Александр Мень - История религии (Том 4) Страница 37

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава семнадцатая

СОКРАТ И АФИНЫ

1. Платон. Апология, 31 d-e.

2. О характере Алкивиада см.: Плутарх. Жизнеописания. Алкивиад, 10.

3. Платон. Пир, 215 е.

4. Есть свидетельства о том, что настоящее имя будущего философа было Аристокл, а "Платон" - лишь прозвище (Diogen Laert., 3, 4). Предком Платона был последний аттический царь Кодр, к тому же роду принадлежал и Солон. О Кратиле как учителе Платона говорит Аристотель (Метафизика, I, 6, 987 а, 32).

5. Платон. Письма, VII, 524 е. Платон стал учеником Сократа, когда ему было около двадцати лет (Diogen Laert., 3, 6). Но, вероятно, он знал мудреца и до этого.

6. Аристофан. Облака, 96. Пер. А. Пиотровского.

7. Там же, 103.

8. Там же, 223.

9. Там же, 379.

10. Та мже, 424.

11. Фукидид. История, VI, 1, 24.

12. Ксенофонт. Греческая история, II.

13. Ксенофонт. Воспоминания, 4, 4, 2.

14. Ксенофонт. История, I, 6, 7.

15. Ксенофонт. Воспоминания, I, 2, 32.

16. Платон. Апология, 32 с, d.

Глава восемнадцатая

СМЕРТЬ МУДРЕЦА

Афины, 399 г.

Вне христианства Сократ уникален.

С. Кьеркегор

В любую эпоху, когда народ бедствует, он обязательно ищет, на ком можно сорвать накопившееся недовольство. Обычно и правительства, виновные в тех или иных неудачах, спешат найти такого козла отпущения, чтобы дать выход ярости масс. Безразлично, кого выберут объектом травли,- важно то, что враг обнаружен, он здесь, перед глазами, и с ним можно расправиться. Особенно легко это сделать, когда обвиняемый более или менее беззащитен; у преследователей, которые, кроме ненависти, одержимы еще и страхом, безнаказанность вызывает лишь удвоенную жестокость.

Афины дошли как раз до той точки, когда найти виновника всех бед стало потребностью и властей, и толпы. Они пережили годы катастроф и унижений; гордость великого города, считавшего себя венцом Эллады, была жестоко уязвлена. На кого возложить ответственность? Виновных было слишком много. И вот тут-то общественное мнение вооружилось против Сократа.

Не этот ли человек покушался на основы "отечественных порядков"? Не он ли подбивал молодежь пренебрегать мнениями старших? Не он ли учил свободомыслию? Быть может, вообще гнев богов пал на город из-за него: сколько бы Сократ ни приносил жертв, разве не было всем известно, что он толковал о каком-то "даймонионе" и, следовательно, учил верить не так, как завещали "отцы"? Все эти философы только мутят умы. Не зря изгнали Анаксагора и Протагора; почему же еще ходит по городу этот старый совратитель Сократ? Ведь даже его приятель Аристофан разоблачил его шарлатанство, безбожие и "облачные" идеи.

Нашлись и люди, которые прямо подали на Сократа жалобу в суд. Обвинение было сформулировано так: "Сократ преступает законы тем, что портит молодежь, не признает богов, которых признает город, а признает знамения каких-то новых гениев" (буквально "новых демонов") (1).

Одним из главных обвинителей был стратег Анит, по профессии кожевник. Он принадлежал к партии демократов и вместе с Трасибулом сверг тиранию "тридцати". Этот ограниченный патриот считал, что все новые идеи вредят государству (2). Сократ в его глазах являлся вдохновителем подрывных сил, лукавым софистом, разлагающим юное поколение. Немаловажную роль здесь играли и личные мотивы: сын Анита некоторое время был учеником Сократа и не без его влияния отказывался заниматься ремеслом отца, который с тех пор затаил против философа злобу.

Другим представителем обвинения был молодой и весьма посредственный поэт Мелет, человек сомнительной репутации, желавший стяжать популярность гражданскими одами и патриотической болтовней. Такие люди часто стараются выдвинуться при помощи всякого рода "разоблачений" и играть родь спасителей отечества. Хотя жалоба была сначала подана Мелетом, однако главным инициатором процесса несомненно являлся стратег Анит. Третьим был некий оратор Ликон.

Сократ уже давно предвидел, что ему не избежать столкновения с афинскими "охранителями". Он понимал, что и так чудом уцелел до сих пор. Говорят, македонский царь Архелай звал мудреца к себе, но семидесятилетний Сократ слишком сросся со своим городом и предпочел остаться в Афинах, идя навстречу своей судьбе.

x x x

Когда против Сократа было выдвинуто официальное обвинение, друзья стали советовать ему подготовить "апологию" - защитительную речь на суде. Такие речи - наследие подлинной демократии - еще играли решающую роль на процессах.

