Жан–Клод Ларше - Преподобный Максим Исповедник — посредник между Востоком и Западом Страница 32

«Вчера, восемнадцатого числа, на преполовение святой Пятидесятницы, [Константинопольский] патриарх объявил мне об этом, говоря: «К какой Церкви ты принадлежишь? Этой, Константинопольской? Римской? Антиохийской? Александрийской? Иерусалимской? Вот уже все Церкви с их диоцезами объединены. Итак, если ты принадлежишь соборной Церкви, присоединяйся из страха, как бы тебе, внося изменения, на пути, чуждом Жизни, не претерпеть того, чего ты не смог предвидеть». Я им сказал: «Соборная Церковь есть правое и спасительное исповедание веры в Бога вселенной, как это явил блаженный Петр словами, которыми Его исповедовал лучшим образом (Мф. 16, 16—18). Но сделайте что‑нибудь, чтобы я мог узнать, по крайней мере, исповедание, на основе которого были объединены все Церкви: я не враждебен тому, что было сделано правильным образом» [558].

Ответ патриарха показывает, что он продолжал исповедовать заблуждение, содержащееся в его Соборном послании к папе Евгению: «Мы говорим о двух действиях, по причине различия, и об одном, по причине единства» [559]. Преподобный Максим борется с этим суждением и заключает: «Этого я не могу ни выговорить, ни исповедовать как противоречащее святым отцам. Вы, которые облечены властью, сделайте же что‑нибудь, что вам кажется благим» [560]. Тогда он слышит ответ: «Показалось благим императору и патриарху предать тебя анафеме по предписанию Римского папы, если ты не подчинишься, и предать тебя смерти, которую они тебе определят».

Если решение анафематствовать преподобного Максима было принято патриархом и императором «по предписанию Римского папы», то это потому, что преподобный Максим не признавал никакого авторитета за Константинопольским патриархом сделать это, и он, напротив, всегда признавал в деле моноэнергизма и монофелитства Римского папу как высший авторитет, ибо он был единственным, кто тогда исповедовал православную веру. Самое жестокое решение, которое могло быть принято против преподобного Максима, это сделать так, чтобы его осудила именно та инстанция, которая до сих пор была его единственной и наиболее верной опорой и которая казалась ему последним прибежищем [561].

Начало послания преподобного Максима, которое мы столь подробно цитировали, позволяет нам вновь отыскать основание той позиции, которую мы уже много раз встречали у Исповедника: «Соборная Церковь—это правое и спасительное исповедание веры в Бога вселенной». Если правда то, что Римская Церковь исповедует вместе со всеми другими Церквами иноверие, значит, отныне никакая из Церквей пентархии не может претендовать на свою принадлежность к соборной и апостольской Церкви, идентифицировать себя с ней и быть собственно Церковью. Отныне Церковь более не существует на земле, но лишь в сознании верующих, продолжающих исповедовать православную веру.

Здесь мы видим, что для преподобного Максима Церковь есть Церковь благодатная, лишь когда она исповедует православную веру. Непреложно для него еще и то, что, как он это многократно утверждал, благодатное общение между Церквами, которое исходит из глубины их единства и претворяет их всех в единую Церковь, святую, соборную и апостольскую, не может осуществиться, кроме как на основе их общего исповедания православной веры. Преподобный Максим приводит толкование на Евангелие от Матфея (Мф. 16, 16), которым он вдохновил Анастасия в послании монахам Кальяри: «камень», упоминаемый Христом («на сем камне Я создам церковь Мою»), есть правая вера во Христа, которую только что исповедал Петр: Ты — Христос, Сын Бога Живаго.

Исповедуя эту же самую веру, которой не следует больше ни одна Церковь, и убеждая ею себя самого, так же как и своих верных спутников, в продолжающемся существовании подлинной Церкви, преподобный Максим был во второй раз судим Собором, вновь собравшимся в Константинополе[562] в мае–июне 662 г., приговорен к бичеванию и отсечению языка и правой руки, потом выслан и заключен в крепости Схемарис на одной из Кавказских гор. Там он мученически скончался в субботу 13 августа 662 г.

II. ВЕРОУЧИТЕЛЬНЫЙ СИНТЕЗ

1. Исключительные права, признаваемые за Римской Церковью

Высказывания преподобного Максима в связи с Римской Церковью, ее положением и ее ролью по отношению к другим Церквам, стоят в ряду самых сильных из имеющихся по этому вопросу у греческих отцов.

