Владимир Лосский - Боговидение Страница 4

В какой-то мере Дионисий Петавий прав: именно в XIV веке, в эпоху, когда жил св. Григорий Палама, и проявляется все противоречие между византийским и западно-схоластическим учениями в вопросе Боговйдения. Но имеем ли мы право утверждать заодно со всеми критиками, идущими вслед за Петавием, что Григорий Палама был новатором, что XIV век отмечен в византийском богословском учении о Боговидении отрывом от Предания? Изучая спор, поднятый Габриэлем Васкесом по поводу греческих отцов, мы убедились в том, что вследствие попыток примирить отцов со схоластами по интересующей нас проблеме, возникли весьма затруднительные вопросы (как толкование термина "умопостигаемость" — comprehensio), в свою очередь послужившие причиной для совершенно различных точек зрения, которые тем не менее не дали удовлетворительного ответа на поставленный Васкесом вопрос. Вместо того чтобы разрешить возникшие по поводу святоотеческих текстов затруднения, Петавий, отвлекая от него внимание, просто его перемещает. Этот слишком осторожный эрудит, не рискнувший перетолковывать тексты древних отцов путем тезисов, нападает на более поздних византийских богословов, превращая св. Григория Паламу в мишень для всех нападок, направленных Васкесом против восточных отцов.

Петавий наряду со всем прочим упрекает византийских богословов XIV века в том, что они учили о свете нетварном, но тем не менее телесными очами видимом, об исходящем от Бога великолепии, том, которое видели апостолы на горе Фаворской и которое якобы и подает в небесах высшее блаженство избранным, ибо, учат они, сама по себе сущность Бога никакому познанию не доступна. Он приводит слова монаха Давида, писавшего в своем изложении споров между Варлаамом и Паламой следующее: "Все святые, как люди, так и ангелы, видят вневременную славу Божию и получают превечную благодать и дар; что же до Божественной сущности, то ни люди, ни ангелы ее не видят и видеть не могут". Петавий называет это учение "нелепой и варварской басней", и завещает это свое возмущение всем, кто после него на Западе соприкоснется с византийским богословием XIV века. Но возмущение не есть метод изучения истории религиозной мысли. Вместо того чтобы попытаться понять, каким именно образом в восточном предании ставился вопрос о блаженном видении Бога, современные критики нападают исключительно на византийское богословие XIV века и, будучи заранее убеждены в том, что св. Григорий Палама — новатор, упрямо принимают его учение только за какой-то нелепый вымысел, потому что их умам, сформировавшимся на латинской схоластике, учение это чуждо. Современные полемисты, как о. Жюжи и некоторые другие, вместо того чтобы расчистить почву к исследованию вопроса Боговидения в учении византийских богословов, заранее осложняют этот чисто вероучительный вопрос, присовокупляя к нему другие проблемы духовного или аскетического порядка, относящиеся к практике умной молитвы монахов исихастов. Несмотря на весь интерес, который может представлять для нас духовный опыт исихастов, его изучение вряд ли прибавило что-либо к выяснению вопроса Боговидения в византийском богословии. И напротив, изучение истории доктринального учения может помочь нам лучше судить о духовной жизни исихастов, как и вообще о византийской духовности.

Если мы остановились на споре, поднятом Васкесом, то сделали это именно для того, чтобы показать, что вопрос Боговидения не только у византийских богословов XIV века, но также и в более ранних отеческих преданиях и прежде всего у отцов греческих, представляется очень трудным для тех, кто подходит к его изучению с позиций, свойственных латинской схоластике. Мы отнюдь не претендуем ответить на вопрос, поставленный Васкесом. Мы просто попытаемся посмотреть, в каком аспекте вопрос видения Бога представлялся византийским богословам, а поскольку богословская византийская традиция продолжает и развивает учение греческих отцов первых христианских столетий, нам придется начать наше исследование с краткого очерка их учения о БоговИдении.

Глава 2. Боговидение в библейском образе мысли и богомыслии отцов первых веков

Византийские богословы и в особенности богословы XIV века обосновывают свое учение о Боговидении двумя рядами святоотеческих текстов, которые друг другу как бы противоречат, друг друга как бы опровергают. Действительно, наряду с местами Священного Писания, в которых мы находим отрицание какого бы то ни было видения Бога — Невидимого, Непознаваемого, Неприступного для тварных существ, есть другие, которые поощряют нас искать предстояния перед Лицом Бога, обещают видение Бога "как Он есть", и как бы говорят, что в этом именно видении и состоит наивысшее блаженство человека.

