Александр Кукушкин - Alma Matrix или Служение игумена Траяна Страница 39

«Во-первых, всё должно происходить в Актовом зале, чтобы вместились все желающие, а их будет очень много.

Во-вторых, есть обвинительная сторона и сторона защиты. Состав каждой из сторон произвольный.

В-третьих, каждая сторона, чередуясь с другой, говорит по три речи. Первым выступает обвинительная сторона. Время одной речи не должно превышать двадцать минут.

В-четвертых, право окончательного решения принадлежит, разумеется, Владыке ректору».

Никита закончил говорить и вопросительно смотрел на Владыку и отца проректора. Владыка молчал. Отец проректор думал. Никита ждал. Они втроем сидели в кабинете ректора, обсуждая очередную инициативу студенческого Совета.

– И всё это ради того, – наконец отреагировал Владыка, – чтобы семинария как можно ближе была к идеалу семьи?

– Да, – согласился Никита. – Чтобы студенты понимали, за что именно их отчисляют.

– А сейчас вы в недоумении, получается? Слышите, отец Траян, народ не понимает ваших действий.

– Нет-нет, – Никита бросился исправлять оплошность в словах, – мы понимаем, но поскольку у нас слишком сильное разделение на учащихся и инспекцию, то мы как бы всегда на стороне своих собратьев. А тут будет возможность понять, что инспекция имеет свои причины к отчислению, и они важны для всей семинарии. То есть публичное отчисление будет сближать инспекцию и студентов.

Траян едва заметно улыбнулся. Никита заметил это и продолжил:

– Можно я пример приведу? У нас еще на первом курсе отчислили одного парня, который после отбоя слушал рок-музыку в наушниках.

Владыка взглянул на проректора, тот коротко кивнул.

– И мы жутко были этим возмущены, ведь у нас сейчас рокеры чуть ли не главный миссионерский проект всей Церкви. А парня отчислили. Причем это не пост был, и он никому даже не мешал, слушая на малой громкости. Но на следующее утро он уже был отчислен. И мы уже думали идти всем курсом возмущаться, но наш классный наставник прямо во время лекции объяснил, почему это было сделано. Нельзя сказать, что мы с ним согласились, но зато мы успокоились, поняв, что у инспекции тоже есть своя правда.

– Вот спасибо, – поблагодарил Траян. – А что же именно говорил ваш классный наставник?

– Не помню, – соврал Никита. – Но это ведь и не важно, главное результат, да?

– Ни капельки не важно, – согласился отец Траян и посмотрел на ректора. Тот сказал:

– Мне нравится идея с публичным отчислением. Наверное, можно попробовать. Что думаете?

– Мне тоже очень нравится, – ответил Траян.

– Да? – удивился Никита.

– Послушайте, Колудин, – миролюбиво начал Траян, – я же проректор по воспитательной работе, а не по отчислительной, если ваша идея послужит налаживанию отношений между инспекцией и семинаристами, мне будет легче жить. Чем меньше нарушений, тем меньше мне трудится. Чем лучше студенты знают позицию инспекции, тем меньше нарушений. Все просто. Но только я не уверен в одном. В том, что студенчество сможет достойно понести все свободы демократии.

– Отец Траян прав, – сказал ректор. – Это будет начатками демократии, как и ваш Студсовет. Но я считаю это нормальным и интересным экспериментом. Давайте попробуем один раз, после чего решим окончательно. Отец проректор, у вас есть кандидаты на отчисление?

– Сколько угодно.

– Что-нибудь интересненькое, – улыбнулся Владыка.

– Есть Егор Утлов, который на днях сказал проповедь за вечерними молитвами о ненависти и любви к семинарии. Ваш, кстати, однокурсник, Колудин. Занятная проповедь и человек любопытный, и случай неординарный. Рекомендую взять его… Пожалуй, я сам выступлю с обвинительной речью.

Владыка утвердил кандидатуру отчисляемого, и теперь Никита ломал голову над двумя вопросами: кто решится защищать бедного Егора, и почему отец проректор так быстро согласился. Собственно, эти вопросы были взаимосвязаны. Если Траян легко согласился участвовать в новом проекте, значит, у него были какие-то свои цели, а открыто выступить против проректора, у которого есть свои цели, не захочет никто. И наверняка, может никто вообще не захочет публично спорить с Траяном. Сам Никита не хотел и потому искал самоубийц сначала на своем курсе, а потом на курсах других. Желающих не было, а проректор отнесся к задумке серьезно, его помощники на обедах регулярно напоминали, что на следующей неделе состоится публичное отчисление студента третьего курса Егора Утлова, причем обвиняющая сторона будет представлена лично проректором по воспитательной работе игуменом Траяном. Это была тактика запугивания, и она работала. Егор трясся от страха. Никита стал не на шутку волноваться, что проиграет дело еще до его начала, поскольку не сумеет сформировать сторону защиты.

