Михаил Новоселов - Догмат и мистика в Православии, Католичестве и Протестантстве Страница 4

Вот что нужно для водворения у нас подлинного духовного просвещения, так не совпадающего с «богословским образованием». И прежде всего нам необходимо в своем сознании передвинуть центр тяжести из сферы интеллектуализма, или, по прекрасному выражению Исаака Сирина, из сферы «голого ведения» в подлинную область религиозного познания, или еще, по слову того же отца, «ведения духовного». Мы должны утвердить положение, что только на почве возрожденной во Христе Иисусе души может произрасти ведение «тайн царствия», которые проповедовал Господь Иисус. Мы должны посмотреть прямо в глаза той бездне ученого суемудрия, которая, втягивая в себя души, добре не обученные и не управленные, скрывает от них сияющее вверху духовное небо, живыми причастниками коего они, может быть, стали бы, если бы не были убеждены, что владеют уже истиной, прошедши многообразные курсы богословия.

{35}

Итак, три элемента существенны в христианстве — догматический, этический и мистический; где выпадает один из них, там неизбежно замечается не только неполнота, но и искажение Христовой Истины, там невозможно и правильное духовное развитие. Особенно ярко сказывается это в тех случаях, когда явно и решительно отрицается один (а тем более два) из указанных выше трех элементов. За доказательствами обратимся к современной и близкой нам действительности.

{36}

Примеры искажения христианства отрицанием или пренебрежением какого-либо из этих элементов

Раз Толстой говорит, что он отрицает догматы Церкви, мы смело можем заключить, что и мораль его ложна; она такова и есть — механическая смесь буддизма, стоицизма и других «измов» с урезанной и искаженной нравственностью Евангелия, благодатный дух которого заменен иудейским законничеством; естественно поэтому, что Толстой не понимает и потому отрицает столь существенную сторону христианской этики, как, например, любовь к личным врагам [4]. Это естественно при автономной, самодовлеющей нравственности, не ведущей человека чрез {37} Христа Сына Божия к живому Богообщению, к Источнику сверхъестественных благодатных сил.

Раз хлыст в своем мистическом созерцании видит в своей сестре «Богородицу», а в брате — «Христа», мы решительно заключаем от этой неправды догматической к неправде самых мистических переживаний хлыста (как не совпадающих с объективной истиной догмата), равно как и о моральных его заблуждениях.

Стоит нам услышать от представителей русского декадентства, что мораль не имеет значения в христианстве, что последнее аморально, чтобы заключить: 1) о лжи их догматических утверждений и 2) об искажении ими мистического момента. Подтверждением первого пункта служат, например, рассуждения Мережковского об Иисусе Христе Сыне Божием, «своевольно утвердившем свое Божество»; подтверждением второго — рассказ «Месса» г-жи Гиппиус, где отождествлены религиозное и грубо-половое чувства.

Стоит услышать от православного богослова, что правым исповеданием и мораль{38}ною жизнью исчерпывается существо Христова пути, — и мы вправе будем усомниться в жизненности его догматических верований и целесообразности его нравственной деятельности.

{39}

Пренебрежение мистикою в школьном богословии

Остановимся несколько подробнее на этом последнем примере. Он касается очень больного вопроса нашей духовной жизни.

Конечно, Православная Церковь и всякий живой ее член всегда признавали необходимость мистического элемента, точнее — они жили и живут общением с Богом. Для всех истинных христиан во все времена, вплоть до настоящего, была жива и ощутительна истина: «Святым Духом всяка душа живится»… Но, к сожалению, эти духовные переживания не получили выражения в научном богословии — в системах и трактатах догматических и {40} этических. Правда, мистический элемент здесь не отрицается, но он или отступает на задний план, рассматривается как второ- или третьестепенный, или даже совсем опускается, замалчивается, на первый же план выдвигаются элементы догматический или нравственный.

Этот недочет ясен не только живым членам Церкви, но и всякому стороннему, но внимательному наблюдателю; ясен он и для современных противников Православной Церкви, которые упрекают ее в «интеллектуализме», сухом, безжизненном, бездушном догматизме и рационализме.

