Коллектив авторов - Богословие личности Страница 39

«Тайна сотворения» в концепции Бердяева соотносится с внутренней жизнью тринитарного Божества, в которой человек должен принять участие.[374] Даже после грехопадения процесс сотворения продолжается в жизни человечества, но его осуществление всегда будет терпеть неудачу в пределах «этого мира». Только во взаимосвязи с Христом может человеческое созидательное начало быть реинтегрированным в процесс божественного творения.[375]

Бердяевское утверждение, что люди способны творить «ex nihilo» не должно быть понято как бунт против Бога, ибо это станет возможным только после воссоединения с Богом. Нет ничего такого, что бы созидательная сила падшего человека могла добавить к божественному творению. Мы должны предположить, что в бердяевском понимании мир не есть творение Бога, но результат божественной трагедии и грехопадения человечества. Созидание «в этом мире» направлено на его уничтожение, для того чтобы сделать реинтеграцию в божественный процесс миротворения возможной в будущем времени, названном «третьей эпохой Святого Духа». Опять же, эта концепция весьма далека от идеи образа и подобия Божьего, поскольку бердяевская личность должна стать одним целым с Богом и она не предполагает личностного сходства с Ним.[376]

В понимании Булгакова между божественным и человеческим актом творения нет тождественности, однако он опять разрабатывает концепцию аналогии. Творение, в терминологии Булгакова, соответствует непрерывной обоюдной взаимосвязи между духом и природой.[377] Внутри Святой Троицы это отношение соответствует личностным взаимосвязям между тремя Ипостасями в их единой общности, ousia, их природе. Человеческий акт созидания работает в той же манере, что и божественный акт творения, но он ограничен временем и пространством. В то время как динамический синтез духа и природы в Святой Троице является очевидным фактом, в процессе человеческого творения это задача и цель свободного творчества. По аналогии со Святой Троицей, все человеческие личности призваны жить в радостной взаимосвязи творения в их общности, коей является тварный мир. Эта модель полагается на аналогичность структур Бога и человека: тварные личности живут в тварной природе, подобно тому как божественные личности – в божественной природе. Вот почему все тварное мироздание должно быть осмыслено как человеческое тело (и красота). Эта концепция остается неизменной и после грехопадения, последнее лишь становится причиной трудностей и тяжкого труда вместо радостного созидания.

Как в понимании Бердяева, так и Булгакова созидание является ключевой способностью человеческой личности как образа и подобия Творца. Но бердяевская личность должна стремиться к интеграции в божественный процесс творения, где она потеряет свой личностный импульс. Булгаковской личности дано задание выбирать между множественными возможностями и реализовывать их. Бог знает все предоставляемые возможности, но Он не знает, какие из них человек реализует. Вот почему Бог будет удивлен выбором. То, что стало реальностью благодаря человеку, будет реально и для Бога, Он не может пренебречь этим. Каждый человек способен действовать и творить, потому что онтологически он образ и подобие Бога, знает и признает он это или нет. Но, конечно же, человек сумеет укрепить свою силу путем единения собственного труда с подобным ему трудом других людей, и особенно с Богом. Этот процесс межличностного созидания лежит в самой сердцевине булгаковской «Философии хозяйства», как и модель успешной совместной деятельности Бога и человечества: Бог дал человеку сад, вместе они создадут город, Новый Иерусалим. В этом мире и из-за их общей природы человеческие существа способны и обязаны жить в той же комплексной и полной любви взаимосвязи, как и три божественные Ипостаси, не теряя своей автономной индивидуальности.[378]

Подведем итог: упрощенная модель булгаковской антропологии начиналась бы с главного христианского догмата: триединый Бог характеризуется единством трех индивидуальных ипостасей в одной ousia, одной природе. По образу и подобию Бога люди составляют множественность ипостасей, объединенных в одной природе, а именно в «тварном мире».

А теперь я обращаюсь к различным концепциям автономии в работах Бердяева и Булгакова.

