Джордж Макдональд - Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин. Страница 35

Что было дальше, я не знаю. Очнувшись, я не помнил абсолютно ничего. Я лежал на полу хижины; голова моя покоилась на коленях склонившейся надо мной старухи, а она плакала и обеими руками гладила меня по голове, разговаривая со мной, как мать разговаривает со своим малышом, когда он заболел, заснул или умер. Но как только я приоткрыл глаза и увидел её, она улыбнулась мне сквозь слёзы; её морщинистое лицо и юные глаза улыбались мне, пока весь её лик не заискрился нежной радостью. Она бережно омыла мне лицо и руки какой–то прозрачной ледяной жидкостью, от которой слегка пахло влажной землей, и я тут же почувствовал, что могу сесть. Старуха поднялась и принесла мне немного еды. Когда я насытился, она села напротив меня и заговорила.

— Вот что, дитя моё, — сказала она. — Ты должен немедленно уйти.

— Уйти от вас?! — запротестовал я. — Но мне с вами так хорошо! Мне ещё никогда не было так хорошо!

— И тем не менее, тебе придётся уйти, — печально повторила она. — Прислушайся–ка на минутку. Слышишь что–нибудь?

— Да. Как будто неподалёку плещутся и шумят могучие волны.

— Значит, слышишь?.. Так вот. Мне пришлось пройти через ту дверь, Дверь безвременья (она указала на неё рукой и содрогнулась), чтобы отыскать тебя. Не последуй я за тобой, ты уже никогда не вернулся бы сюда. Но из–за того, что я вошла в неё, воды вскоре подступят к самому моему дому; они так и будут течь, так и будут прибывать и подыматься, пока наконец не встанут над моей крышей великой прозрачной твердью. Пока у меня в очаге горит огонь, внутрь они не проникнут. Поленьев мне хватит ещё на долгие годы, а через год вода снова вернётся в свои берега, и всё будет так же, как и до твоего появления… Уже сто лет прошло с тех пор, как меня хоронили последний раз, — добавила она и улыбнулась сквозь слёзы.

— Просите, простите меня! — вскричал я. — Как мог я навлечь на вас такое зло? Ведь вы были так добры ко мне и так щедро наделили моё сердце чудными, дивными дарами!

— Не терзай себя, — откликнулась она. — Ничего страшного со мною не случится. А ты, я знаю, ещё вернёшься ко мне. Но я прошу тебя, сынок, ради меня, крепко–накрепко запомнить то, что я сейчас скажу тебе. Какая бы скорбь ни постигла тебя, какой бы безутешной и непоправимой она тебе ни казалась, не забывай, что в одной далёкой хижине сидит ветхая старуха с молодыми глазами, — тут она улыбнулась, — и хотя ей не всегда позволено говорить тебе об этом, эта старуха знает о твоём горе нечто такое, что вполне утешило и примирило бы тебя с ним даже в самые горькие и страшные минуты… А теперь ступай.

— Но куда мне идти, если кругом вода, а все двери ведут в иные миры? — спросил я.

— На самом деле это вовсе не остров, — ответила она. — Тут недалеко есть узкая коса, идущая к большой земле. А что до двери, то я сама проведу тебя через ту, которая выходит в нужное место.

Она взяла меня за руку и вывела через третью дверь. Я стоял на такой же упругой, густой траве, как та, к которой причалила моя лодочка, только с другой стороны хижины. Старуха показала мне, куда идти, чтобы отыскать перешеек и вовремя уйти от надвигающейся воды. Потом она обняла меня и крепко прижала к груди. Из моих глаз безудержно катились слёзы, и я поцеловал её так, словно впервые прощался с родной матерью.

— Иди, сынок, — наконец сказала она, легонько отталкивая меня. — Иди и соверши что–нибудь достойное.

С этими словами она повернулась и, войдя в дом, закрыла за собой дверь, а я отправился в путь, чувствуя себя покинутым и безмерно одиноким.

Глава 20

Живя без почестей, дела, на вид благие,

Ты совершал порой, но помыслы другие

Тобою двигали. Стремления к благому

В тебе рождала похоть. Как по дому

Стрелой промчавшись, ветер прочь сметает

Всю утварь, но случайно задувает

На место вещь одну — так страсть, алкая,

Иных к добру случайно увлекает.

Душе возвышенной на месте не сидится,

Коль добродетель дух в неё вложила свой,

Пока из мыслей благородных не родится

Свершений благостных нетленный плод святой.

