Ярослав Лазарев - 100 вопросов к Богу Страница 4

– Почему люди играют? – переспросил я. – Мне такой вопрос ни разу в голову не приходил, мне всегда казалось, что просто играют.

– Вам не приходил, и мне тоже не приходил, – как будто немного обидевшись, сказал Лука. – Но вот сейчас же пришел. А «просто играют» – это не ответ, разве вы сами не видите? Это все равно что сказать в ответ на вопрос «Почему люди умирают?» – «Потому что жизнь такая».

Да, я, конечно, видел. Что ж, пришлось искать серьезный ответ на серьезный вопрос. Я начал вспоминать: почему же люди играют?

– Начнем с того, – начал я, – что люди не единственные существа, которые играют. Играют и щенки, и тюлени какие-нибудь, да вообще очень многие животные. Даже про рыбу говорят, что она играет. Так что вопрос распадается на два: во-первых, почему вообще играют живые существа и, во-вторых, играют ли люди в какие-то такие игры, в которые никто, кроме них, больше не играет, и почему? Начнем с первого. Почему, например, играют, кидаясь друг на друга, в шутку дерутся щенки? В этом есть простой биологический смысл: будущие охотники таким образом учатся побеждать врага. А вот случай поинтереснее: я однажды видел, как играют тюлени. Они поднимаются к поверхности воды, а потом снова ныряют вглубь и при этом так вертятся, как будто танцуют для собственного удовольствия. Биолог скажет, что самцы таким образом привлекают самку, – и будет, конечно, прав. Самке интересно, самке нравится, она получает возможность увидеть потенциального отца своих детенышей, так сказать, во всей красе. Но мне кажется, что это только половина ответа. Ведь нельзя же все в мире сводить к каким-то сугубо прагматическим целям.

– О, – воскликнул Лука, – а может, они, наоборот, играют, чтобы доказать себе и миру, что они не просто тупые биологические автоматы по переработке еды и производству себе подобных?

И снова я поразился, насколько неожиданно может мыслить мой попутчик.

– Вот и я так думаю, – согласился я с Лукой. – И поэтому понятно, что в основе человеческих игр тоже есть нечто подобное. Ну не может человек только и делать, что, не знаю, зарабатывать на жизнь, есть и спать, правильно? Иначе он тогда не человек, а… дерево какое-то – прежде всего для себя самого.

– Понял-понял, – замахал ладонью Лука: мол, не надо пережевывать то, что уже понятно. – Давайте дальше – в какие игры человек играет, а другие существа нет?

– Это не так уж и сложно. Например, ни одним животным не придет с голову бегать наперегонки. Ну или играть в карты.

– То есть выяснять, кто из них быстрее, сильнее, хитрее, удачливее…

– Именно! – подтвердил я. – Причем выяснять это без всякой видимой практической цели. То есть когда волк гонится за зайцем, то результатом этого для зайца будет жизнь или смерть, и только люди побегают-побегают – и разойдутся довольные одним сознанием того, что я быстрее бегаю, чем он.

– Ну?

– Что ну?

– И зачем это человеку?

– Видишь ли, из всех живых существ только человеку известен мир символического. Только человек может отвлечься от реальной действительности и заменить ее усилием мысли на нечто на самом деле не существующее. Таким образом, побеждая в играх, человек заменяет реальную победу над другим человеком (а у всех живых существ реальная победа – это убийство) символической. Согласись, было бы не очень здорово, если бы каждый раз, когда тебе нужно было бы – для себя или для девушки – доказать, что ты лучше другого парня, тебе пришлось бы убивать его с риском самому быть убитым. Поэтому вы с этим парнем подходите, допустим, к турнику и подтягиваетесь. И кто больше подтянется – тот и победил. Это символическая победа, но для человека она заменяет реальную.

Лука уже в середине мой речи забеспокоился и, как только я закончил, сразу воскликнул:

– Но тогда возникает следующий вопрос!

Тут уж мне пришлось остановить его пыл, который, похоже, от усталости не зависел.

Примерно через пять минут я заметил в стороне от дороги хороший подлесок, в котором можно было незаметно поставить палатку. Ночь была очень красивая – звезды, кажется, можно потрогать руками, такие они большие. Поев, мы некоторое время лежали и смотрели на это небо. Про то, что у Луки был вопрос, я вспомнил первый.

– Ну давай свой следующий вопрос, – лениво сказал я.

