Дмитрий Мережковский - Тайна трех: Египет и Вавилон Страница 35

ГИЛЬГАМЕШ И ДРЕВО ЖИЗНИ

Увидел он все до пределов вселенной,Все испытал и познал,Взором проник в глубочайшие тайны,С сокровеннейшей мудрости поднял покров…Весть нам принес о веках допотопных;Путь далекий прошел он, скорбя и труждаясь,И повесть о том начертал на скрижалях…На две трети он — бог, на одну — человек.(Gilgam., I, 1 — 51)

Таково начало «Гильгамеша», как бы начало «Фауста». Вот когда уже начинается трагедия знания, наша трагедия по преимуществу. Фауст и Гильгамеш — обладатели знания, искатели жизни.

«Жизни ты ищешь, но не найдешь» — это о Гильгамеше сказано, и почти то же о Фаусте:

Grau, lieber Freund, sind alle Theorien;Doch ewig grūn der goldne Baum des Lebens.Все умозренья, милый друг мой, серы;Но вечно зелено златое Древо Жизни.

Древо Познания не есть Древо Жизни: кто вкусит от первого, не вкусив от второго, смертью умрет. Несоединимость двух порядков, бытия и мышления, — вот источник Гильгамешевой-Фаустовой трагедии.

Я знаю, что умру, и перед этим единственным знанием все остальные знания ничтожны, ненужны, потому что не избавляют меня от смерти, не отрицают, а утверждают смерть. Чем больше я знаю, тем больше постигаю смерть, ибо существо знания, закон необходимости — закон смерти: «все изошло из праха и отыдет в прах» (Еккл. III, 20). Чем больше я знаю, тем больше вкушаю от смертной горечи, скорби смертной: «кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл. I, 18). Я свободен в знании, а в жизни раб. Знать — мочь? Нет, не мочь, потому что никакое знание смерти победить не может. Чем больше я знаю, тем больше умираю. Знание — смерть, вот последнее слово Гильгамешевой-Фаустовой мудрости.

Сохранился вавилонский резной камень-печать с изображением мужа и жены, сидящих друг против друга, у дерева с плодами; оба простирают руки к нему, как бы готовясь сорвать плод; за спиной жены — змей.

«От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. II, 17).

Как не умереть, соединить древо познания с древом жизни? От Гильгамеша до Фауста, это вопрос всего человечества.

К тому же кругу сказаний относится другой вавилонский богатырь Адапа.

Случайно созвучие имен Адапа — адам, но не мифов. Тело Адама «взято от земли вавилонской», по Талмуду (Micha Josef bin Gorion); а по сказанию вавилонскому, Адапа — сын бога Эа (Еа — Ja), первый человек, «семя человеческое», Zer ameluti. И судьба Адапы — Адама, так же как судьба Гильгамеша, есть трагедия знания:

Знание дал ему Бог, но жизни вечной не дал.(Adapa, 4)

В священном городе Эриду, в Устье Рек, там, где был древле Эдем, готовит Адапа, первосвященник Божий, чистыми руками хлебы предложения, ловит рыбу для Божьей трапезы. Однажды, в море, полуденный ветер опрокинул челн его. Адапа заклял ветер, волшебная сила заклятия «сломала крылья ветру», и на семь дней ветер затих. Сведав о том, разгневанный бог Ану зовет Адапу на суд, а бог Эа дает ему мудрый совет: «В разодранную ризу облекись — знак скорби по двум умершим богам, Таммузу и Гишзиде, небесным привратникам».

Когда же предстанешь на суд,Пищу смерти предложат тебе, — не ешь;Воду смерти предложат тебе, — не пей;Ризу подадут тебе, — облекись;Масть подадут тебе, умастись.

Адапа исполнил совет. Таммуз и Гишзида, увидев скорбную ризу, проводили его в небо, заступились за него перед Ану, и гнев бога утишился, но не совсем:

«Для чего открыл Эа мужу нечистомуТайны земные, тайны небесные,Дал ему силу и славу безмерную?А мы, что для него могли бы мы сделать еще?Принесите ему пищу жизни, да есть».Пищу жизни принесли ему, — не ел;Воду жизни принесли ему, — не пил;Ризу подали, — облекся в нее,Подали масть, — умастился ей.И дивясь, вопросил его Ану Отец:«Зачем ты, Адапа, не ел и не пил?»

Адапа. «Эа мой бог повелел: не ешь, не пей».

Ану. «Земного земле возвратите же!»

Таков приговор Божий над человеком: «Возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. III, 19).

Тут все как будто нарочно темно, недосказано, или двусмысленно. Кажется, что говорящий больше знает, чем говорит; не может или не хочет сказать всего, приподымает угол завесы и опускает тотчас же. О самом главном сказано вскользь или вовсе умолчано.

