Дмитрий Мережковский - Тайна Трех. Египет и Вавилон Страница 4

XXV

Уже до христианства был миф о Христе; значит, Христос – миф? Нет, если до Александра Великого был миф о всемирном завоевателе, это не значит, что Александр – миф. Далекие горы похожи на облака. Христианство – главный хребет, Гималаи всемирной истории окутаны облачною ризою мифов; но из этого не следует, что Гималаи – облако.

Был ли Христос? По одному тому, что людям приходит в голову этот вопрос, видно, что тут дело идет вовсе не о научной критике. Как бесноватый Кириллов у Достоевского «верует», что нет Бога, так эти новые христоубийцы веруют, что не было Христа. Но само это желание убить Его, уничтожить, показывает от противного, как историческая личность Его для них еще действительна.

XXVI

Если не было Христа, то нет и христианства: оно такой же миф, как язычество. Но если Христос был, то мистерия-миф о страдающем Боге – тень Христа, еще не пришедшего, откинутая назад на все человечество до начала времен, есть неотразимое, христоубийц убивающее чудо всемирной истории.

Божественный Трилистник

I

Плыл архиерей в корабле по Белому морю и услыхал, что живут на пустынном островке три старца, спасаются, а сами так просты, что и молиться не умеют как следует. Захотел увидеть их, подплыл к островку, вышел на берег и видит: стоят рядом три старца древних, сединой обросших – большой, средний и малый, – за руки держатся.

– Как вы Богу молитесь? – спросил архиерей.

И самый древний старец сказал: «Молимся мы так: трое нас, Трое Вас, помилуй нас». И как только сказал это, подняли все трое глаза к небу и сказали: «Трое Вас, трое нас, помилуй нас!»

Усмехнулся архиерей: «Это вы про Святую Троицу слышали, да не так вы молитесь».

И начал их учить молитве Господней. Долго учил, весь день до ночи: старцы были очень беспамятны. Наконец кое-как выучил, сел на корабль и отплыл. Взошел месяц. Сидит архиерей на корме, глядит в море, туда, где островок скрылся. Вдруг видит: блестит, белеет что-то в столбе месячном. Вгляделся – бегут по морю старцы, корабль догоняют, белеют и блестят их седые бороды. Бегут, рука с рукой держатся; крайние руками машут, остановиться велят. Поравнялись с кораблем и заговорили в один голос:

– Забыли, раб Божий, забыли твое учение… Ничего не помним, научи опять!

Перекрестился архиерей и сказал:

– Доходна до Бога и ваша молитва. Не мне вас учить.

И поклонился в ноги старцам.

(Л. Толстой. «Три старца»)

II

Нелюдим священный остров Самофракия: отвесные кручи его оглашаются только криками чаек да шумом седых бурунов, гонимых ветром от Пропондиты. В незапамятной древности, со стен Илиона, еще неразрушенных, можно было видеть, как возносится жертвенный дым с острова. Там, на высях гор, совершались таинства Великим Богам, Кабирам.

Их было трое: Большой, Средний и Малый – Отец, Мать и Сын.

«И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонян, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам. После сего видения тотчас мы положили отправиться в Македонию, заключая, что призывал нас Господь благовествовать там. Итак, отправившись из Троады, мы прямо прибыли в Самофракию» (Деян. XVI, 9 – 11).

Может быть, расспрашивая о Самофракийских таинствах, апостол Павел с удивлением узнал кое-что о Трех в Одном Боге неведомом. Орфики называли Кабиров тремя именами или одним в трех: Аксиер, Аксиокерса, Аксиокерс: Отец Небесный Зевс, Мать Земля Деметра, и Сын Земли и Неба Дионис. И в Елевзинских таинствах те же Трое, только в ином сочетании: Отец Дионис, Мать Деметра и Сын Иакх.

Но уже и орфики (V–VI века) их древних имен не помнили. Может быть, впрочем, у них и не было имени, ни даже образа. Ничего о них люди не знали – знали только, что их Три, что эти Три – Одно.

III

На о. Крите, в Кносском дворце-лабиринте баснословного царя-бога Миноса, найдены три глиняных столбика, соединенных в подножии; три голубя сидят на них, по одному на каждом, знаменуя сошествие Трех (Art., Evans. The palace of Minos at Knossos, 222). Второй дворец Кносса, где найдены столбики, построен за пять веков до Троянской войны (около 1600 г.). Вот когда уже люди поклонялись Трем. Просты были, не умели молиться, как следует, и молились, глядя на три столбика: «Трое Вас, трое нас, помилуй нас!

И погибая в бурных волнах широко шумящего моря, видели, как блестят в блеске молний тремя белыми чайками над черною бездною, бегут к ним на помощь три Великих Кабира – три Старца.

