Питер Уотсон - Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло Страница 4

Так было раньше. Но в первые десятилетия XXI века картина стала совершенно иной – по крайней мере в глазах некоторых людей. Как уже говорилось, Питер Бергер одним из первых обратил внимание на такое изменение климата, что заставило его самого публично пересмотреть свои представления. В 1996 году он признал, что эпоха Современности, «по вполне понятным причинам», подрывает все традиционные убеждения, но, как он полагал, неопределенность «есть такое состояние, которое многим людям очень трудно переносить». Потому, указал он, «любое движение (не обязательно религиозное), которое обещает дать или восстановить определенность, пользуется широким спросом».[9] И окидывая взглядом современный мир, он сделал вывод, что этот мир «столь же яростно религиозен, как и всегда… и меньше всего похож на предсказанный (с радостью или печалью) секуляризованный мир» и что при любого рода религиозности люди согласны с тем, что «культура, пытающаяся обойтись без трансцендентной точки отсчета, оказывается неглубокой».[10]

Бергер не одинок. Никто не станет спорить с тем, что книги о религии популярны. В 2006 году Джон Милбанк, профессор религии Ноттингемского университета, пытался объяснить, каким образом богословие может показать нам выход «за пределы секулярного разума». В своей книге «Язык Бога» (2006) Френсис Коллинз, генетик, который возглавил работы по расшифровке человеческого генома, начатые по инициативе правительства США, описал свое собственное путешествие – как из атеиста он стал «убежденным христианином». В книге «Божья вселенная» (2006) Оуэн Гингерич, почетный профессор астрономии в Гарварде, заявил: он «лично убедился в существовании сверхразумного Творца вне и внутри космоса». А в опубликованной в том же году книге «Эволюция и христианская вера» Джоан Роугарден, специалист по эволюционной биологии из Стэндфордского университета, рассказала о том, как пыталась вписать индивидуума в эволюционную картину, – в ее случае все осложняется тем, что она как трансгендер не во всем соответствует обычным дарвинистским представлениям о сексуальной идентичности.

В 2007 году Энтони Флю, профессор философии нескольких университетов Великобритании и Канады, в своей книге «Бог – есть» рассказал о том, как «самый заядлый атеист в мире [он сам] переменил свои убеждения». В том же 2007 году Гордон Грэхем исследовал вопрос, может ли искусство со всеми его возможностями вернуть то «очарование» нашему миру, какое ему давала религия, и пришел к выводу: не может. В 2008 году доктор Эбен Александер заболел бактериальным менингитом и неделю находился в коме. После выздоровления он написал ставшие бестселлером мемуары под названием «Доказательство Рая: путешествие невропатолога в загробную жизнь», где он описывает небеса, полные бабочек, цветов, блаженных душ и ангелов.[11]

Религия как социология, а не теология

Существует и еще одна загадочная сторона этого явления: на протяжении последнего десятилетия появились новые и глубоко продуманные подходы к религии как к естественному феномену. Более того, иногда такие новые идеи появились в результате научных исследований, которые изменили природу этих дебатов. Как нам следует относиться к такому положению дел, при котором атеизм выглядит убедительнее, собирая новые доказательства и приводя новые аргументы, но где религия, как заявляют ее приверженцы, побеждает количеством, несмотря на все явные ужасы и абсурды веры?

Наиболее убедительный аргумент из тех, что я встречал, – несомненно, такой аргумент, который находит систематический ряд устойчивых подтверждений, – был предложен Пиппой Норрис и Рональдом Инглхартом в книге «Священное и секулярное: религия и политика в мире» (2004). Эта книга опирается на большой объем эмпирических материалов исследований в рамках проекта Всемирный обзор ценностей (World Values Survey), проводившихся с 1981 по 2001 год, где содержатся репрезентативные и разнообразные данные по почти восьмидесяти обществам, так что там представлены все основные мировые традиции веры. Норрис и Инглхарт использовали также данные опроса Института Гэллапа, Международной программы социальных исследований (International Social Survey) и данные Евробарометра. Хотя, говорят они, «очевидно, что религия не исчезла из мира и, похоже, не исчезает», концепция секуляризации, как они думают, «играет важную роль в том, что [по-прежнему] происходит». В своем исследовании они выделяют один ключевой социологический фактор, носящий у них название «экзистенциальная безопасность», который, по их мнению, основан на двух простых аксиомах и который «очень ценен при описании большинства многообразных религиозных практик всего мира».[12]

