Франсуа Брюн - Христос и карма. Возможен ли компромисс? Страница 4

2. Накопление заслуг ради других

Теология «заслуг» очень легко уходит в те же самые искажения. Когда заслуги относятся непосредственно к тому, кто их самолично «заслужил», они все же предполагают хоть какую-то степень обращения человека. Хотя это и выражено здесь довольно меркантильным языком. Мы «спасаемся», словно торгуясь при этом с Богом: даем для того, чтобы нам что-то дали взамен. Как это далеко от ситуации чистой, безумной любви. Но, если выйти за рамки неуклюжести словаря, здесь хотя бы налицо личное усилие человека.

Но целый пласт христианской духовности в его католической разновидности предлагает нам накапливать заслуги, которые будут приписаны другим. Приписаны кем? Самим Богом. Он простит Петру из-за заслуг, «накопленных» Павлом. Да, сделка эта действительно выглядит кошмарно. Если у Него и в самом деле есть власть прощать, если Его прощения достаточно, чтобы кого-то спасти, почему бы не даровать его просто так? Тем более, что запрашиваемая цена часто оказывается ужасной, даже чудовищной.

Садистский Бог традиционной теологии

Теологическая картина, в которой Бог-Отец требует жертвенной смерти на Кресте от собственного Сына только ради того, чтобы даровать нам спасение, и в самом деле производит впечатление «садизма». Самым знаменитым выражением такой теологии стала, конечно, проповедь, произнесенная Боссюэ перед королевским двором в Страстную пятницу 1660. Стоит ее процитировать:

«Он [Бог-Отец] оттолкнул своего Сына и распростер нам объятья; на Него Он посмотрел в гневе, а на нас кинул взгляд, полный сострадания… Его гнев прошел, разразился и утих, ударив при этом по Его невинному Сыну, боровшемуся с гневом Бога. Вот что свершилось на Кресте; вплоть до того, что Сын Божий, прочитав в глазах Отца, что Тот теперь сполна умиротворен, увидел наконец, что пришла пора покинуть этот мир».

Стоит обратить внимание на сам «механизм» такого искупления. Христос здесь мог бы, вероятно, умереть раньше, а значит и меньше страдать. Но ведь именно Его страдание как раз и умиротворяет постепенно гнев Отца. Поэтому, ради нашего спасения, Ему как раз и не следовало бы умереть слишком быстро, Он должен был сполна оплатить счет Отцу собственными страданиями. Подобный Бог, конечно, весьма смахивает на чудовище, даже если мы попытаемся смягчить ситуацию, объяснив, что Отец требует подобных страданий от Сына исключительно из любви к нам.

И не стоит рассказывать басни, что такая теология кажется шокирующей только для современного порога чувствительности, или потому, что мы перестали ее понимать. Уже в IV веке святой Григорий Богослов протестовал против подобного понимания Страстей Христовых: «… по какой причине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение?..»[6]. И тем не менее, увы! У кардинала Ратцингера были все основания для того, чтобы сказать несколько лет назад, что как раз тут мы и находим «самую распространенную христианскую идею искупления»[7].

Усовершенствованный Катехизис

Новый «Катехизис Католической церкви» постарался избежать большинства прежних ошибок, но сохранил при этом прежний словарь, прежний, увы, традиционный язык: вот только искупительная роль крестной жертвы связывается в нем уже не со Страстями Христовыми, а с Его любовью. После нескольких цитат из Писания, не вполне соответствующих этой схеме, там дано следующее заключение: «Иисус возместил нашу вину и принес Отцу удовлетворение за наши грехи»[8].

В следующем параграфе предпринята попытка улучшить эту древнюю концепцию нашего спасения, но, увы, авторы при этом так и не дерзнули порвать четко и ясно с этой ужасной традицией. Пытаясь без конца поддерживать миф о непогрешимой церкви, мы делаем только хуже. Вот этот текст:

«Именно “любовь до конца” (Ин 13:1) наделила жертвоприношение Христа искупительной и спасительной, очистительной и возмещающей ценностью».

Однако издревле и до наших дней существует совсем другая версия христианства, всегда отказывавшаяся от такого непотребства: традиция христианского Востока, сегодня представленная православием. Особенно отчетливо выглядит такой отказ на фоне того, что и в истории православия были богословы, пытавшиеся ввести в обиход эти западные категории. Реакция на это, из самой глубины традиции, не замедлила заклеймить эту карикатуру на Божию любовь[9]. Для нас в такой перспективе неприемлем не только тот факт, что наше спасение оказывается купленным слишком дорогой ценой, но еще и то, что пожаловано нам тут это спасение всецело извне. Хорошо, пусть гнев Отца будет, наконец, умиротворен, тем лучше, но не очень понятно, как такое умиротворение может сделать грешника хоть немного лучше. А ведь такой «механизм» искупления мы то и дело встречаем в западной духовной литературе.