Где совершается конец Адаповой мистерии, во времени или в вечности? Когда ветер опрокинул челн, спасся Адапа или погиб в море, — первый человек, так же как все первое человечество в водах потопа? Если погиб, то, возвращаясь на землю, он снова рождается, как второй Адам второго мира, послепотопного. Не потому ли и облекается в новую одежду смерти — в тело смерти?

В каждом слове загадка; все сокращено, сжато, как в семени, но из этого малого семени вырастает великое дерево — судьба человечества.

Не послушался Бога Адам и умер; послушался Адапа и тоже умер: как будто не в послушании тут дело, не в воле человеческой.

Если бы Адапа Бога не послушался, то наследовал бы вечную жизнь. Тут уже мановение тишайшее к бунту, к человекобожеству; таков, по крайней мере, один из двух возможных смыслов, недосказанных. Иное мановение в Бытии, но, страшно сказать, почти та же двусмысленность.

Обманул ли Змей Адама? «Знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плодов с древа познания), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги» (Быт. III, 5). Но ведь и Бог говорит почти то же: «вот, Адам стал, как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не стал жить вечно» (Быт. III, 22).

Нет, Змей не обманул Адама, и Эа не обманул Адапу. Сами они обманулись ложным, потому что неполным, знанием. Elohim, — значит «Боги», — может быть, Три Бога в Одном.

В Боге Троичном анантиизм, «противоположное — согласное» (по Гераклиту), есть источник истины и жизни; а в человеке, двоящемся между добром и злом, — антиномизм, противоречивое — несогласуемое, есть источник лжи и смерти. Вот почему Адапа отвергает жизнь, как смерть, и принимает смерть, как жизнь.

И все мы доныне — дети Адаповы. Не предлагается ли каждому из нас Пища Жизни, Вода Жизни — мы знаем Кем?

Пищу жизни дали ему, — не ел;Воду жизни дали ему, — не пил.

Этот приговор не читает ли в сердце своем каждый из нас?

Еще загадочнее миф об Этане, примыкающий к тому же кругу Гильгамешеву.

Богатырь Этана молится богу солнца, Шамашу, о «злаке рождения», sammu sa alladi. Что для Адапы «пища жизни», для Гильгамеша «злак жизни», то для Этаны «злак рождения» — рождения в вечную жизнь.

О, Шамаш, ты насытился туком овнов моих,Кровью овец моих земля упитана;Чтил я богов, бесов страшился;Жертву курений моих возносили пророчицы…Да изыдет же, Господи, милость из уст твоих…Злак Рождения даруй мне, сними с меня бремя смертное!(Etana, 120 — 5)

Шамаш отсылает Этану к Орлу, ужаленному Змеем (опять Змей!), издыхающему в пропасти от голода. Этана кормит Орла; Орел оживает, «крепнет, как лев», и возносит Этану на крыльях к небу Ану Отца. Но там не находят они Злака Рождения и узнают, что он выше, во втором небе богини Иштар. Опять возносятся. Но, когда земля и море исчезают, Этана устрашается и молит Орла:

Не хочу я, мой друг, возноситься на небо!Дай мне вернуться на землю назад!

И вместе с Орлом падает.

«Как упал ты с неба, Денница, Сын Зари!.. А говорил в сердце своем: взойду на небо… буду подобен Всевышнему» (Ис. XIV, 12–14).

От Люцифера до Антихриста, полет человека есть явление человекобожества.

Все мы доныне — дети Этановы: питаемся «злаком рождения» — злаком смерти, ибо кто рождается, тот умирает. Но этого-то мы и хотим — не воскресения мертвых, а вечной жизни живых. Смерть личности, бессмертие рода, — вот наша вечная жизнь — вечная смерть. Отвергаем с неба Сошедшего, сами хотим на небо взойти; восходим — взлетаем — и падаем. Это безумие наше сегодняшнее предречено допотопною мудростью.

Адапа, Этана — два близнеца Гильгамешевы, а третий — Энгиду (Engidu-Eabani).

Энгиду не рожден, а создан, как Адам. Создает его богиня Аруру (Aruru) — Иштар-Мами, Матерь богов.

Боги призвали богиню Аруру:«Создала ты древле многих бесстрашных;Создай же и ныне подобного им».Слово богов услыхала Аруру,В сердце своем создала образ Божий,Руки умыла, глину смесила,Сделала брение, мужа слепила,Чадо богов, Энгиду бесстрашного.(Gilgam., I, 80–85)

«На две трети он — бог, на одну — человек»; это о Гильгамеше сказано, а об Энгиду можно бы сказать: на две трети он — бог, зверь — на одну.