{41}

Обличение школьного интеллектуализма Гарнаком

Известный немецкий ученый Гарнак указывает отличительную черту первоначальной христианской общины в «переживании религии». По его словам, каждый отдельный член общины («даже рабы и служанки») переживал Бога, т. е. чувствовал себя в непосредственной личной близости и единении с Богом. Гарнак усматривает опасность для истинного христианства (которого он, правда, не понимает во всей его глубине, но это не мешает ему в данном случае быть тонким и правдивым наблюдателем) в возникновении догматической христологии, независимо от внутренней христианской жизни, содержимой верующими и обязательной к содержанию. {42} «Против этой опасности уже должен был бороться, — по мнению Гарнака, — сам апостол Павел; и на последующие времена одною из постоянных тем для всех серьезных проповедников явилось предостережение о том, чтобы верующие не полагались на «искупление» как на прощение грехов и оправдание, если отсутствует отвращение к греху и последование Христу…» «Конечно, — продолжает Гарнак,—христианство есть религия искупления; но это — нежное понятие, и оно никогда не должно быть удаляемо от сферы личного переживания и внутреннего преобразования». Между тем вера в то, что искупление уже есть совершившийся факт, приводила к тому, что внутреннее переживание сменялось лишь содержанием правого учения о Иисусе Христе и Его деле… Живая вера превратилась, видимо, в подлежащее верованию исповедание, преданность Христу — в христологию, горячая надежда на «царство» — в учение о бессмертии, пророчество—в ученый экзегезис и богословскую науку»…

«… В Церкви получился навык к «интеллектуализму», т. е. к такому взгляду, что истинная религия состоит прежде всего в {43} «учении»… Вследствие ослабления личного живого переживания религии этика делалась все более несвободной, законодательной и ригористичной».

Гарнак считает «интеллектуализм» особенностью Православной Церкви. Мы не думаем, чтобы это мнение немецкого богослова было справедливо. Существу православия эта черта совершенно чужда, но она, безусловно, характерна для богословской школьно-ученой мысли.

Мысли о том же у еп. Феофана

«Научность всякая есть холодило, — читаем мы у еп. Феофана Затворника. — Не исключается из сего даже и богословская наука, хотя она, холодя образом трактования предмета, самым предметом может иной раз и невзначай падать на сердце». «Научность — душевного свойства, а молитва—духовного. Потому они и не в ладах», — заключает преосвященный в полном согласии с положением всех Отцов и, между прочим, Исаака Сирина, который утверждает, что душевное ведение никогда не приводит к духовному, а, напротив, служит препятствием к стяжанию последнего.

{44}

Критика школьного богословия светскими русскими писателями

Указанным недостатком школьного богословия отчасти объясняются упреки и нападки на него, между прочим, и некоторых наших декадентствующих писателей. По крайней мере, многое из того, что говорилось ими по адресу нашей богословско-академической науки, оправдывается отмеченным нами, ей присущим изъяном.

Теперь, когда устами Спасителя, апостолов и отцов утвердили мы истинное соотношение трех элементов христианства — догматического, этического и мистического — и указали пробел в школьном богословии, затенившем мистический элемент (чем {45} нарушается должное соотношение и двух остальных), небезынтересно и небесполезно (и уж во всяком случае, безопасно) обозреть набеги волонтеров декадентствующего богословия на кажущийся неприступным стан регулярных академических сил.

Цитируя их, я не буду оговаривать неверности и неточности, которые встречаются у них. Я хочу только обратить внимание на то, как и у этих писателей красной нитью проходят указания на тот же недостаток богословия, который отмечен Гарнаком, а еще раньше — Симеоном Новым Богословом, Исааком Сириным и другими отцами Церкви; и совершенно напрасно вменяется последним в вину то, в чем ответственны богословы совсем иной школы. В интеллектуализме, догматизме и рационализме их упрекать нельзя. Чтобы убедиться в этом, стоит припомнить приведенные нами их суждения об истинном познании: оно по существу мистично. Удары критиков попадают в ахиллесову пяту богословия школьного, а не святоотеческого.