Уже через несколько минут я почувствовал, что дёрн под моими ногами становится мокрым от подымающейся воды, но всё–таки успел благополучно добраться до спасительного перешейка. Каменная тропинка была намного выше заросшего травой полуострова, и я шагал по ней без особой спешки. С обеих сторон к моим ногам стремительно подступала вода. Она поднималась без ветра, без яростного плеска, без сокрушительных волн; казалось, где–то под нею всё время горит медленный, но сильный огонь. Вскоре, поднявшись по крутому склону, я очутился на просторной скалистой равнине. Несколько часов я шёл по ней прямо вперёд, никуда не сворачивая, пока не увидел перед собой одинокую башню на невысоком холме, с которого было видно все близлежащие окрестности. Из башни доносился звон кузнечного молота, бьющего по наковальне так часто, что мастер всё равно не услышал бы меня, и я решил подождать, пока он остановится передохнуть. Через несколько минут всё стихло, и я громко постучался. Дверь почти сразу же приоткрылась, и в неё осторожно выглянул юноша с благородной осанкой, полураздетый, с длинными чёрными полосами сажи на блестящем теле, разгорячённом от кузнечного жара. В одной руке у него был меч, только что вынутый из горна и светящийся на конце тусклым тёмно–алым пламенем. Увидев меня, юноша тут же широко распахнул дверь и, отступив в сторону, сердечно пригласил меня войти. Когда я переступил порог, он плотно закрыл за мной дверь, тщательно запер её на задвижку и повёл меня внутрь. Мы вошли в залу с грубо обтёсанными стенами, занимавшую почти всё основание маленькой башни; здесь–то и располагались его мастерская и кузница.

В очаге ревело мощное пламя, возле него виднелась наковальня, а рядом с нею стоял ещё один обнажённый до пояса юноша с молотом в руках; он был чуть выше своего товарища, но казался куда более тонким и хрупким. Обычно люди сразу замечают сходство между теми, кого видят в первый раз; однако сначала два мастера показались мне совершенно не похожими друг на друга, и только потом я явственно увидел, что они братья. Старший — тот, что открыл мне дверь — был смуглым и мускулистым, с вьющимися волосами и большими карими глазами, которые порой приобретали удивительно мягкое, доброе выражение. Второй был стройным и светловолосым, но черты его лица были по–орлиному резкими, а бледно–голубые глаза сверкали почти неистово. Он стоял прямо и горделиво, словно оглядывал с высокого утёса бескрайнюю долину, раскинувшуюся далеко внизу.

Как только мы вошли, старший юноша обернулся, и я увидел, что и он, и его брат довольно и счастливо улыбаются.

— Не присядешь ли ты у огня, братец, пока мы закончим свою работу? — неожиданно обратился он ко мне.

Я невольно просиял от удивления и радости, согласно кивнул в ответ и, решив подождать, пока кузнецы сами объяснят мне всё, что сочтут нужным, молча присел возле очага. Старший брат снова утопил меч в углях, и когда клинок хорошенько накалился, молниеносно выхватил его из очага и бережно поднёс к наковальне, а младший тут же осыпал лезвие частыми, точными ударами, придавая ему нужную форму. Наконец они осторожно положили выкованный меч в огонь, а когда он раскалился добела, быстро сунули его в бочку с какой–то жидкостью, полыхнувшей голубым пламенем, когда в неё вошла светлая сталь. Оставив меч в бочке, они пододвинули к очагу две скамейки и уселись по разные стороны от меня.

— Хорошо, что ты пришёл, братец, — сказал темноволосый юноша. — Мы уже который день тебя поджидаем.

— Мне лестно, что вы называете меня братом, — ответил я. — Прошу вас, не подумайте, что я отказываюсь от столь высокого звания, но мне всё же хотелось бы узнать, чему я обязан этой честью.

— А–а, так он ничего не знает! — протянул младший брат. — А мы–то думали, что тебе известно, какие узы связывают нас с тобой и какая нам назначена работа. Что ж, братец, придётся тебе рассказать ему обо всём с самого начала.

— Наш отец — король, и вся эта земля принадлежит ему, — начал старший. — Но ещё до нашего рождения к нам в страну пришли три брата–великана. Никто не знал, откуда и когда они появились в нашем королевстве. Они отыскали себе древний полуразрушенный замок; даже местные крестьяне не помнили, сколько лет он простоял совершенно пустым и никому не нужным. Должно быть, его подвалы и погреба оставались в целости и сохранности, и сначала великаны поселились там. Они редко показывались людям на глаза, никого не обижали, и народ в округе считал их существами вполне безобидными и даже добродушными.

Но вскоре жители соседних деревень начали замечать, что старый замок потихоньку преображается. Зияющих проломов в стенах крепости становилось всё меньше и меньше; кто–то поправил и отделал уцелевшие зубчатые башенки с бойницами, словно пытаясь спасти их от окончательной разрухи, да и сам замок постепенно отстраивался и приобретал жилой вид. Конечно, все сразу же предположили, что это дело рук великанов, хотя никто ни разу не видел их за работой. Наконец, один смелый крестьянин решил спрятаться в кустах неподалёку от замка, чтобы посмотреть, что там происходит, и в ярком свете полной луны всю ночь с восхищённым ужасом смотрел, как три громадины трудятся не покладая рук от заката и до самого рассвета, легко подымая обвалившиеся камни, когда–то бывшие ступенями огромной винтовой лестницы, и укладывая их на прежнее место, так что и лестница, и круглая башня вокруг неё, росли прямо на глазах, фут за футом.