Георгий Чистяков - Римские заметки Страница 4

«Гораций, – пишет выше Гюго в той же книжке «Post‑scriptum моей жизни», – это человек, оставивший щит на поле битвы, софист, оправдывающий вожделения и ставящий себе одну цель, удовольствие; скептик, скептик, признающий только наслаждения настоящей минуты» и так далее. «Но, – говорит Гюго, – возьмите теперь его сочинения и читайте их. Этот скептик укрепит вашу душу, этот трус зажжет в ней пламя, этот развратный человек даст вам здоровье. И, читая Горация, этого нехорошего человека, вы сделаетесь лучше. Почему? Потому что Гораций есть прекрасное»… Лучше сказать просто невозможно.

И вот в местах, где, возможно, бормоча под нос свои строчки, гулял лысоватый с небольшим животиком и довольно низкого роста человечек– на самом деле величайший в истории поэт, – появляется церковь Святой Марии в снегах (ad nives), или Basilica Liberiana, названная так в честь папы Либерия. В V веке, когда первая церковь обветшала, папа Сикст III отстраивает её заново и подносит её в подарок римскому народу – Xystus episcopus plebi Dei. Надпись эту, сделанную на предалтарной арке базилики, можно видеть и сегодня.

А теперь слово ещё одному русскому путешественнику, Петру Андреевичу Толстому, побывавшему здесь в самом конце XVII века. «Приехал я к церкви, которая называется Санта Мария Маиор… в той церкви показали мне предивное сокровище – колыбель святую, в которой Творец всего света, Господь наш Иисус Христос не возгнушался лежать с пречистою своею плотию по Рождестве своем во младенчестве. Та колыбель сделана из простого дерева самою простою плотничною работою, подобием тем, как ныне обретаются в деревнях… а поставлена та колыбель в серебряный ящик, у которого наверху сделан Предвечный Младенец из серебра предивною работою; и с тем серебряным ящиком ставится та святая колыбель в деревянный ящик, обитый лазоревым бархатом, и тот ящик поставлен на кафедре высоко на четырех столпах, которая кафедра сделана у левого клироса изрядною работою.

В том же храме, – продолжает Толстой, – на правой стороне в пределе под алтарем есть ясли – те, которые были в вертепе при Рождестве Христовом… а ныне тех яслей никто видеть не может, для того, что заделаны под алтарем наглухо, и около того алтаря горит масло в серебряных лампадах». Горят эти лампады и сегодня… Ясли появились здесь, как в один голос утверждают ученые, не ранее VII века. Причем до нас сегодня дошли действительно две святыни: ясли и колыбель Иисуса. Из Вифлеема и Назарета… Это и понятно. В эпоху раннего Средневековья папы стремились собрать в Риме как в столице христианского мира все те святыни, которые были связаны с евангельскими событиями. Все без исключения.

Не обходилось и без подлогов, поэтому сегодня мы не всегда знаем, что привезено из Палестины, а что стало святыней уже здесь, после того как тысячи и сотни тысяч губ верующих людей благоговейно прикоснулись к этим предметам. В конце концов, человек поклоняется не куску деревянной доски, но самому событию – Рождеству Христову. In praesepe ponitur sub foeno asinorum… – как поётся в одном из средневековых гимнов. «В яслях полагается под сеном для ослятей»… Кто полагается в этих яслях? Тот, кто скажет потом: «Блаженны нищие духом…» И в свете этого как‑то на второй, на третий план отступает вопрос, а подлинны ли они, эти древние доски… Потому что подлинно то, что безмерно больше – Его Евангелие… и Её материнство…

«При Кресте Иисуса стояли Мать Его и сестра Матери…» – так в Евангелии от Иоанна (19: 25 – 27) описывается тот момент, когда уже на Голгофе буквально за несколько мгновений до Своей смерти Иисус из Назарета, «увидев Мать и ученика, тут стоящего, которого любил», сказал Своей Матери: «Жено, се сын Твой», а потом ученику: «Се Матерь твоя». Умирая, Он думает о том, что будет с Матерью. «А туда, где молча Мать стояла»… Так напишет потом, в тридцатые годы XX века, в годы ГУЛага и расстрельных статей, об этом Анна Ахматова. Всего лишь одной стихотворной строчкой она нарисует образ, напоминающий по степени своей близости к евангельскому повествованию «Пьету», или «Оплакивание Христа», скульптурную группу, которую изваял Микеланджело Буонарроти для собора Святого Петра в Риме.

«А туда, где молча Мать стояла»… Билась и рыдала Мария Магдалина, окаменел от горя любимый ученик – евангелист Иоанн, а Она… просто молча стояла у Креста. В одном слове сказано всё: «молча», как только мать может стоять рядом с умирающим сыном.