«Чтобы в открытую пойти на проректора нужно быть просто сумасшедшим», – сказал очередной отказывающийся, и Никиту осенило – он вспомнил о пятикурсниках Гайде и Настоящем.

Он вспомнил, как увидел их впервые, а увидел он их сразу вдвоем. Их сложно было даже помыслить по одному, они всегда были вместе. Где-то в начале второго курса Никита решил поближе познакомиться с Миссионерским отделом, и, выкроив время, в среду после акафиста направился в тесную коморку, запрятанную в полуподвале на стыке лаврской стены и Переходного корпуса. Как ему сказали, в отделе всегда можно найти его старожил и главных лодырей Михаила Гайду и Александра Настоящего.

Когда Никита вошел, они смотрели «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино, вообще не обратили на него никакого внимания и этим сразу ему не понравились. Настоящий сидел, сгорбившись над пятилитровой бутылью с водой, и доливал туда концентрат кока-колы, сворованный, надо полагать, из столовой. Гайда, сняв китель, откинулся в кресле и вперемежку с фильмом старательно вырисовывал табличку на дверь Миссионерского отдела: «Осторожно – злые юродивые!» В некоторых, одним им ведомых местах, они оживлялись, начинали сосредоточенно пялиться в экран, вслушиваться в американскую речь тарантиновских персонажей, потом дружно ржали как кони, и снова возвращались один к канистре, другой к табличке.

Никита поздоровался. Настоящий оглянулся, попытался что-то сказать, поперхнулся дегустируемым напитком, закашлялся, вскочил и стал колотить себя в грудь. Гайда подобрал ноги от растекающейся из опрокинутой бутыли лужи и давился со смеху. Раскрасневшийся Настоящий схватил со стола пачку журналов и запустил ими в Гайду, тот попытался увернуться, свалился вместе с креслом на спину и завопил. Началась потасовка, в которой по странному стечению обстоятельств больше всего досталось Никите. Его облили с ног до головы сначала колой, а потом водой из графина, его несколько раз уронили на пол, ударили об стену и о край стола, в него кинули и попали подушкой с дивана, мусорным ведром и коробкой с дисками. А после заключения перемирия, его еще заставили наводить порядок и отмывать пол от кока-колы, которая никак не отмывалась.

Больше Никита никогда в Миссионерском отделе не появлялся. Но сейчас ему нужны были именно такие люди. Ровно через неделю, в следующий вторник, им предстояло спасти бедного Егора от расправы проректора, причем сделать это на виду у всей семинарии и Академии. Предложение, от которого они не смогут отказаться.

КРАСНОРЕЧИЕ ИГУМЕНА ТРАЯНА Часть 3

– Да ё-моё! Да ёлки-палки!!! Это уже совершенно невозможно! – Накинулся на бедного однокурсника Настоящий. – Зачем тебе эта лекция, отец? А? Зачем она тебе прямо сейчас? Зачем ты решил попросить ее именно у нас? Зачем ты здесь, вообще?!! – И Настоящий, сунув парню конспект, вытолкал его за дверь.

– Нам не удастся тут поработать, – рассудительно заметил Гайда. – Нас слишком многие знают, тут всех знают слишком многие. Мы здесь ничего не напишем, нет тишины, нет спокойствия. Наша спальня – просто проходной двор, а в аудитории нам не дадут поговорить, потому что мы будем мешать другим, там только по вечерам пусто… Надо спрятаться куда-нибудь.

– Куда? – уныло спросил Настоящий.

– Хм-м, в бастион Сен-Жерве, думаю.

– А?

– Ну как же! Когда Атосу, Арамису и Портосу нужно было рассказать д’Артаньяну о том, как Ришелье встречался с миледи, они сначала выбрали харчевню «Нечестивец», но там их бесконечно донимали всякие посетители, как нас. Потому они заключили пари, что позавтракают в бастионе Сен-Жерве и продержатся там час, как бы противник не пытался выбить их оттуда. А пока они там завтракали, они все успели обсудить. Нам нужно такое же место. И это место – изолятор!

– Ты болен на голову, Гайда. Там еще неделю назад штабелями лежали гриппующие, я туда не пойду. Хорошо, конечно, прятаться там от послушаний и зачетов, когда дежурит знакомая врачиха, но не сейчас. Там опасно. Бациллы, брат!

С его последними словами в комнату завалилась веселая компания, с намерением устроить состязание по гонкам Формулы-1 на компьютерах. Настоящий завыл и повалился на кровать.