Александр Щипков - Бронзовый век России. Взгляд из Тарусы Страница 30

– А те, кто в России воспевает киевскую власть, они – кто?

– Они и есть реальные либералы, а не книжные. Кризис на Украине вызван активностью глобальных экономических игроков. Их они объективно и поддерживают. Но, слава Богу, подавляющее большинство с ними не согласно.

– 84 %?

– Да, эта группа людей численно примерно совпадает с теми, кто поддержал возвращение Крыма. Крым удалось вырвать из когтей киевского режима, успели в последний момент.

– Российские «свидомые» говорят: «84 % – это главная проблема России». Они считают этих людей враждебным «запутинским» электоратом.

– Это, конечно, очень демократично звучит: 84 % для них проблема, а не они для этих 84 %. Лишнее доказательство того, что между либерализмом и демократией нет ничего общего. Так называемая оппозиция у нас намного тоталитарнее власти. И эти проценты в первую очередь – «закрымские». Это признание в любви к соотечественникам. Они поддержали не лично Путина, а действия Путина по освобождению Крыма. И президент это прекрасно понимает. Они голосуют не за кого-то, а за что-то. Это и есть признак зрелого гражданского общества.

– Как вы охарактеризуете нынешнюю идеологию?

– Она отсутствует. И это закреплено 13‑й статьей Конституции РФ. Хотя в условиях противостояния фашизму снаружи и внутри страны не иметь ясной идеологии – значит проиграть. Если есть задача эти 84 % сохранить и не расколоть, идеологический курс надо срочно выправлять. Не удастся сохранить крымское большинство – не удастся сохранить нацию. В этом случае нас ждёт украинский сценарий. Любой раскол будет незамедлительно использован.

– Кем?

– Этими 16 %, которым мы мешаем, как мешают Порошенко жители Донецка и Луганска. Мы для них тоже отбросы истории, «генетический мусор».

– Что же делать?

– Быть русскими. А это означает: совершать поступки, которые это доказывают. Вступаться за своих. Как заступаться – вопрос тактики. Мне кажется, что в истории с Украиной и жёстких экономических мер хватило бы, чтобы всё расставить по местам.

И последнее. Вы знаете, почему русские победят, а американцы проиграют? Потому что американцы за свою родину готовы убивать других, а русские готовы за свою родину умереть сами.

Левый консерватизм

24 июля 2013 года

«Литературная газета»

Весной 2013 года вышел в свет общественно-политический сборник «Перелом» – и сразу стал предметом активного обсуждения внутри гуманитарной тусовки. Не все статьи можно подвести под единый идеологический знаменатель. Но все авторы сборника исходят из необходимости пересмотра базовых понятий российской общественной жизни в пользу новых, где центральными являются «справедливость» и «традиция». Эту смену парадигмы «переломовцы» объясняют рождением новой, левоконсервативной идеологии. О том, что это такое, нам рассказывает составитель сборника «Перелом» политолог и публицист Александр Щипков.

– Александр Владимирович, недавно вышедший сборник «Перелом» вызывает споры, кто-то называет его провокационным, кто-то скандальным. Признайтесь, вы и ваши коллеги – чего вы добивались?

– Насчёт скандальности, думаю, что это преувеличение. Ничего особенно скандального я там не вижу. Что касается дискуссий, то сейчас, в наше переходное время, они нужны и полезны. Если, конечно, ведутся всерьёз, а не в порядке политического шоу. Всё, что мы сказали в сборнике, мы говорили серьёзно. Мы должны были обозначить резкий сдвиг общественной ситуации, который именно сейчас, сегодня происходит. Мы его обозначили.

– А что именно, на ваш взгляд, происходит?

– Прежде всего, заканчивается эпоха политических симуляций. Псевдооппозиционности, псевдодержавности, псевдогражданственности, разного рода «ребрендингов» и «апгрейдов». Мы на пороге того, что в мире принято называть Realpolitic – реальной политикой. Метод «технологии вместо политики» больше не действует. Придётся принимать реальные политические решения.

