Старец Паисий Святогорец - Слова. Том I. С болью и любовью о современном человеке Страница 33

Безмолвие это таинственная молитва

Всей этой шумной техникой инок отгоняет от себя предпосылки для молитвы и монашеской жизни. Поэтому монаху надо, насколько это возможно, стараться не пользоваться шумной техникой. Все то, что люди считают удобным, по большому счету не содействует монаху в достижении его цели. Находясь в таком состоянии, монах не может обрести того, ради чего он отправился в путь.

Безмолвие – великое дело. Находясь в безмолвии, человек тем самым уже молится – даже и не молясь. Безмолвие есть таинственная молитва, и оно очень помогает молитве, подобно тому, как кожное дыхание приносит человеку пользу[141]. Тот, кто в безмолвии занят духовной работой, впоследствии погружается в молитву. Знаешь, что такое погружаться? Затихший в объятиях матери малыш не говорит ничего. Он уже находится в единении, общении с ней. Поэтому, если монастырь находится вдали от археологических достопримечательностей, от мирского шума и множества людей, – от этого огромная польза.

Внешнее удаленное от мира безмолвие, сопряженное с рассудительным подвигом и непрестанной молитвой, очень быстро приносит монаху и внутреннее безмолвие – душевный мир. Это внутреннее безмолвие – необходимая предпосылка для тонкого духовного делания. А тогда уже внешнее беспокойство перестает тревожить человека, потому что, в сущности, на земле находится только его тело, тогда как ум его пребывает на Небе.

Слышать или не слышать шум – зависит от самого человека

– Геронда, а что делать, если на послушании шумно или же если для рукоделия требуется какая-нибудь машинка, производящая шум?

– Когда рукоделие шумное, очень помогает тихое псалмопение. Если не можете творить Иисусову молитву – пойте что-нибудь церковное. Требуется терпение. На корабле, когда я плыву с Афона или возвращаюсь обратно, бывает очень шумно. Я сажусь куда-нибудь в уголок, чтобы меня не беспокоили, делая вид, что сплю, закрываю глаза – и начинаю петь. Чего я только не пою! Сколько всяких "Досто́йно е́сть", сколько "Свя́ты́й Бо́же". И корабельный двигатель своим гулом очень подходит для псалмопения. Двигатель держит иссон[142] – как раз в тон с "Досто́йно е́сть" Папаниколау, со "Свя́ты́й Бо́же" Нилевса[143]. Так гудит, что подходит к чему ни возьми! Я пою в – уме, однако сердце тоже участвует в пении.

И все же, я думаю, что беспокойство нам причиняет не столько внешний шум, сколько [внутренняя] озабоченность чем-то. Слышать или не слышать внешний шум – это зависит от тебя, тогда как [внутренней] озабоченности избежать нелегко. Основа – это ум. Глаза могут смотреть и не видеть. Я, когда молюсь, могу глядеть на что-то, но не видеть этого. Могу куда-то идти, могу глядеть на какой-нибудь пейзаж, на что-то еще, но ничего не замечать. Если человеку трудно творить Иисусову молитву[144] среди шума, то это значит, что его ум не отдан Богу. Человек должен достичь состояния божественной отвлеченности, чтобы он смог жить во внутреннем безмолвии, и шум во время молитвы его не беспокоил бы. [Тогда] человек достигает состояния той божественной отвлеченности, находясь в которой, он уже не слышит шума, или же слышит его только тогда, когда захочет сам, а точнее – когда его ум спускается с Неба. Если человек будет духовно работать, будет подвизаться, то он достигнет этого состояния. Тогда он сможет слышать что-то или не слышать, когда захочет этого сам.

Как-то раз во время службы в армии я назначил одному моему сослуживцу – человеку благоговейному – встречу в определенном месте. "Да ведь там, – возразил он мне, – прямо под ухом кричит громкоговоритель". – "Слышать или не слышать громкоговоритель, – ответил я ему, – зависит от самого человека". Разве мы слышим то, что происходит вокруг, если наш ум чем-то занят? Помню, на Афоне напротив моей каливы пилили лес бензопилами – обнажили от деревьев целый холм. Так вот, когда я читал или молился и был этим всецело поглощен, то не слышал ничего. А когда прекращал свои духовные занятия, то начинал все слышать опять.

Будем уважать безмолвие других

Если причиной шума не являемся мы сами, то ничего страшного – Бог все видит. Но худо дело, если шум возникает из-за нас. Поэтому нам надо быть постоянно внимательными, чтобы не беспокоить других. Если кто-то не хочет молиться сам, то пусть, по крайней мере, не создает помех другим. Поняв, сколь великий вред наносит ваш шум молящемуся человеку, вы стали бы очень внимательны. Потому что, если не осознать, что тишина и лично тебе необходима, и вообще всем помогает, причем хранить ее нужно от сердца, от любви, а не под принуждением из-под палки, то доброго результата тишина не даст. Если человек соблюдает тишину, находясь в напряжении, подчиняясь правилам дисциплины, если он говорит себе: "Сейчас надо пройти так, чтобы никому не помешать, а сейчас надо прокрасться на цыпочках…", то это сущее мучение. Цель в том, чтобы поступать так от сердца, с радостью, хранить тишину, потому что кто-то молится, кто-то находится в общении с Богом. Какая же разница между соблюдением тишины в первом и втором случае! То, что человек делает от сердца, его радует и ему помогает. Если осознать тишину необходимостью и с уважением отнестись к тому, кто в это время молится, то потом приходит чувство некоего трепета. А уважая другого, человек уважает себя самого и тогда он не берет себя в расчет, потому что у него нет самолюбия, но есть любочестие. Надо ставить себя на место другого, надо размышлять так: "Если бы я был на месте этого человека, то какого отношения я хотел бы к себе? Ведь если бы я был уставшим или молился, разве понравилось бы мне, что так хлопают дверью?" Если ставить себя на место другого, многое изменяется.