Лука повернулся на бок, подпер голову кулаком и сказал:

– Так вот, мы решили, что люди играют, чтобы выяснить, кто из них круче. И из этого автоматически возникает другой вопрос: зачем это надо человеку? Зачем ему превосходство над другим человеком?

Я сел на корточки перед костром и, подумав, сказал:

– Ну, опять же, если обратиться к человеческой науке биологии, то она даст нам очень простой и очень прагматичный ответ: существа должны выяснять, кто из них лучше других, чтобы производить потомство именно от лучших особей, – это основа эволюции. Однако человек – это не просто еще одно животное в ряду других животных. Бороться за выживание человечеству уже не надо – у него другие задачи, как бы самим себя не угрохать. Природу человек победил не силой рук или ног, а умом – вещью, которой нет ни у одного другого животного. Ум, воображение, фантазия. Казалось бы, в этих вещах надо соревноваться, но тут не может быть никакого соревнования, тут просто у одного одни фантазии, у другого – другие. Как выяснить, кто круче: способный математик или талантливый музыкант? Никак, нет таких параметров. Зато у нас есть Олимпийские игры, чемпионаты по футболу, шахматные турниры…

– Ага, – перебил меня Лука, – а самое смешное, что в футболе выясняют, кто круче, не столько футболисты, сколько болельщики…

– Ну это, опять же, символический перенос. Ты знаешь, я думаю, что, с одной стороны, в этом ничего хорошего нет. Это рецидив, ну, то есть остаток нашей биологической природы, в которой самка должна выяснить, у кого из самцов лучше гены. Но, с другой стороны, дух соревновательности не дает человеку остановиться на месте. И благодаря ему совершаются новые открытия, подвиги, пишутся романы и картины. А что было бы, если бы человеку было абсолютно наплевать на то, что там и как делают другие люди? Если бы он был всегда полностью доволен собой. Он бы тогда и таблицы умножения не выучил, наверное.

Костер уже почти погас, я загасил его, и мы улеглись спать: я завернулся в свой спальник, а Луке дал покрывало, снятое с заднего сиденья. Он заснул мгновенно, как будто просто повернул какой-то выключатель, и я позавидовал молодому организму, который работает как часы: надо спать – спит, надо в полную мощь работать – тут же включается в работу.

Странное дело: мы разговаривали с ним почти целый день, но я не чувствовал усталости от этого разговора. Наоборот, я ощущал какую-то тихую радость. Обычно люди ведь говорят с тобой набором каких-то раз и навсегда разученных шаблонов: вот о погоде, вот о семье, вот о работе, футболе, политике – ну, у каждого есть в кармане такая колода, и можно в любой момент начать извергать из себя получасовые речи ни о чем. Вроде и время занял, и усилий никаких не приложил.

Лука был абсолютно не такой. Он был естественен во всем, что он делал или говорил, и по нему было видно, что каждое дело, которым он занимается – режет ли колбасу или формулирует мысль, – каждое он делает так, будто это для него вот в данный момент самое важное и самое интересное дело. Я еще и в следующие дни имел много возможностей в этом убедиться.

И еще Лука как будто и не подозревал о существовании (есть такие ловушки для якобы свободного человеческого разума: есть ответ – вопрос закрыт – вот тебе и свобода) универсальных ответов, ответов на все случаи жизни. Каждый вопрос он открывал, как Колумб Америку: впервые и всерьез.

Пока я, лежа в палатке, старался поскорее заснуть, чтобы накопить сил для завтрашнего дня, мне пришло в голову, что я ведь и сам когда-то такой был – беспокойный и любопытный, даже очень-очень беспокойный и очень-очень любопытный. Просто потом я увидел, что большинству людей мои новшества и эксперименты не интересны, что успешнее и спокойнее живут люди, которые думают очень мало и только с практическими целями. И я научился притворяться, что я тоже такой практичный. И даже, наверное, сам все-таки стал таким вот – знающим все ответы заранее, существом, которому ничего не интересно в этом мире.

Лука своим появлением как будто раскусил меня, содрал с меня маску. С ним я почти мог быть самим собой – и думать без страха ляпнуть что-то, что может пошатнуть чьи-то устои и привычные нормы. Я улыбнулся и заснул.

Наверное, только теперь я целиком могу понять, что произошло в те дни. Лука без всяких преувеличений изменил мою жизнь, да и свою, навсегда. И если я сейчас в чем-то счастлив, то в том, что смог увидеть его мысли и сам научиться думать по-иному, и все это благодаря Луке. Хотя он, скорее всего, и не подозревает об этом.