Александр Лопухин - Толковая Библия. Том 11 Страница 40

9

"Но..., получив удостоверение..." - καί λαβόντες τό ικανόν..., - слав.: "вземше же довольное..." - взяв довольно, т. е., по-видимому, денег в качестве залога или штрафа, а еще правильнее - получив достаточные сведения о том, что обвиняемые вовсе не преступники против царского величества, а самые мирные люди.

10

Все же, братия отправляют Павла и Силу ночью в Верию, ввиду того, что возбуждение могло возгораться каждую минуту с новой силой. Верия - город к юго-западу от Фессалоники, в третьей части Македонии (главным городом которой была Пелла) и на самой южной ее границе.

11

"Здешние были благомысленнее Фессалоникских..." - греч.: ου̃τοι δέ η̃σαν ευγενέστεροι, - слав.: благороднейши - благороднее, по характеру и настроению духа.

"Точно ли это так...", т. е., как проповедовал Павел.

14

Братия отпускают только Павла. Почему? Потому, очевидно, что против него именно направлялось подготовлявшееся фессалоникскими выходцами возмущение. "Они отпускают (читаем Златоуста) только Павла, потому что за него опасались, чтобы он не потерпел чего-нибудь, так как он был их главою. Так, не везде действовала благодать, но оставляла им действовать и самим по-человечески, возбуждая их и располагая к бодрствованию и вниманию".

"Как будто идущего к морю..." - греч.: εξαπέστειλαν πορεύεσθαι ως επί τήν θάλασσαν..." - слав.: "отпустиша идти на поморие...", отпустили идти в направлении к морю (ως с предлогом распространяет значение последнего, делает менее определенным).

Вероятно, Павел именно морем доехал и в Афины; этим он лучше скрывал свой след от гнавшихся за ним по пятам иудеев и затруднял их преследования.

Афины - главный город Греции, средоточие тогдашней греческой науки, искусства, цивилизации, торговли и роскоши.

15

Павел поджидал Силу и Тимофея к себе в Афины, но встретил их уже в Коринфе (XVIII, 5), вынужденный, вероятно, оставить Афины ранее, чем вначале предполагал. Из I Сол. II, 18 - III, 2 дается заключить, что Тимофей приходил, правда, к Павлу и в Афины, но был послан им обратно в Македонию и именно Фессалонику, и потом уже, вместе с Силою, остававшимся в Верии, прибыл к Павлу в Коринфе.

17

"Рассуждал в синагоге с иудеями и с чтущими Бога", т. е. прозелитами. Это было, очевидно, по субботам, в промежутке между которыми Павел также не бездействовал, ежедневно вступая в беседы на площади со встречающимися. Так была неугомонна его великая душа!

18

"Некоторые из эпикурейских и стоических философов...", пользовавшихся тогда наибольшею популярностью и наиболее резко противополагавшихся христианству. В основе первой системы - эпикурейцев - лежал, как известно, самый грубый материализм и нигилизм; в основе второй - самозамкнутая гордость и самообольщение.

19

"Взяв его, привели..." - не насильственно, а очевидно, с согласия Павла, принявшего их приглашение.

"Ареопаг" - место собрания и заседания Верховного Совета греческой демократии для обсуждения дел государственных, общественных и судебных. Это учреждение сохранило свое значение, хотя и не во всем, и после подчинения Греции Риму. Верховный Совет этот состоял из лучших и знаменитейших граждан. Место собрания - Марсов холм, примыкавший к большой площади (ст. 17), было удобно тем, что Павла могло слышать все множество народа с прилегающей площади. Сюда и привели его - не для суда над ним, а из желания выслушать подробнее сущность его учения, ввиду его новизны, до которой афиняне были вообще очень большие охотники (21 ст.).

"И говорили, можем ли мы знать?.. " Тонкая ирония, сдобренная афинскою вежливостью, предполагающая ничтожество нового учения пред афинскою мудростью. Эта же ирония звучит и в дальнейшем выражении: "что-то странное ты влагаешь в уши наши...."

21

Пристрастие к новостям у афинян показывало их неустойчивость и отсутствие глубокой и серьезной потребности узнать истину. "Город их был город пустословов" (Златоуст).

