Бремя страстей - Ткачев Андрей Страница 4

Нам нужно то, чему внемлет Бог: нам нужна сфера умов и сердец человеческих. Не ради владычества над паствой, а ради правды Божией и славы Его во Христе Иисусе. За умы можно бороться только умно. И христианство есть в высшей степени умная религия, обращающая внимание на главное и только потом — на второстепенное. Попробуем понять это, пока не поздно. И, может, со временем привыкнем спрашивать друг друга при встрече не о здоровье, а о чем мы думаем.

Другой вид гордости — гордость сердца. Например, женщина красивая и знает об этом. Поставь возле нее еще сорок пять женщин, а они не такие красивые. Красавица понимает, что она лучше. Мужчины тоже замечают, что она красивее других, а она, в свою очередь, видит реакцию мужчин. И женщины ее превосходную красоту тоже замечают со скорбью. Все вокруг нее вьются, и она согласна признать себя Солнцем в этой «солнечной системе»: «Я красивая, я в центре!» Это гордость сердца. Она быстро пройдет. Вместе с красотой, собственно, и с накоплением печальных эпизодов в биографии. Останутся фотографии прежних лет и горечь обиды.

Или, например, человек богат. Выиграл джек-пот или вовремя приехал на дележ большого пирога. А богатство — это ведь очень часто случайная вещь. Честно работая, редко станешь богатым. Голодным не будешь, живя честным трудом, но вот богатым... И вот случилось — человек разбогател! И он думает: «Это не просто так! Я достоин богатства! Однако богатство — вещь переменчивая: как пришло, так и уйти может. Здоровье, красота, сила, успех, всякие внешние данные были, да сплыли. Но пока они есть, вызывают гордость сердца.

Бог смиряет человека, повергая его кумиров. Бог Живой рушит ложных богов, бросает их в пыль. Как говорит премудрый Соломон: «Пришла гордость — пришло и посрамление. А со смиренными — мудрость». Но вернемся к красоте. Красивому тяжелее живется, чем некрасивому. Некрасивой девчонке Господь может дать хорошего мужа и крепкую семью, то есть простое и настоящее счастье. А красивая стрекоза может все лето жизни ходить по рукам, пока зима в глаза не покатит (читайте Крылова!).

Во Львове священники посещали заключенных. Среди них был один сильный парень. Срок у него чуть ли не пожизненный, очень большой. Тот парень рассказывал: «Я был такой сильный и бесстрашный, что мог взять электрод для сварки, засунуть человеку в одно ухо, а из другого вытащить. И никого не боялся». Так он и убил однажды, так и в тюрьме оказался. И говорил: «Здесь, в тюрьме, меня и старость найдет. Теперь только я понял, сколько стоит удаль моя. Ни семьи нет, ни детей, ни работы. А удаль моя, ухарство, смелость и сила привели за решетку на всю жизнь. Если все же выйду из тюрьмы, то буду никому не нужным стариком. Как жить, если выйду, непонятно...»

Гордость сердца, по Нектарию Эгинскому, — исцелимая вещь. Этих идолов Господь крушит. А вот гордость ума гораздо более сложная вещь, она с трудом поддается исцелению. Если человек уверовал в свою праведность, в свою святость и непогрешимость, то он будет спорить с Богом. Для современного человека знать это очень важно, потому что он как раз не терпит авторитетов, не желает смиряться, не желает преклонить даже перед Богом свои колени.

А есть люди, которым легко преклонить колени перед Богом. Как, например, в армии перед знаменем части преклонить колени или встать на колени у могилы близкого человека. Это же естественно! Опуститься на колени перед тем, что считаешь выше себя, — не унизительно и не обидно, так велит любовь. Иногда в разговоре выясняется, что так думают не все. Это удивительно! У меня был такой случай. Один собеседник был и старше, и опытнее меня. С ним было интересно общаться. И вдруг он сказал: «Я никогда ни перед кем на колени не встану: ни перед матерью, ни перед женой, ни перед могилой предка, ни перед Богом». Я думаю: «В своем ли он уме? Как можно такое говорить?» Собеседник начитанный и благородный, у него есть правильные понятия: о честности, например. Он бесстрашно защищает слабых. И вообще он хороший человек...