Преподобный Максим не довольствуется утверждением, что Римская Церковь почитается как основанная самим святым апостолом Петром и святым апостолом Павлом[563] и хранящая их гробницы[564], как наибольшая из Церквей[565] и как Церковь древнего царствующего града[566], чтобы восхвалять ее преданность с самого начала православной вере, но усматривает в ней «камень», воистину крепкий и неподвижный[567], и чествует ее верующих, клир и богословов, которые «благочестивы и тверды, как камень», и являются «поборниками наикрепчайшей веры»[568].

Кроме того, он признает за ней преимущественные место и роль среди других Церквей. Он расценивает ее как «первую из Церквей (princeps ecclesiarum)»[569], то есть несомненно как самую древнюю и количественно наибольшую, но так же и как занимающую первое место по рангу, — ту, которая стоит во главе и должна считаться первой. Можно было бы здесь дойти до того, чтобы перевести princeps в еще более сильном смысле, поскольку преподобный Максим не останавливается перед тем, чтобы превознести Римскую Церковь как ту, которая «получена от Самого Воплотившегося Бога Слова, так же как от всех святых Соборов, соответственно канонам и священным определениям, и обладает во всем и для всего, опираясь на все святые Церкви Божии, господствующим значением, авторитетом и властью вязать и решить»[570]. Он не только не уточняет, что именно он подразумевает под первенством, признаваемым за Римской Церковью, но даже не определяет, как он представляет это первенство, это господствующее значение и этот авторитет, которые он ей приписывает. Но понятно, что он ценит ее как являющуюся в делах веры нормативной для других Церквей, утверждая, что «все концы обитаемой земли и те, кто по всей земле исповедуют Господа чисто и православно, смотрят прямо вдаль на святейшую Церковь римлян и на исповедание ее веры» [571]. Сверх того, он признает за папой власть связывать и отпускать грехи, то есть отлучать от Церкви и присоединять к ней[572], не только в отношении епископов своей Церкви, но и в отношении патриархов, погрязших в иноверии: именно перед ним они каялись, исповедовали веру и по его решению они могли быть восстановлены в соборной Церкви и заново приняты в церковное общение[573].

Эти положения преподобного Максима, изложенные здесь схематически[574], тем не менее, пригодны для различных толкований и должны быть поняты, с одной стороны, в свете тех исторических обстоятельств, в которых они были приняты и от которых они неотделимы, а с другой стороны, тех уточнений и оттенков, которые привнес в них преподобный Максим.

2. Границы и условия для исключительных прав, признаваемых за Римской Церковью

В первой части мы сосредоточились на определении позиций преподобного Максима в тесной связи с тем историческим контекстом, в котором они были сформулированы.

Бесспорно, что придание сугубой ценности Римской Церкви со стороны преподобного Максима в огромной мере зависит от этого контекста.

Поддержка, оказанная им формулировкам Гонория [575], которая привела его к аргументации, кажущейся часто натянутой, и которая все же не убедила отцов VI Вселенского Собора, вовсе не имеет целью оправдать идею «папской непогрешимости», чуждую преподобному Максиму и его современникам, но устремлена единственно к тому, чтобы лишить монофелитов важной опоры, на которой они отстаивали свои положения.

Похвала в поддержку Римской Церкви и утверждение ее первенства, которые можно отыскать в «Послании А», нацелены на то, чтобы утвердить эту Церковь перед лицом императора, желавшего заставить ее принять «Эктесис» взамен на ратификацию выборов папы Северина [576].

Особая настойчивость преподобного Максима в «Богословско–полемическом сочинении XII» [577] в акцентировании выражений «господствующее значение» и «авторитет» (употребление первого термина гораздо менее распространено у восточных богословов) и в подчеркивании власти папы связывать и разрешать от грехов находит по большей части свое объяснение в контексте, касающемся кого‑то (Пирра), кто облечен не только саном патриарха, но «патриарха Вселенского», имеющего первенство чести среди восточных патриархов и кого нельзя призвать к ответу о своей вере и потребовать восстановить свое общение с Церковью, разве что это может сделать носитель авторитета, по крайней мере, равного его авторитету, то есть тот, чье основание признано и авторитет неоспорим.