Первый составной элемент этой теории есть предположение о том, что богатые и бедные страны мира решительно отличаются по уровню обеспечения условий для развития человека и социально-экономического неравенства, а потому – по базовым условиям жизни, относящимся к безопасности и уязвимости для рисков. Идея безопасности человека, утверждают они, в недавнее время стала пониматься как важная цель международного развития. В простейшем виде ключевая идея безопасности отвергает военную мощь как средство защиты территориальной целостности и ставит на ее место свободу от различных бедствий и опасностей – от ухудшения экологической обстановки до естественных и антропогенных катастроф, таких как наводнения, землетрясения, торнадо и засухи или эпидемии, нарушение прав человека, гуманитарные кризисы и нищета.

На протяжении последних тридцати лет можно было видеть радикальные изменения жизни к лучшему в некоторых частях развивающегося мира. Тем не менее в Программе развития ООН (ПРООН) отмечается, что прогресс по всему миру на протяжении последнего десятилетия был переменчивым, а в некоторых местах ситуация ухудшилась: пятьдесят четыре страны (из них двадцать находятся в Африке) стали беднее по сравнению с 1990 годом; в тридцати четырех странах снизилась средняя продолжительность жизни; в двадцати одной наблюдается понижение индекса человеческого развития. В Африке показатели распространенности ВИЧ/СПИД и голода стали более тревожными. Разрыв между условиями существования богатых и бедных стран растет.[13]

Анализ данных по разным сообществам всего мира показал, что значение религии для людей и их религиозное поведение можно предсказать с достаточной точностью на основании уровня экономического развития общества и развития некоторых других его сфер. Многовариантный анализ (математическая техника) показал, что несколько базовых показателей развития, таких как ВНП на душу населения, уровень распространенности ВИЧ/СПИД, доступность чистой воды или количество докторов на сто тысяч человек, позволяют «с удивительной точностью» предсказать, как часто люди в данном сообществе участвуют в богослужении или молятся. Самыми важными показателями здесь являются те, которые отделяют уязвимые сообщества от сообществ, где выживание настолько обеспечено, что люди считают его чем-то гарантированным в годы своего становления.[14]

В частности, Норрис и Инглхарт высказывают такое предположение: при прочих равных условиях опыт жизни в менее безопасном обществе повышает значимость религиозных ценностей, и наоборот, опыт более безопасного общества ее снижает. Главная причина этого, по их мнению, заключается в том, что «потребность в религиозной поддержке снижается в условиях большей безопасности». Из этого следует, что люди, живущие в развитых индустриальных странах, чаще равнодушно относятся к традиционным религиям с их вождями и институтами и менее склонны участвовать в духовных практиках. «Люди, выросшие в условиях относительной безопасности, лучше переносят неоднозначность и меньше нуждаются в абсолютных и жестко предсказуемых правилах, которые дают им религиозные санкции».

Понятно, что улучшение условий для безопасного существования снижает значение религиозных ценностей, но – и здесь мы наталкиваемся на одну проблему – в то же время снижает уровень роста населения в постиндустриальных обществах. Так что в богатых странах растет значение секулярных ценностей, но уменьшается популяция. В то время как страны победнее, напротив, больше держатся за религиозные ценности, а также в них гораздо выше рождаемость, что увеличивает численность населения (таким образом, поддерживая бедность).[15] Ключевая задача практически всех традиционных религий – укреплять семью, «поддерживать в женщинах желание иметь детей, стремление оставаться дома и заниматься их воспитанием, а также запрещать аборты, разводы и все, что не способствует повышению рождаемости». Таким образом, не стоит удивляться тому, к чему приводят эти две взаимосвязанные тенденции: богатые страны становятся все более секулярными, но мир в целом – более религиозным.