Привычные технологии перестают работать. Мы всё меньше понимаем, что происходит с обществом и какие приоритеты у государства. Нас всё время кидает из стороны в сторону. От попыток вдохнуть новую жизнь в наукограды – к проектам платного образования, то есть новой сословности. От ювенальных технологий, наступления на интересы семьи – к поддержке президентом родительских общественных организаций. От атаки на Церковь – к попыткам защитить её посредством нового закона.

– Борьба центров политического влияния?

– Наверное. Но не в этом для нас заключается главный вопрос. Проблема глубже, чем изгибы политического курса.

– В чём она состоит?

– В том, что привычные нам понятия, такие как «реформа», «реакция», «заморозки», «оттепели», «модернизация», перестали соответствовать реальным процессам. Они ничего не выражают. Это термины-заклинания. Общество это чувствует, но пока не знает, о чём и как говорить. Но мы-то должны об этом думать. Нет смысла плестись в хвосте событий. Лучше осознать и решить проблему как можно раньше.

– И вы решили начать это делать, выпустив сборник? Между прочим, «Перелом» кое-кто сравнил с «Вехами».

– Сопоставление оправдано. Кто уловил связь между «Вехами» и сборником «Перелом», тот не ошибся. Мы, как и «веховцы» (впрочем, как и авторы «Из-под глыб»), обращаемся к жанру прямого высказывания, открытого диалога с обществом. Но проблемы сегодня не совсем те, что были в 1909 году. Тогда речь шла о болезни интеллигенции. Сегодня на повестке дня реабилитация понятий «справедливость» и «традиция» в сознании российского общества. И не просто реабилитация, но соединение их друг с другом.

– Именно это вы и называете левым консерватизмом?

– Да. Это соединение понятий соответствует историческому российскому идеалу общинной справедливости, соборности. Без этого мы никуда не двинемся сегодня. Нужна прочная платформа. Это она и есть.

– Тут я бы возразил вот в каком смысле. Понятие «левый консерватизм» звучит странно…

– Назовите это социал-консерватизмом или левым традиционализмом. Суть от этого не изменится.

– Но уже приходилось слышать, что это ремейк начала 90-х. Что левый консерватизм – это когда бывшие коммунистические аппаратчики пошли на временный союз с патриотами.

– Абсолютно неверная аналогия. Коммунисты, либералы и казённые патриоты – это три отряда «партии власти» в широком смысле слова. Партии, которая веками управляла Россией как внутренней колонией. События 1993 года, когда эти отряды вдруг столкнулись, были просто войной за раздел бывшего советского наследства. Эта история не про нас, не про левоконсерваторов.

– Но многие коммунисты сегодня тоже называют себя консерваторами, в частности КПРФ.

– Потому что хотели бы реанимировать советский проект. Так?

– Вероятно, да.

– А при чём здесь мы? В понимании коммунистов реконструкции подлежит исторически локальный проект советского социального государства. Но этот проект изначально строился на костях крестьянского мира и церковной общины, на стыке которых в начале XX века должен был строиться левоконсервативный, солидаристский проект. Большевистский корпоративный коллективизм был подменой исторической русской соборности. Целью коммунизма на начальном этапе было построение общества, вырванного из контекста истории и традиции. Вместо справедливых форм общежития навязывался государственный раздаточно-распределительный механизм.

– И поэтому левый консерватизм не может считаться ремейком коммуно-патриотизма?

– Ни в коем случае. Мы ведём жёсткую полемику с наследниками компартии. Мы стремимся разрушить их неоправданную монополию на понятие «социальное государство». Узурпировавшие это понятие политики не имеют исторического права говорить от его имени.

– Хорошо. С «коммуно» разобрались. А как быть собственно с патриотизмом, державностью, охранительством? Вы, случаем, не охранители?

– Левый консерватор – охранитель традиции, а не госинститутов или «партии власти». Нужно охранять общественное благо, а общественное благо – это сбережение народа и его традиций. Отношение к власти тут вторично.

– Но у вас есть какие-то предпочтения относительно форм государственного устройства?