22

Речь Павла в Ареопаге к афинянам представляет высокий образец апостольской мудрости и красноречия и применения им всегдашнего своего правила - быть для язычников, как бы язычником, чтобы и язычников приобрести для Евангелия (1Кор. IX, 19-22). Осторожными, в высшей степени тонкими и сдержанными выражениями обходит он все, что могло раздражать языческую гордость этих представителей мировой мудрости, с замечательною находчивостью отыскав точку соприкосновения своего учения с этою мудростью в жертвеннике "неведомому Богу", давшую ему столь блестящее начало для блестящей речи, сила духа которой нашла достойнейшее и внешнее выражение, удовлетворявшее всем требованиям стройности светского слова. Постепенно, от более простого к более сложному, с неопровержимою последовательностью раскрывает он систему христианского учения, проповедуя: 1) о Боге едином, Творце мира и человечества (22-26), 2) о цели и законах жизни людей (27-29), делающих столь естественным и учение об искуплении и будущем суде (30-31).

"Как бы особенно набожны..." - ως δεισιδαιμονεστέρους... Δεισαίμων - тот, кто боится демонов, кто боготворит все - и дерево, и камень, и духов. Представляется, что апостол как бы хвалит афинян, но в то же время и воздает им за их иронию - своей, не менее тонкой и горькой иронией, характеризуя их набожность таким словом, которое выражает сущность всякой языческой набожности - суеверие, бесобоязненность. Эта тонкая ирония усиливается еще более "похвалою" их особенной "набожности", которою они превосходили всех других греков. Об этой сравнительной набожности афинян свидетельствуют и сами греческие писатели, как Исократ, Платон, Софокл, Ксенофонт.

23

"Неведомому Богу..." Полная надпись жертвенника, по свидетельству блаж. Феофилакта, гласила так: "богам Азии и Европы и Ливии. Богу неведомому и чуждому...." Этою надписью афиняне хотели сказать: "быть может, есть и еще какой-либо бог, которого мы не знаем, и так как мы не знаем его, хотя он и бог, то делаем ошибку, пренебрегая им и не почитая его". Поэтому, они поставили капище и сделали на нем надпись неведомому Богу, говоря этою надписью, что если и еще есть какой-либо иной бог, которого мы не знаем, так и его мы будем чтить (Феофил.).

"Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, и проповедую вам..." Афиняне укоряли Павла, что он вводит новое учение, новых богов. Поэтому, желая освободиться от подозрения и показать, что он проповедует не нового бога, но Того, Которого они прежде него почтили уже служением, говорит: вы предупредили меня, ваше служение Ему упредило мою проповедь, потому что я возвещаю вам того бога, Которого вы почитаете, не зная... "Ничего странного, говорит, ничего нового я не предлагаю. Они твердили ему: что это за новое учение, проповедуемое тобою? (ст. 19). Посему он немедленно уничтожает их предубеждение" (Златоуст).

24-25

"Бог, сотворивший мир..." "Сказал одно слово, и подорвал все положения философов. Эпикурейцы утверждают, что все произошло само собою и из атомов, а он говорит, что мир и все, что в нем, - дело Божие" (Феофил.).

"Не в рукотворенных храмах живет..." Чтобы не подумали, что проповедуется один из многих их богов, Павел поправляет сказанное, присовокупляя: не в рукотворенных храмах живет, но в человеческой душе, и не требует служения рук человеческих, как, напр., принесения жертв и т. п. "Как? Разве Бог не обитал в храме иерусалимском? Нет, но только действовал. Разве Он не принимал служения от рук человеческих у иудеев? Не от рук, но от души, и этого требовал не потому, чтобы имел в том нужду" (Златоуст).

"Дая всему..." - διδούς πα̃σι - слав.: "дая всем", т. е. людям прежде всего, а потом и всем тварям.

Жизнь - начало существования, жизненную силу.

Дыхание - способность поддержания жизни через дыхание.

Все - необходимое для жизни.

26

"От одной крови" - от одного человека - прародителя, от одной прародительской четы. Так как кровь - и по библейскому воззрению (Лев. XVII, 11, 14), и по воззрению вообще древних, считалась седалищем души, то вышеприведенное выражение - о происхождении всех от одной крови - означает происхождение не только по телу, но и по душе от одних общих всем прародителей - в противоположность языческим басням о происхождении разных народов от разных прародителей.