- А разве вся моя жизнь не была подготовкой к защите? - спрашивал Сократ.

В ответ на возражения, что речь поможет ему оправдаться от возводимой на него клеветы, Сократ сослался на своего "даймониона": "Клянусь Зевсом, я уже пробовал обдумать защиту перед судьями, но мне противился божественный голос" (3).

Та таинственная сила, которая сопровождала мудреца все годы, теперь удерживала его от составления апологии. Более того, "даймонион", казалось, прямо толкал Сократа на гибель. Тем же, кто тревожился за него, философ шутливо отвечал, что в его возрасте неплохо кончить жизнь столь легким способом.

И друзей, и врагов Сократа изумляла эта его странная тяга к смерти. Загадочной она остается и до сих пор. Сомнительно, чтобы ее можно было и в самом деле объяснить преклонными годами мудреца. Сократ далеко не казался дряхлым, сохранил живость ума и крепкое здоровье. Быть может, он захотел наконец дать бой затхлому мирку узколобых фанатиков и наложить на них клеймо убийц. Его процесс мог бы стать испытанием для Афин. "Если я буду предан казни несправедливо,- говорил Сократ,- то это будет позором для тех, кто предаст меня казни" (4). Пусть он не смог покорить невежество и ненависть силою своего разума, в его распоряжении остается союзница сверхчеловеческая - смерть, его смерть - мудреца и честного человека.

x x x

Был конец мая 399 г. В день суда толпа выбранных судей - пятьсот человек - заняла свои скамьи. На особом месте стоял окруженный друзьями Сократ, напротив была трибуна главного обвинителя. Все имело вид не расправы, а законного судопроизводства.

Начал Мелет. Он заявил, что Сократ вопреки закону занимался изучением небесных явлений, исследовал то, что запретно, учил молодежь "делать слабый довод сильным" и не признавал богов. А кто его ученики? Не Алкивиад ли, предавший родину? Не Критий ли - тиран и враг демократии? Не осуждал ли сам Сократ демократические порядки? Он мудр, но это опасная мудрость. Искусный оратор, он теперь легко может сбить с толку присяжных. Но нельзя позволить ему обмануть народ, он, безусловно, смертельный враг отечества.

В таком же духе выступали и другие обвинители; все они упирали на то, что Сократ колеблет авторитеты, вводит новшества, отвлекает юношей от их обязанностей.

После этого предоставили слово Сократу. Наконец-то пришло время очной ставки философа с Афинами...

"Как подействовали мои обвинители на вас, афиняне,- начал он,- я не знаю, а я из-за них, право, чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Впрочем, верного-то они, собственно говоря, ничего не сказали" (5). Он старик, но никогда не привлекался к суду, поэтому не сумел приготовить апологии; просьба же его лишь одна: не шуметь и не перебивать его. И так легко, непринужденно, с усмешкой Сократ продолжал говорить все время. Казалось, речь идет не о его жизни, а о какой-то посторонней проблеме.

В первую очередь он заметил, что иск Анита, Мелета и Ликона лишь повод; на самом же деле здесь прорвалась застарелая вражда. Большинство судей по возрасту годятся ему в сыновья, и им не впервые слышать про Сократа дурное. "Обвинителей этих много, и обвиняют они уже давно, да и говорили они с вами тогда, когда по возрасту вы всему могли поверить, ибо некоторые из вас были еше детьми или подростками, и обвиняли они заочно: оправдываться было некому. Но всего нелепее то, что и по имени-то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только случится среди них какой-нибудь сочинитель комедий" (6). Это был прямой намек на Аристофана.

"Стало быть, афиняне,- продолжал Сократ,- мне следует защищаться и постараться в малое время опровергнуть клевету, которая уже много времени держится среди вас. Желал бы я, чтобы это осуществилось на благо и вам и мне - чего же еще я могу достичь своей защитой? Только я думаю, что это трудно, и для меня вовсе не тайна, каково это дело. Пусть оно идет, впрочем, как угодно Богу, а закону следует повиноваться - приходится оправдываться" (7).

Сократ не строил никаких иллюзий: он великолепно понимал, что перед ним аудитория в большинстве своем враждебно настроенная. И как бы нехотя он берется за защиту, пункт за пунктом разбивая доводы обвинения.

Мелет приписывает Сократу исследование запретного и к тому же считает его софистом, мастером словесных уверток. Но откуда это известно, кроме как из аристофановского фарса? "Спросите друг у друга, слыхал ли кто из вас когда-нибудь, чтобы я хоть что-то говорил о подобных вещах" (8).