Stabat Mater dolorosa

juxta Crucem…

Мать скорбящая стояла

При Кресте…

Этими словами начинается средневековый латинский гимн, обращенный к Той, кого христиане назвали Пречистой и Преблагословенной Приснодевой, Всепетой Матерью, Невестой Неневестной и Богоматерью.

Средневековый поэт, как потом это же сделает Анна Ахматова, практически ничего не прибавил к Евангелию, он только подчеркнул самое главное: Она просто стояла у Креста, Она была рядом до последнего мгновения. Была рядом. И тогда, посмотрев на Мать, Её умирающий Сын сказал, глазами указывая на ученика: «Жено, се сын Твой». Он не просто позаботился о Матери, Он (не случайно Евангелие не называет этого ученика по имени, но только подчеркивает, что он был л ю б и м ы м!), ясно сказал и Ей и всем нам, каждому и каждой, что теперь Она будет Матерью уже не только Ему одному, но и каждому из тех, кто хочет быть Его учеником. Так началось Её всемирное материнство.

Базилика называется «Большей» (Мaggiore), потому что действительно среди храмов Рима, посвященных Богоматери, она больше всех. Когда Стендаль пишет о том, что изнутри она похожа на салон, увы, он прав. Снаружи она тоже мало похожа на храм – скорее, на какое‑то роскошное палаццо или замок… И только если взглянуть на базилику сверху, можно понять её тайну, тогда становится ясно, в чём же дело. Древняя базилика сохранилась внутри позднейших дополнений, но и изнутри её увидеть нельзя, потому что древние стены и потолки её интерьера полностью закрыты ренессансным декором. Увидеть можно только крышу древней церкви, если пролететь над нею на воздушном шаре, а видимой для всякого от базилики прежних времен осталась одна лишь её колокольня – одна из лучших в Риме.

Вся же базилика Santa Maria Maggiore сохранилась словно прекрасная древняя икона в серебряном окладе эпохи барокко; только икона может быть заключена в один оклад, а у базилики Святой Марии их два: снаружи и изнутри. И тем не менее когда подходишь к этой церкви, то, как писал об этом еще Барский в начале XVIII века, переживаешь какую‑то особенную радость… И позднейший её оклад, несмотря на полное несоответствие первоначальному замыслу, все равно воспринимается как событие. Благодать… Да, наверное, все‑таки благодать и намоленность (мой компьютер не захотел согласиться со словом «намоленность», но никакого другого здесь употребить просто нельзя!) этого места действуют на путешественника вопреки внешнему её виду…

Здесь находится древняя византийская икона Богородицы в Снегах, иначе называющаяся Salus populi Romani, или «Спасение римского народа»; жители Рима считают её главной святыней города, и почитается она совсем как Владимирская или Казанская иконы у нас в Москве и Подмосковье…

Scala Santa и Латеран

Улица, которая называется via Merulana, ведет от Санта Мариа Маджоре к Сан Джованни ин Латерано. «Дорога, – писал Стендаль, проведший своих героев по via Merulana в противоположном направлении, – ведущая от Сан Джованни ди Латерано к Санта Мариа Маджоре, представляет собой прямую линию; расположена она довольно высоко, и потому на ней никогда не бывает грязи; она совсем не в моде; словом, здесь налицо все условия, которые делают её чудным местом для прогулок верхом». Время сделало своё дело. Теперь это одна из самых оживленных улиц в Риме. По ней с Эсквилина можно попасть на склон Челия, где и находится базилика Сан Джованни.

Scala Santa… По ней поднимался Иисус и стоял на ней, когда Пилат показывал Его народу со словами: Ecce homo. Затем эта лестница была перевезена из Иерусалима в Рим и cо временем установлена в построенной Доменико Фонтана в 1589 году капелле поблизости от Латерана. Вот как пишет о ней П. А. Толстой, побывавший здесь через 100 лет после устроения этой капеллы:

«В той церкви поставлена лестница, та, которая была во Иерусалиме у палат Пилатовых, по которой лестнице к Пилату веден Спаситель наш Христос во время спасительных своих Страстей. И на той лестнице кровь Его божественная, истекшая от пречистого Его тела, в трех местах, и на тех местах, где Его пречистая божественная кровь, положены кресты медные. Та лестница сделана из белого мрамору шириною в пять аршин, а в высоту двадцать восемь ступеней, а ступени не низкие и зело широкие.

И, кто хочет по лестнице той идти вверх, тот повинен идти на ту лестницу на коленях, а ногами по тем ступеням ступать, по которым Спаситель наш шел пречистыми своими божественными ногами, ныне никто не может. И, став на первую ступень на коленях, повинен всяк проговорить молитву «Отче наш» и, поцеловав ступень, также на коленах встав на вторую ступень; и на второй ступени, стоя на коленях, тую же молитву проговоря и поцеловав третью ступень, стать на третьей ступени на коленях же – и так чинить даже до самого верху.