«Искупительное» страдание в жизни святых

Тема эта восходит прямиком к посланиям апостола Павла, сказавшего по поводу скорбей: «…восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых…» (Кол 1: 24).

Вслед за апостолом Павлом и многие святые стремятся принести себя в жертву, чтобы соучаствовать тем самым в страданиях Христа, вернее, в Его Страстях. Вот, например, что написала девятилетняя девочка, которой затем суждено было стать одним из величайших мистиков нашего времени. Текст этот датирован 1911 годом, и написан маленькой девочкой. Пусть стиль не помешает вам его понять:

«О мой дорогой Иисус…Лишь для Тебя я буду жить.Я буду работать, молча,И, если Тебе будет угодно, я, молча, многое выстрадаю.Я умоляю Тебя: сделай меня святой,Великой святой, мученицей.Позволь мне всегда оставаться верной.Я хочу спасти много душ…»[10]

Это непосредственный отпечаток в душе исключительно щедрой, в душе ребенка, всех тех благочестивых речей, которые произносились веками. Позднее, когда Ивонна Бовэ станет сестрой Ивонной-Эме Иису са, ее просьба будет удовлетворена с избытком. Ее медицинское досье выгладит удручающе. Но нас сейчас интересует тот смысл, который она сама придавала своим страданиям, и который вполне соответствует ее изначальному стремлению, выраженному в девятилетнем возрасте.

24 июля 1924: «Сейчас Крест явлен во всех своих формах. Я страдаю за Малеструа и за благо человеческих душ».

9 января 1925: «О, Иисус, все эти страдания ради Твоих душ. Я взяла на себя труд искупить все кощунства, все грехи гордыни, зависти, ревности, роскоши, лени, чревоугодия, жадности, гнева моих 312 душ[11]. Я хочу заплатить за нехватку милосердия, за пренебрежение уставом, за все те прегрешения, которые оскорбляют Тебя в посвященных Тебе душах. Чтобы это исправить, я хочу страдать всем телом. Я всю себя вручаю Твоей справедливости. Умиротвори ее на мне… Я хочу спасти души»[12].

Тут заключена вся традиционная теология. Я вас не обманул. Не преувеличивал. Речь идет о том, чтобы «искупить», чтобы «заплатить» за «оскорбления». Зачем? Чтобы «спасти души». Как? Умиротворив божественную «справедливость». Каким образом? Страдая всем телом! Только так. И даже термин «умиротворение» подходит ведь не только к идее справедливости. Более того, справедливость обычно «удовлетворяют». А «умиротворяют» гнев.

К сестре Марии-Марте Шамбон[13] Христос обращается с речью, вполне соответствующей подобной теологии:

«Я наделяю тебя ответственностью за недостатки твоего ближнего… Ты будешь жертвой, чтобы каждый день искупать грехи всех[14] […] Вам нужно достичь благодати через страдание[15] […] Я даровал тебе страдание, чтобы несколько душ смогли выйти из Чистилища»[16].

Речь идет о самых разных страданиях, и Христос самолично их требует. Он требует, чтобы она спала на голом полу, и ей не удается уснуть, пока настоятельница не разрешает ей этого[17]. Он приказывает ей носить власяницу днем и ночью, и когда настоятельница повелевает ее снять, она испытывает такие невыносимые мучения, что ей приходится ее вернуть. Христос требует, чтобы перед сном она надевала терновый венец. Настоятельница это запрещает. Но сестра Мария-Марта серьезно заболевает и выздоравливает лишь после того, как ей и это разрешают[18]. Позже, опять по приказу Христа, она заменяет терновый венец железным, «из которого торчат иголки». Это маленькое чудо изящества, конечно, слишком элегантное для нее, причиняло ей такую боль, что она «впала в искушение снять его и положить рядом с собой». Но тогда Иисус Христос явился ей на Кресте в невероятных страданиях, Его лоб пронзали иглы терновника; крупные слезы катились у Него из глаз… и искупительная Кровь сочилась из всех ран на этой святой Голове: «Дочь моя, Я не снимаю Своего венца», сказал ей Спаситель, и это прозвучало, как любовный упрек. При этих словах наша сестра сконфузилась; она «подняла свой венец и с тех пор больше не пыталась его снять»[19].