Но прошло время, и мы опять с ним встретились. Наш гордец говорит: «Я все понял, и мне стоило больших усилий склонить колени перед Богом. Теперь я молюсь». Оказалось, что в его жизни произошли большие перемены, и он буквально заставил себя прийти к Богу—на негнущихся ногах. Он с болью склонил свои гордые колени перед Ним, сказав: «Господи, услышь меня, помоги мне!» Видите: гордому надо потратить много лет на то, что церковному человеку дается легко, как бы само собой. Он — вдали от родины, семьи, от любимой женщины, в вынужденной трудовой эмиграции, в другой культуре, замученный тысячью проблем — склонил колени перед Богом. Это великая победа над гордостью. Но до чего же серьезный враг гордость!

О религиозной жизни мы уже давно привыкли думать, как о деле сугубо личном: «Я молюсь, я спасаюсь, я перед Богом стою. Никто в тайну души моей не проникает, только один Бог. Он ведает тайны сердца, Ему я открываю желания и помыслы. Все остальное неважно, поэтому не трогайте меня и не мешайте!» Вера и молитва — дела глубоко личные. Так учили нас все эгоистичные эпохи, начиная с Возрождения. Мысль об интимности религиозных переживаний — это справедливая мысль, но в ней заключена не вся правда, а только часть ее.

У гордости есть множество дочерей. Дочерями гордости являются хвастовство, тщеславие, любопытство, зависть, злопамятство, обидчивость, вспыльчивость, и с ними - множество других.

Есть еще одна часть. А именно: Тот Бог, Который «вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, Кто скрепил меня костями и жилами, одел кожей и плотью, даровал жизнь и милость» (см.: Иов. 10-12), Тот же Бог есть еще и Бог истории. Не только мой Бог, посчитавший волосы на моей голове и слушающий мои молитвы, но и Бог, в эту секунду держащий в руке Своей все царства мира со всей их суетой и славой. Он скрутил в тончайшую трубочку жало пчелы, но Он же рассыпал звезды по чаше неба. Потоп на землю наведен Им, и Вавилонская башня Им остановлена в строительстве, но и глубины сердец Ему открыты. Он создал сердца всех их и вникает во все дела их (Пс. 32,15). Малое и большое в Его руке.

Эти две мысли нужно сплетать воедино, как сплетаются воедино в мыслях о Христе память о Его человечестве с памятью о Его Божестве. Тот, Кто есть нераздельно и неслиянно Бог и человек, управляет одновременно и жизнью отдельного человека, и жизнью всего человечества. Эти мысли наглядно воплощены в любом каноне, которые в изобилии поются на повечериях, утренях, панихидах.

Первая песнь любого канона посвящена переходу сынов Израилевых посуху посреди моря и гибели фараона с войском. «Поим Господеви! Славно бо прославися. Коня и всадника верже в море!» Пожалуй, никогда еще не являл Господь такого славного и страшного вмешательства в жизнь народов, спасая одних и карая других. Потом именно это чудо уже никогда не повторялось, но его нужно было ежегодно вспоминать как Исход (пасху). Оно не повторялось, но были уже иные вмешательства. При пророке Елисее ослепло целое ассирийское войско, при пророке Исаии тысячи врагов под стенами Иерусалима истребил Ангел, три отрока остались живы посреди вавилонской печи. И наша русская история — это непрестанная цепь чудес, таких как уход Тамерлана из-под стен Москвы или изгнание поляков и прекращение Смуты. То есть Бог не стоит в стороне. Кир Персидский, Навуходоносор, римский кесарь, тени которых устрашают народы, для Бога не более, чем лопата в руке садовника. Он «разрушает советы язычников, уничтожает замыслы народов» (Пс. 32,10). Поэтому говорит Он великим земли: «Вразумитесъ, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом» (Пс. 2,10-11).

Бог—Царь всей земли. Этого нельзя забывать и в этом грешно сомневаться. Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте, ибо Бог — Царь всей земли; пойте все разумно. Бог воцарился над народами, Бог воссел на святом Престоле Своем (Пс. 46, 7-9). И если это помнит человек, то теперь самое время перейти к третьей песне любого канона. Это песня женщины, услышанной в молитве. У нее не было детей. Она знала сладость супружества, а тяжесть беременности не была ей дана. А сладость без тяжести и беззаконна, и приторна. И вот в ответ на ее молитву дан был ей сын — Самуил («Испрошенный»). И она воспела Богу песню. Это не песня спасенного народа, а песня одного помилованного человека. Но в ней также воспевается Господь, Который «из праха подъемлет бедного, из брения возвышает нищего». Он «умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит» (см.: 1 Цар. 2,1-10). Здесь Царь всей земли славится не тысячами уст одновременно, а всего лишь устами одного человека.