Блаженный Феодорит Кирский - Десять Слов о Промысле Страница 4

Он в качестве лейтмотива повторяет, что «одна человеческая природа и в начальниках и в подначальных, и в подданных и в царях, и в рабах и в господах» (с. 218), а затем вновь возвеличивает внутреннюю свободу рабов и сатирически изображает внутреннюю несвободу их господ. Но в целом он оправдывает социальный институт рабства и призывает обращать главное внимание на добродетель и спасение души, возможное и в рабском состоянии даже в большей мере, чем в богатом, господском. Впрочем, добрые господа, замечает блж. Феодорит, трудятся не меньше своих рабов, и даже физически. Говоря это, он отклоняется от известного античного идеала созерцательной жизни с ее отрицательным отношением к физическому труду как уделу низшему и рабскому, и в качестве примеров и образцов для подражания берет примеры библейские и резюмирует: «А если не слугам только, но и господам свойственно трудиться, почему жалуешься на рабство по причине трудов? В трудах рабы имеют соучастниками и господ, но не участвуют в заботах господина. Если же труд – общее дело рабов и господ, а забота – исключительное дело господ, то почему избавленных от забот не признаем блаженными, причисляем же их к бедствующим?» (с. 229).

Восьмое Слово посвящено разбору библейских примеров того, что можно быть добродетельным и находясь в рабстве у нравственно дурных господ и тем самым быть нравственно выше их.

В девятом Слове блж. Феодорит разбирает связь Промысла и Суда Божиего. Одна из его идей здесь такова: видимое неравенство в земной жизни, в том числе уничиженное и бесславное состояние святых и праведных людей, подразумевает награду (как жизнь неправедных и нечестивых, ненаказанных здесь, – наказание) – жизнь будущую, которая в полноте осуществится в телесном воскресении; данные рассуждения блж. Феодорита служат нравственным аргументом в пользу воскресения. Затем святой отец переходит к классической для церковной письменности (начиная с мужей апостольских и раннехристианских апологетов II века) аргументации в пользу физической возможности воскресения тел.

Десятое Слово блж. Феодорит посвящает теме охвата Божественным Промыслом всего человечества (а не только какого-то одного, в данном случае иудейского, народа), а также христологическим вопросам. Вершина и апогей Божественного Промысла, по мысли блж. Феодорита, – Вочеловечение Бога Слова. Блж. Феодорит, отстаивая истинность Воплощения (а точнее, в соответствии с его антиохийской богословской терминологией, Вочеловечения), подчеркивает неповрежденность Божественной природы Спасителя при соединении с Его человеческой природой, «не изменению подвергшись, не отступив от собственной Своей сущности» (с. 333), а раз так, то необходимо отсюда сделать вывод о двух природах Христа, а не об одной, как склонялись говорить о том еретики-монофизиты.

Среди ученых и богословов это творение блж. Феодорита получило по преимуществу похвально-восторженную оценку. Как пишет Халтон, ссылаясь на исследователя творчества блж. Феодорита Ивана Азему (Yvan Azema), ученые прошлых веков (Майоран, Галтье, Се-лье) «были равны в своем энтузиазме, хваля это произведение за его изящество, упорядоченность, точность и психологическую проникновенность». В последнее же время, по словам Халтона, этим произведением все так же восхищаются, но похвалы несколько изменились. Так, Густав Барди писал: «В изображении некоторых деталей вкус или оценки кажутся дискуссионными, но в целом оно весьма прекрасно, здесь Феодорит демонстрирует одновременно размах своей эрудиции и глубину христианского сознания в том, чтобы заниматься предметом сложным и всегда новым»[30].

Впрочем, справедливости ради нужно отметить наличие и критической оценки как самого творчества блж. Феодорита, так и его «Слов о Промысле». Так, Симонин в «Словаре католической теологии» выражает некоторое разочарование в этом труде, он пишет, что Феодорит взялся за разработку тем, уже намеченных свт. Иоанном Златоустом, но не достиг блеска последнего. Симонин характеризует стиль Феодорита как сухой, дидактический и лишенный вдохновения Златоуста[31]. В книге К. Морескини и Э. Норелли, изданной в 1996 году, мы встречаем весьма восторженные замечания: «В этих пространных речах Феодорит демонстрирует блестящую риторику и выдающуюся эрудицию, даже в области естественных наук, в своем стремлении доказать Божественный Промысл действующим во всех сферах человеческого опыта»[32]. Однако в работе 2004 года одного из двух вышеупомянутых авторов звучат совсем другие интонации, кажущиеся для нас необъяснимыми (хотя не исключено, что дело отчасти и в качестве русского перевода): «В том же смысле обманчивы и его “Гомилии о Промысле”, в которых повторяются и излагаются с бесконечным красноречием вполне традиционные мотивы: промысел Божий постигается при созерцании красоты сотворенного мира, причем достойны в той же мере изумления совершенство человеческого тела и функция, закрепленная за каждым его членом. Наряду с этими избитыми утверждениями, разумеется, не отличаются новизной высказывания в защиту свободы воли человека, а также высказывания, призванные доказать тот факт, что зло, наличествующее в мире, не есть истинное зло, если только речь не идет о грехе; космология решается в закреплении сотворения из ничего как дела Божия; ничто как таковое не отождествляется с материей и так далее»[33]. Впрочем, эта пренебрежительная интонация отнюдь не портит похвальных отзывов большинства других авторов об этом труде блж. Феодорита, а главное – чтения самого этого произведения, в чем читатель может убедиться и сам.