Если византийских богословов более поздней эпохи словно бы поразил антиномичный характер того, что говорит о видении Бога Священное Писание, то еще задолго до них начиная с самых первых веков жизни Церкви другие христианские мыслители пытались разрешить это противоречие. Таким образом, византийские богословы унаследовали от своих греческих и сирийских предшественников как их учение о Боговидении, так и метод классификации всех этих священных текстов, дополняя одни другими. В ходе нашей работы эти места из Священного Писания будут непрестанно проходить перед нами, поэтому мы и должны несколько задержаться на известных текстах Ветхого Завета, говорящих о Боговидении.

Из текстов, отрицающих возможность Боговидения, необходимо прежде всего привести следующее место Исхода (33:20–23), где Бог говорит Моисею: "Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых". Бог дает пройти Своей славе, одновременно закрывая стоящего в расселине скалы Моисея Своей десницей; когда же Бог отводит Свою десницу, Моисей видит Его сзади, так как он не смог увидеть Лица Его. В других местах Ветхого Завета (Судей 6:22; 13:22; Исайя 6:5 и др.) мы видим то же утверждение: нельзя видеть Бога и остаться живым. Когда Бог сходит на гору Синай в густом облаке, среди огня, народ должен остаться в стороне, чтобы не умереть (Исх.19:21). Когда пророку Илии является Бог, он закрывает лицо милотью (1 Цар.19:13).

12-й стих 17-го псалма говорит, что Бог "мрак соделал покровом Своим". Мрак (хошек, в переводе Семидесяти: (σκοτα, σκοτος)) означает тайну, например, в псалме 138 стихи 11–12.

"Облако" (γνοφος) имеет то же значение во 2-м стихе 96-го псалма[6]. Оно, кроме того, выражает тождественную неприступность, грозное божественное величие, tremendum[7], но в то же время облако знаменует и присутствие Бога[8]. Столп облачный и огненный, шедший перед евреями по их выходе из Египта, открывает присутствие Бога и в то же время Его скрывает[9].

Новозаветные тексты еще более категоричны в смысле отрицающем. Так, св. апостол Павел говорит (1Тим.6:16): "Единый имеющий, бессмертие, Который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может". Здесь идея бессмертия как бы сочетается с идеей Божественной непознаваемости. Он для смертного существа неприступен. Св. апостол Иоанн (1Ин.4:12) говорит: "Бога никто никогда не видел". Мы находим почти то же выражение в его Евангелии (1:18): "Бога не видел никто никогда", но здесь апостол дополняет: "Единородный Сын, Сущий в недре Отчем, Он явил " (или, вернее, объяснил, раскрыл,) Ибо Слову свойственно выражать, раскрывать природу Отца. И далее (Ин.6:46): "Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца". Ту же мысль выражают синоптики (Мф.11:27 и Лк.10:22). "Никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына и кому Сын хочет открыть". Эти последние тексты (св. Иоанн Богослов и синоптики), ограничивая видение и познание Бога внутренними соотношениями между Отцом и Сыном — Они Одни знают друг друга, — одновременно утверждают, что познание это может быть даровано и сообщено людям по желанию Сына.

Последнее ставит нас перед целым рядом чрезвычайно многочисленных текстов, утверждающих возможность Боговидения. Поэтому мы не можем перечислить здесь все " теофании" или явления Бога в Ветхом Завете. Обычно это — явление Ангела, как бы некое представительство, посредством которого Бог становится доступным человеку (Быт.16:7-14; 18 гл. и др.). Исайя называет его "Ангелом лица Его" (Ис.63:9). Бог остается неопознанным, но Ангел знаменует Его личное присутствие, как в рассказе об Иакове, борющимся с Богом (Быт.32:24–30). Неизвестный не хочет раскрывать Своего имени, однако Иаков говорит: "Я видел Бога лицем к лицу и сохранилась душа моя". И он называет место, где явился ему Бог — Пенуэл, что означает "Лицо Бога". Бог говорил с Моисеем "лицем к лицу", как разговаривают с другом (Исх.33:11; Втор.34:10). Это — личная встреча с личным Богом, хотя и окутанным тайной, как на горе Синай был Он окутан мраком[10]. Лицо Моисея сияло отражением лица Божия (Исх.34:29), ибо лицо Божие светозарно: "Да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим…" (Числ.6:25), и псалмы[11] говорят о свете лица Божия. Я не говорю уже о бесчисленных ветхозаветных текстах, относящихся к славе (kabod или, у Семидесяти δοξα), открывающей и одновременно сокрывающей присутствие Бога, чтобы подвести нас к книге Иова, в которой испытываемый Богом праведник в надежде воскресения выражает свою уверенность в том, что он увидит Бога собственными своими глазами (Иов.19:25–27): "А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний: день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узнаю Бога. Я узрю его Сам, мои глаза, не глаза другого, увидят Его…". И далее (Иов.42:5): "Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же глаза мои видят Тебя".