утверждает нас не только в Воскресении воплощенного Слова, но и в особых качествах Его прославленного Тела, прославленного в Воскресении, в Фаворском чуде, и дает нам как залог веру в состояние прославленности наших телес.

Близнец Фома своим «верным неверием» разумно обосновывает веру, дает гносеологически правильный подход религиозному сознанию. Филипп же Апостол своей жаждой лицезрения — созерцания Бога показывает нам другой характер религиозного ведения, высшую ступень истинной веры. Его вопросом во время прощальной беседы Спасителя с учениками (Ин. 14, 7–10)

«покажи нам Отца и довлеет нам»

, он показывает особую устремленность и напряженность своей веры, желание как бы известных доказательств в религиозном опыте. Этот порыв в еще непросвещенном Духом сознании ученика так понятен, и это внесение некоторого эмпиризма в трансцендентное познание заслуживает краткий упрек Спасителя:

«толикое время с вами есмь и не познал еси Мене, Филиппе; видевый Мене, виде Отца, и како ты глаголеши: покажи нам Отца, не веруеши ли, яко Аз во Отце и Отец во Мне есть?»

Сначала говорит Господь: «аще бысте знали» и далее: «и не познал еси», а потом говорит: «не веруеши ли?» Снова сопоставление и различение знания и веры. Кроме того, просьба Апостола Филиппа о лицезрении Бога Отца имеет опять-таки важное значение для нашего правильного понимания веры и ее различных степеней высоты и совершенства. В вере разумной (не в рассудочности и рационализировании) не нужно и недопустимо эмпирическое смотрение, лицезрение. Оно есть знак несовершенной, слабой веры, желание доказательств, подтверждения правильности своей веры. Апостол и говорит, что «Бога никтоже нигдеже виде». Но не только вполне уместно созерцание, но даже оно есть знак особо совершенной веры, особенного достижения в религиозном познании. Созерцание есть ступень и то совершеннейшая в религиозном опыте. (Cognitio immediata seu intuitiva Divinae tssentiae). И ответом Спасителя Апостолу Филиппу из момента веры исключается не созерцание, как благодатное достижение, как особый дар, а только лишь жажда эмпирического зрения, познания в категориях времени и пространства. Так и объясняет это богослужебная песнь:

«Деяние убо восхождение (достижение) истинного видения (чистого созерцания), видение же конец боголюбиваго деяния, блаженне положив, Христа молил еси Отчую славу показати тебе неизреченную. [344]

Возлежание Иоанна на персях Господа открывает ему недоведомую глубину догматов; «неверование» Фомы убеждает не только его, но и исцеляет «душегубное неверие» всех и показует нам тайну прославленного тела, благочестивое же дерзновение Филиппа научает нас тайне единосущия.

«Степень догматов благочестивых, твое тайноводство верным явися, тем бо (т. е. тайноводством) Сына познахом соестественна и соединенна суща Родителю». [345]

Итак, в примерах Фомы и Филиппа нам не только указывается истинный характер веры, но и, благодаря им, нам вскрываются с Божия произволения особые догматические вопросы.

И всех их, учеников Слова, Его сотаинников и апостолов, прославляет Святая Церковь в песнях и иконах, словами и красками поет им и величает их. Прославляет она святого Андрея Первозванного — просветителя наших земель. Прославляет его, как «Предтечевым светом воображеннаго, «Предтечевым гласом оглашеннаго». [346] (Апостол Андрей — ученик Иоанна Крестителя, Ин. I, 35). Прославляет его как «единокровнаго» брата верховного (Петра): [347] Андрея желаемого Бога во плоти увидел [348] и «и обретает Желаемаго». [349]

«Поискал еси Христа, истиннаго Живота, и, взыскав, первый обрел еси, обрет же тайне приял еси, и прием Сего… и был еси сокровище жизни нетленныя». [350]

Прославляет Церковь и Апостола и Евангелиста Матфея, «евангелиста от мытарства» [351] того, который «мытарства иго отверг и правды игу припряглся» [352] (Мф. 9. 9; Мр. 2, 14; Лк. 5. 27).

Поет и величает Апостола Матфея, «исполнение двоенадесятых ученик», [353] которого Сам Дух избирает [354] (Деян. I, 26).

«Матфие Апостоле, лик божественный наполнил еси, из негоже Иуда испаде». [355] Греческий синаксарь (у нас не переведенный) в стихах говорит:

«Исходит Иуда, возвышаясь на петле,

Входит Матфий, возвышаясь на древо». [356]

Величает Церковь и чтит и Симона Кананита, «тезоименитаго ревности» (Зилота), [357] Варфоломея, «сообразнаго страстем Учителя», [358] распятого головой вниз, Иакова «меньшаго», «не яко Алфеева сына, но яко апостола Христова почитающе.» [359] Наконец, почитает в лике двенадцати и Иуду Алфеева.