Поэтому, «Слова о Промысле», по мнению многих, демонстрируют «литературную силу» блж. Феодорита «в ее высшей форме»[34]. Подводя итог, скажем, что более ценными представляются взвешенно-положительные оценки с учетом критических замечаний: «Не притворяясь, что все в этом труде восхитительно, а сам он является абсолютным шедевром, мы тем не менее полагаем, что он обладает достаточным числом качеств, благодаря которым может рассматриваться как один из прекрасных трудов, которые нам достались от античности»[35], а сам блж. Феодорит своей многогранной деятельностью и талантами «подводит достойное завершение истории антиохийской культуры… которая дала людей великой культуры за период менее чем в век»[36].

П. К. Доброцветов

Слово первое

[PG. T. 83] [Col. 556]

Доказательство Промысла, выводимое из рассмотрения неба, луны и сонма звезд

Самою природою вложен в людей закон, чтобы дети заступались за обиженных отцов и слуги за господ, также граждане подвергали себя опасности за одолеваемые врагами [родные] города, – одним словом, чтобы облагодетельствованные по мере сил воздавали долг свой благодетелям. Видим же, что и царя, который управляет подданными правильно и справедливо и власть срастворяет кротостью, и щитоносцы и копьеносцы защищают на войне усердно. И никто да не делает мне неосновательного возражения, да не уличает слова моего во лжи, выставляя на вид отцеубийц, людей негодных, предателей и тиранов. У нас речь о соблюдающих закон; тех же привыкли мы называть неблагодарными [Col. 557] и преступниками, и они понесут достойное наказание за свои проступки.

Если же самой природой узаконено, чтобы дети подвергали себя опасности за отцов, слуги – за господ, граждане – за города, оруженосцы – за царей, тем более и свято, и справедливо нам, которые созданы и спасены Богом, не словом только подвизаться за Бога, но даже принять самую мучительную смерть, потому что Бог нам ближе, чем отцы, ибо по Его милости называются и они отцами, и господство принадлежит Ему в смысле более собственном, нежели господам, ибо Его господство над рабами – по естеству, а не по несчастному какому-либо случаю1, и Он надежнее всякой стены, ибо стена, будь она адамантовая, есть дело рук человеческих, и если устоит против [стенобитных] орудий, то не избежит рук времени, а Бог нескончаем и вечен, вседостаточен для всякого охранения и ограждения, и царей Он настолько царственнее, насколько вечно сущее безмерно превосходнее сотворенного и тленного. Ибо Бог всегда существует, и Его могущество соприсуще с самым бытием, а царь от Него заимствует и бытие, и могущество, и могущество его и ненадолго, и над немногими, а не над всеми, причастными того же естества. Итак, поскольку Бог и отцов нам ближе, и господ господственнее, и всяких благодетелей промыслительнее, и всякой стены надежнее, и всех царей безмерно царственнее, то справедливость требует, чтобы мы, от Него принявшие бытие (то eivat) и причастившиеся благобытия (то ev eivat), ополчили уста свои против уст, отваживающихся хулить Его, и словом благочестия поражали слово злочестия. Не с тою мыслью, что мы окажем тем самым помощь свою имеющему в ней нужду, ибо Творец всяческих ни в чем не нуждается2, не требует помощи от глиняных уст (ср. Быт. 2:7), но похваляет уста, песнословящие Его, вознаграждает уста, подвизающиеся за Него, увенчивает уста, обличающие ложь, но с тою мыслью, что выразим тем свою преданность Ему, и если мы в силах, низложим дерзость подобных нам рабов, а если не в силах, то по крайней мере изобличим ее и сделаем явною для незнающих.