3. Автономия

По мнению Бердяева, «человек свободен, когда он не должен выбирать».[379] Согласно Бердяеву, существует четыре вида свободы: рабство (отсутствие свободы), гетерономия, автономия и теандрическая/богочеловеческая свобода; последняя, естественно, является высшей формой свободы, что означает: Бог и человек одно целое и не существует сомнений касательно вариантов выбора и возможностей. Стать единым с Богом – это высшая форма самоопределения. Автономия необходима каждому человеку для достижения богочеловеческой свободы, которая должна пониматься как личностная взаимосвязь, а не как подчиненность.[380] Но опять же, кто-то может спросить себя: «Что есть личность и что есть свобода вообще, если у нас имеется лишь один путь выбора?» Бердяевское представление о свободе – это прежде всего свобода от внешнего определения, некий вид нескончаемой борьбы против внешних сил, которые, в конце концов, все происходят из “Ungrund”, первичного принципа бытия, против которого даже Бог должен всегда отстаивать свою свободу.

Булгаковская концепция автономии совершенно иная. Как мы видели, согласно Булгакову, идея человека как образа и подобия Бога есть онтологическая основа каждого человеческого существа как «цели самой по себе». Это не следует понимать в смысле установленного и завершенного набора свойств, но как «бесконечный ряд различных возможностей, между которыми делается выбор человеческой свободой».[381] Идея божественного образа и подобия не говорит много о специфических условиях «образа» или «подобия», (ибо они превыше строгого катафатического определения), но она описывает акт реализации данного образа и становления подобием Бога в свободном автономном действии. Вот что пишет Булгаков в книге «Невеста Агнца»: «Образ Божий в человеке есть не просто “сходство” или “свойство”, но высшая действительность, духовная реальность, энергия богоподобия и богоуподобления. Соединение “образа и подобия” есть реализация образа в жизни, переход от статики к динамике, от потенции к энергии. Но в то же время характер образа ставит его в нерушимую связь с Первообразом, от которого он отображается».[382]

В то время как бердяевская личность отказывается от автономии в процессе воссоединения с Богом, Булгаков делает несомненно парадоксальный вывод, что неразрывная связь с Богом обеспечивает истинную автономию личности. «Свобода в творении, прежде всего, связана с личным началом. Личность, как самобытность, из себя определение, есть синоним свободы как актуальности или самополагания. Вне этого личности просто и не существует. […] Свобода личности остается нерушимой и непроницаемой и для Бога. […] Его всемогущество не разрушает онтологических преград, как и сам Христос свидетельствует о Себе «ce стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит двери, войду к нему и буду вечерять с ним и он со Мною» (Откр 3:20). Эта дверь есть тварная свобода, источник самобытности и реальности твари в ее соотношении с Творцом».[383]

Следовательно, стать подобием Бога не означает стать идентичной копией Бога или раствориться в божественной субстанции, но действовать, жить и творить в богоподобной манере и стать партнером Бога в творении. Заслуживает констатации тот факт, что, с точки зрения Булгакова, субъективная автономия не есть негативное понятие, которое должно быть отринуто, когда личность становится христианином.[384] «Свобода – это онтологическая привилегия именно творений. […] Самое общее предусловие свободы – это самопроизвольность движения, автономия жизни. […] Онтологически человек не может освободиться от свободы, даже если он того желает, ибо это состояние самого бытия тварного духа. […] Если Бог сотворил человека в свободе, по Своему собственному образу, как сына Бога и как друга Бога, бога по благодати, тогда реальность этого творения включает в себя его свободу как созидательное самоопределение не только в отношении мира, но и в отношении Бога. Допустить противоположное будет значить привнести в Бога противоречие, в таком случае будет считаться, что Он располагает только воображаемой, иллюзорной свободой».[385]

Следовательно, согласно Булгакову, субъективная или личностная автономия – это богоданный факт и состояние человека, без которого было бы вообще невозможно стать и оставаться христианином.[386] Даже после «смерти» каждая человеческая личность, согласно Булгакову, будет по-прежнему существовать как автономная индивидуальность: «Дух живет и за гробом силой своего бессмертия, и ему свойственна свобода, а постольку и творческое самоопределение».[387]