IV

В Ханаане, у дуба Мамрийского, явился Господь Аврааму. «Он возвел очи свои, и взглянул, и вот, три Мужа стоят против него» (Быт. XVIII, 2). И тотчас узнал он Господа, чье имя Elohim – Боги – Три Бога в Одном.

Оттуда, из Ханаана, и произошло имя Кабиров: רלל. Kabru, Kuburu – Великие. Их трое: Ваал Отец, Астарта Мать и Адонис-Эшмун Сын.

А имя вавилонское: Ka-ab-rat: Отец Эа, Мать Иштар и Сын Таммуз. Но люди Сенаара знали их уже в довавилонской, шумерийской, для нас почти невообразимой, как бы допотопной, древности (Th. Friedrich. Kabiren und Keilenschriften, 91).

Им же поклонялись и предки египтян в столь же бездонной древности додинастической (VIII–VII тысячелетие): Отец Озирис, Мать Изида, Сын Гор.

V

Самофракийские и Елевзинские таинства совершались еще накануне Никейского собора, где исповедан был догмат о Пресвятой Троице.

И до наших дней в каждой христианской церкви исповедуется в Символе веры открытая людям от начала времен и все еще сокровенная Тайна Трех.

VI

«Нет, никогда не будет три одно!» – смеется, кощунствует Гете (Разговоры с Эккерманом).

«Трижды светящим Светом, das dreimal glühende Licht», – заклинает беса Фауст. И старая ведьма, готовя для него эликсир юности, бормочет что-то об Одном, Двух и Трех:

Mein Freund, die Kunst ist alt und neu.Es war die Art zu allen Zeiten,Durch Drei und Eins, und Eins und DreiIrrtum statt Warheit zu verbreiten.Увы, мой друг, старо и ново,Веками лжи освещеноВсех одурачившее слово:Одно есть Три, и Три – Одно.

Уж если глаз Гете, самый «солнечный глаз» наших дней, потускнел, как оловянная пуговица, перед Тайною Трех, то чего ждать от других?

VII

Тайны Божии для человека слишком просты: открыты, как небо, и так же недосягаемы. Самая простая, открытая и тайная тайна – Три.

VIII

«Страшусь писать о том, о чем и говорить почти не смею» (Clemens Alexandr. Stromata). He смеет говорить об этом св. Климент, «человек, познавший все таинства» (Euseb. Prepar. evang., II, 2). Как же нам сметь?

По учению св. Климента, ангелы пали до начала мира, потому что изрекли тайну Божию. От слова изреченного погибает мир, но и спасается Словом. Никогда еще так не погибал, как сейчас, и никогда еще не было ему так нужно Слово. Но немотой уста наши замкнуты, как врата адовы замками железными, и сокрушит их только Сошедший в ад.

IX

Можно говорить о Тайне Трех или огненно-пророчески – но кто сейчас пророк? – или алгебраически-холодно, помня, что алгебра в религии – то же, что сухой колос для умирающих от голода или спектральный анализ для потухшей звезды – погибшего мира.

Вот алгебраическая формула Шеллинга.

В Боге три начала: первое, отрицающее или замыкающее – «огнь закона», гнев; второе, утверждающее или расширяющее – «веяние тихого ветра», любовь; и третье, соединяющее два первых. Нет, Да, Да и Нет.

– А = Отец.

+ А = Сын.

± А = Дух.

Это просто, как небо, и этим очерчен круг нашего знания, как круг земли – чертою неба. Это люди знали от начала и больше не узнают до конца.

Х

«Философия Откровения» Шеллинга прошла бесследно», – замечает Куно Фишер (Ист. нов. филос., VIII, 768). Эд. Целлер видит в ней только «неуклюжую схоластику» (Ист. нем. филос.), а Ферд. Хр. Баур, один из первых христоубийц, – «галиматью» (К. Фишер, op. cit., 268).

«Галиматьею», впрочем, кажется нам не только «Философия Откровения», но и само оно. Пусть старушки в церквах читают символ веры; мы с Мефистофелем знаем, что о таких вещах не говорят в приличном обществе.

Как рассмеялись бы философы тогда и теперь, если бы кто-нибудь сказал им, что Шеллинг заглянул в тайну мира глубже, чем Кант!

XI

Мы читаем книгу мира, как малограмотные люди, не отрывая глаз от страницы и водя пальцем по строкам; и только тогда, когда чья-то быстрая как молния рука перевертывает страницу, мы видим, что мелькает что-то «написанное сбоку, на полях» (Бергсон), может быть, самое важное, но мы не успеваем прочесть: чтобы успеть, нужны другие глаза, те «вещие зеницы», что бывают только у пророков.

Мы верим на слово Лобачевскому и Эйнштейну, что где-то в «четвертом измерении», в метагеометрии, «перчатка с левой руки надевается на правую». Но для того чтобы это понять – увидеть, нужен метафизический вывих, выверт ума наизнанку, как бы сумасшествие, или то «исступление», «выхождение из себя»,