А как же прекрасно раньше было в общежительных монастырях!.. Безмолвие! Каждые четверть часа били часы, чтобы все монахи помнили о необходимости творить молитву Иисусову. Если кто-то отвлекался от молитвы, то, слыша каждые пятнадцать минут бой часов, вновь возвращался к ней. От боя часов была очень большая польза. Отцы творили молитву, и в монастыре царило безмолвие, глубокая тишина. В том святогорском общежитии, где я одно время жил, подвизалось шестьдесят человек братии. А впечатление было такое, что в обители живет всего один исихаст. Все творили молитву Иисусову. И в храме большинство творило умную молитву – пели немногие. И на послушаниях было то же самое. Везде царило безмолвие. Никто громко не разговаривал, никто не кричал, каждый занимался своим послушанием. Все двигались без шума – словно овечки. Все, что ни делалось в монастыре, всегда совершалось без шума. Не было того, что напридумывали нынче в монастырях: "время послушания", "время безмолвия"… Пожалуй, введут еще и "тихий час"! Раньше каждый распределял свое время в соответствии с тем послушанием, которое у него было.

Если мы хотим, чтобы благословенная пустыня помогла нам – своей святой пустотой и сладким покоем, – чтобы мы тоже умиротворились, опустошились от страстей и приблизились к Богу, то и нам нужно возлюбить ее и отнестись к ней с почтением. Необходимо быть внимательным, чтобы не приспособить святую пустыню к своему страстному "я". Это великое нечестие – то же самое, что идти поклониться Святой Голгофе, распевая эстрадные песенки.

Противоядие от шума: добрые помыслы

Нынешние люди, к сожалению, пользуются шумной техникой даже для незначительных дел. Поэтому, если кто-то на время окажется в шумной обстановке, ему надо возделать в себе добрые помыслы. Заставить людей не включать ту или другую шумную технику ты не можешь. Вместо этого сразу же сам включай в работу добрый помысл. Например, ты слышишь, как работает опрыскиватель, и он напоминает тебе шум летящего вертолета. Подумай так: "Могло бы случиться, что какая-то из сестер тяжело заболела, и прилетел бы вертолет, чтобы забрать ее в больницу. Представь, как бы ты была тогда расстроена! А сейчас все мы, слава Богу, здоровы". В этом деле требуется разум и находчивость, искусство включения доброго помысла. Например, ты слышишь, как гудит бетономешалка, работает подъемник, шумит что-то еще. Скажи: "Слава Тебе, Боже, что не бомбят, что не рушатся здания! Наоборот – люди живут в мире и строят жилища".

– А если, Геронда, испорчены нервы, что тогда?

– Испорчены нервы? Это что же такое значит? Может быть испорчен помысл? Нет ничего лучше доброго помысла. Один мирской человек построил себе дом в тихом месте. Прошло время, и возле его дома с одной стороны построили гараж, с другой – провели шоссе, а с третьей – открыли бар с дискотекой. До самой полуночи слушай, как гремят барабаны. Несчастный потерял сон, ложился в постель с вкладышами в ушах, даже начал принимать таблетки. Еще немножко, и у него помутился бы рассудок. Приехал он на Святую Гору, разыскал меня и стал рассказывать: "Так мол и так, Геронда, нет нам никакого покоя. Что мне делать? Я думаю строить другой дом". – "Включи в работу добрый помысл, – сказал я ему. – Вот подумай: если бы шла война и в гараже ремонтировали танки, в расположенный рядом госпиталь санитарные фургоны свозили бы раненых, а тебе бы сказали: "Сиди на месте. Жизнь мы тебе гарантируем, трогать тебя не будем. Можешь выходить из своего дома спокойно, но передвигаться только в радиусе этих построек, потому что пули сюда не долетают". Или сказали бы так: "Не высовывайся из своего дома, и никто тебе ничего не сделает". Разве тебе было бы этого мало? Разве ты не посчитал бы такие условия настоящим благословением? Поэтому сейчас скажи себе так: "Слава Тебе, Боже, что нет никакой войны, что люди живы-здоровы и занимаются своими делами. В гараже нет никаких танков, люди ремонтируют там свои машины. Слава Тебе, Боже, что нет никакого госпиталя, никаких раненых и прочего горя, которое приносит война. По шоссе не тянутся танковые колонны, а мчится поток автомобилей – люди торопятся на работу". Если ты таким образом включишь в работу добрый помысл, то после придет славословие Бога". Бедолажка понял, что самое основное – это правильное отношение к обстоятельствам, и ушел умиротворенным. Потихоньку он стал противопоставлять окружавшим его искушениям добрые помыслы, потом выбросил свои таблетки и засыпал уже без груда. Видишь, как один добрый помысл приводит человека в порядок?